Молодые люди сели за свободный столик недалеко от окна. Возле Елены стояла тарелка с традиционным греческим салатом и еще одна – с куском курицы и картофелем фри. Возле Алкея, кроме такой же тарелки с греческим салатом, стояла тарелка с мелко нарезанными кусками говядины в густом соусе с картофельным пюре. Меню кантина утверждало, что это «гуляш», и, наверное, это блюдо в чем-то, некоторыми местами было даже похоже на гуляш. Разумеется, для того, кто знал, что такое настоящий гуляш. Но Алкей, что такое «гуляш», конечно же, не знал, и поэтому для него это блюдо было совершенством от шеф-повара. Выражение лица Алкея было полно восхищения. Он с видимым удовольствием уплетал еду вилкой, не подозревая, что нож в руке был бы тоже кстати, – но он же ничего не помнит, и ему простительно. Поедая обед и испытывая явное гастрономическое удовольствие, Алкей не обратил внимание на изучающий взгляд Елены, которая не спеша, с достоинством поедала содержимое своих тарелок и не переставала украдкой смотреть на своего нового «Тео». В нем было что-то, не дававшее ей покоя. Да, конечно, можно потерять память, можно абсолютно все забыть – говорят, такое случается. Но как при этом могут полностью поменяться характер и мелкие привычки? Как могут измениться жестикуляция, выражение глаз, лица, взгляд? Возможно ли такое как результат амнезии? А если возможно – то он сейчас все тот же Тео или уже другая личность? Она не знала ответов на эти вопросы. Пока перед ней явно сидел человек, которого она пока не знала. А если к нему вернется память, то вернется ли и тот, кого она знает и любит? А если не вернется? Тогда придется узнавать его заново? А понравится ли ей тот новый «он»? Сможет ли она снова полюбить и принять того, кого сейчас заново узнает? На этот вопрос у нее также не было ответа. И она рассматривала и изучала этого нового-старого неизвестного, пока еще нелюбимого – бывшего или будущего любимого человека.

– Тео, у меня замечательная новость, – сказала Эли радостным голосом и постаралась, насколько могла, изобразить счастливую улыбку. – Тебя завтра выписывают, и ты сможешь поехать домой! Для возвращения памяти нет необходимости находиться в клинике. Это же так замечательно, не правда ли? Я так за тебя рада!

– И что это значит? Что мне нужно завтра делать? – растерянно проговорил молодой человек. Похоже, что услышанная новость не вызвала в нем такой же оптимизм, какой излучала Эли.

– Не переживай! Я приеду к десяти часам, оформлю все необходимые документы и заберу тебя домой.

– Хорошо, спасибо тебе большое! Не знаю, что бы без тебя делал! Я пока себя чувствую таким беспомощным! Но это все временно, ты не думай! Я быстро учусь, и я уверен, что вернусь к нормальной жизни даже быстрее, чем ко мне вернется память! Как же я счастлив, что у меня есть ты! – неуклюже поблагодарил ее подросток средних лет.

«А я как рада, не пересказать…» – удрученно подумала Елена, но тут же снова постаралась сделать радостный вид:

– Ни о чем не переживай и не беспокойся. Все будет, и все придет в свое время, – улыбаясь, сказала Эли и встала из-за стола. На мгновение ей стало даже противно свое неискреннее поведение и фальшивая улыбка, которую она постоянно старалась натянуть на лицо. Но она тут же взяла себя в руки и объяснила себе, что сейчас этому парню требуется помощь, и кроме нее, ему помочь некому. А совсем скоро к нему вернется память, и все будет снова хорошо. Может быть. Она поймала себя на мысли, что почему-то совсем в этом не уверена – ее терзают смутные сомнения по поводу того, что у них снова все будет хорошо и что все вернется, как было прежде. А когда именно это наступит? И наступит ли вообще?

Тут ей на ум пришла цитата ее любимого Паоло Коэльо: «Все всегда заканчивается хорошо. Если что-то заканчивается плохо, значит, это еще не конец». Она улыбнулась своей мысли и пошла к выходу.

– Доброе утро, Теодор Паппас! Просыпайся, мой дорогой ученик, нас ждут великие дела! – раздался торжественный голос, наполненный необычайным оптимизмом и заставивший Тео начать испуганно продирать глаза от сна, принимая для себя неизбежное зло – раннее утро.

Тео открыл глаза. Снаружи было еще темно, но уже видно, как светает, и в скором времени встанет солнце, и у мира будет еще один день. Пещера была наполнена утренней прохладой, и немного сыро, как это бывает ранним утром у моря. В воздухе стояла прозрачная тишина. Цикады, которые трещали во весь голос вечером накануне, видимо, утомились от своего тяжелого труда и крепко спали в ожидании очередного вечернего концерта. Не было видно ни комаров, ни мошек – идеальное время, чтобы начинать новый день. Конечно, спать на нормальном матраце с нормальным постельным бельем, хоть и на сырой земле, – это многое меняло и было одной из тех бытовых мелочей, которые мы не замечаем в повседневной жизни, но стоит им исчезнуть, как вдруг понимаешь ту огромную важность, которую они для нас представляют.

– Мое жилище, конечно, несколько аскетично, – продолжал Пифагор торжественным голосом, – это не Ахилеос 29, не Панагия Фалиру, но все же какое ни есть жилище – все лучше, чем под открытым небом.

У Тео похолодело внизу живота, потом он почувствовал там жар, а затем снова похолодело. До него сейчас начало доходить, что, во-первых, он услышал свою фамилию и домашний адрес в Афинах, которые никому не говорил. Во-вторых, Пифагор назвал его «дорогим учеником». За ночь явно что-то произошло, вот только что именно, пока было непонятно.

– Если вы сказали, что я ваш ученик, значит, я могу теперь вас называть Учителем? – медленно и осторожно спросил он.

– Будь так любезен, – дружелюбно ответил Пифагор. – Но при этом понимай и помни, что тебе по-прежнему нужно найти и встретить твоего истинного учителя. Я же буду тебя учить до того момента, как ты его встретишь.

– А как вы узнали мою фамилию и мой домашний адрес? Паспорта у меня в кармане не было, да и адресные книги из нашего будущего у вас еще не выпустили.

Пифагор пропустил его колкий юмор мимо ушей и продолжал. Его тон был наполнен каким-то необыкновенно торжественным воодушевлением. За то время, пока Тео спал, что-то явно произошло.

– Видишь ли, дорой Теодор, случаи, когда человек после смертельной аварии вместо того, чтобы попасть в морг, попадает на 2500 лет назад, в тело другого человека, который тоже должен был попасть в морг, происходят не часто. Вчера, например, такого не было. На прошлой неделе такого тоже не случилось. Да и за всю мою предыдущую жизнь еще ни разу не случалось – на моей памяти такое вообще впервые. Я даже не представляю, а только догадываюсь, сколько ресурсов и усилий понадобилось Высшим Силам, чтобы это осуществить. А это значит, что для этого должна быть какая-то очень важная причина. Мне пришлось встретиться и пообщаться с нашей общей знакомой – Пифией. Также пришлось пообщаться с Наставниками – с Высшими Существами, или с Богами – называй, как тебе угодно. А затем пришлось поближе познакомиться с тобой и с твоей жизнью – в твоем времени, до твоей аварии.

– Что же вы успели обо мне узнать за те 6—7 часов, что я спал? – с недоумением спросил Тео.

– Я тебе уже говорил, что время – субстанция не линейная, и оно не всегда движется для всех с одинаковой скоростью и в одинаковом потоке. Но об этом мы как-нибудь поговорим отдельно.

Итак, о главном. Человечество в твоем времени – та цивилизация, которую мы знаем, Тео, – в большой беде и в большой опасности. Нам грозит уничтожение, и тебе, возможно, предстоит помочь его спасти, – сказал Пифагор, по-прежнему улыбаясь, и теперь безмолвно смотрел на Тео в ожидании его реакции.

– Ну, «возможно помочь спасти» – это намного лучше, чем спасать самому! На Брюса Виллиса я точно не тяну! – колкостью отреагировал Тео. Но Пифагор пропустил и это мимо ушей и никак не отреагировал на колкость. Тео смотрел на Учителя не отрываясь, и стало видно, что он начинает понимать серьезность момента и сейчас должен выслушать Пифагора до конца, не перебивая и не отвлекая его на глупые реплики или шутки. Было видно, что начинается серьезный разговор. Лицо Пифагора перестало улыбаться. Оно стало спокойным и серьезным.