И все же Белугин был мужиком стоящим. Несмотря ни на что. С таким, как считал Кузьмич, можно было идти в разведку. С трезвым, естественно.

Владимир прошел в сени, оттуда в кухню.

Василий сидел на табуретке в трусах и майке. Весь взъерошенный, небритый. Увидев товарища, лишь буркнул:

– Привет!

Кузьмич присел рядом.

– Здорово, гуляка!

– Э-э, Вова, ты только на мозги не капай! И так голова гудит. А во рту словно ишак испражнялся. Фу, бля, как же муторно! И Клава пойло спрятала! Что за жизнь?

– Кто ж виноват?

– Началось! Благоверная, что ли, попросила моим воспитанием заняться?

– Никто тебя, Вась, воспитывать не собирается. Поздно уже воспитывать. Водка тебя под себя крепко подмяла. Лечиться тебе надо. И серьезно.

– Ага! Сейчас! Вот покурим и поканаем к наркологу. Пусть лечит, если сможет! Только ни хрена у него не выйдет. И ни у кого не выйдет. Я как пил, так и буду пить. Это мое личное дело! Ты, как друг, лучше бы похмелил, а не мораль читал.

– Похмелить, говоришь? А не пошел бы ты, Вася! Мораль тебе читать? Обойдешься! Дружки, что бухают с тобой, пусть ее читают! Они для тебя все. Они твоя семья. И пожалеют, и похмелят, с ними хорошо. По пьяни! Никаких забот. Никому никакого дела, что похож ты на чмо болотное. Они тебе помогут, стакан поднесут! Благодетели. Тебе же лишь это надо. А то, что дом с собачьей будкой путаешь, ничего. Это нормально. Какая разница, где спать, в будке, в канаве, на свалке? Лишь бы утром похмелка была! Эх, Вася, Вася, глаза б мои на тебя не смотрели. Сиди, жди дружков! Или вали к ним! А я пошел. Думал, с человеком поговорить, не получилось. Жаль. Но, видно, ничего не сделаешь. Все ты на самогон променял! Слабак…

Кузьмичев положил сигареты в карман, поднялся, направившись к выходу. Белугин остановил его:

– Володь? Кузьмич! Постой! Да постой ты, черт правильный!

Старший лейтенант обернулся.

– Чего тебе?

– Погодь! Не уходи! Сейчас, я приоденусь. Подожди на кухне.

Кузьмич вернулся, устроившись за столом. Василий скрылся за занавеской, откуда вскоре раздался плеск воды и оханье Белугина.

Вошла Клава.

– Где это чудо?

Владимир кивнул на занавеску:

– В порядок себя приводит.

– А!

Она вздохнула, достала из халата початую бутылку с мутной жидкостью, поставила на стол.

Владимир взглянул на супругу Василия, спросил:

– Зачем?

– Ох, Володя! Пусть уж похмелится! Все одно искать будет. Уйдет из дома.

– А похмелившись, не уйдет?

Клава пожала плечами, ответив однако:

– Уйдет! Догоняться, как он говорит.

Кузьмич приказал:

– Убери самогон! Сама же потакаешь ему, а потом страдаешь. Убери! Ваську надо вытаскивать из запоя, а не похмелять.

– Так я хотела как лучше. А то еще сердце остановится. Давеча, на том краю у реки, да ты, наверное, в курсе, мужик тридцатилетний вечером погулял, а наутро не похмелился. Не успел. Вышел из хаты, на скамейку сел и завалился! Жена к нему, а он готов. Народ говорит, похмелился, жил бы!

Владимир покачал головой.

– Клава! Ты сама-то веришь в это? И потом, к чему спектакли разыгрывать, изображать строгость, сцены устраивать и тут же идти на попятную? Уж лучше утром в постель ему стакан подавай. Или в собачью будку, где найдешь! Не пойму я тебя. Говоришь одно, делаешь другое. Так нельзя, Клава!

За занавеской послышались звуки рвоты. Василия полоскало. Клава посмотрела на Кузьмичева:

– Слышишь, выворачивает!

– Ну и что? Так и должно быть! Вырвет – легче станет.

Женщина вздохнула:

– Может, все же граммов сто налить?

– Нет! Хотя…

Владимир на секунду задумался, затем неожиданно проговорил:

– Оставь бутылку, сама же уйди.

– Ты че задумал?

– Ничего! Давай, оставь нас.

Оставив бутылку и выставив из холодильника нехитрую закуску в виде мелко нарезанного сала, огурца и куска черного хлеба, Клавдия вышла из кухни.

Вскоре после короткого затишья появился Белугин. Был он бледен, но побрит и одет в спортивный костюм. Увидев бутылку и закуску, сглотнул слюну.

– Чего это?

Кузьмич ответил:

– Сам не видишь? Похмелка с закуской! Присаживайся, чего стоишь?

Василий недоуменно присел за стол.

– Клавка раздобрилась?

– Нет, я к соседям сбегал, принес тебе пойло.

– Гм! Ну что ж, пожалуй, немного пропустить не помешает! А то, в натуре, дурно.

– Пей, коли дурно.

Белугин встал, достал из шкафа два стакана, спросив:

– Ты со мной дернешь?

– А ты как думаешь?

Василий молча поставил один стакан на место. Другой наполнил наполовину, резко выдохнул воздух:

– Как говорится, не пьянки ради, здоровья для…

Он уже готов был опрокинуть стакан, как Владимир проговорил:

– Пей, Вася! Только учти: выпьешь, я тебя больше не знаю!

Рука Белугина остановилась на полпути:

– О чем ты?

– Не понял? Объясню популярнее. Перед тобой выбор – либо продолжать пить, но потерять дружбу со мной, либо наоборот. Все просто! Или водка, или я.

– Ты че, Кузьмич? Охренел?

– Нет, Вася. Вижу, ничего другого не остается. Так что, решай, браток! Я тебя ни к чему не принуждаю. Поступай как считаешь нужным.

Белугин резко поставил стакан на стол. Да так, что даже половина самогона выплеснулась на стол.

– Ты чего делаешь, змей? Разве так можно?

– Можно, Вася. Даже нужно! Иначе не получится!

Василий отвернулся к окну.

Владимир, достав сигарету, закурил.

Наступило молчание.

Белугин неожиданно выкрикнул:

– Клавдия! Клава!

Из комнаты донеслось:

– Чего тебе?

– Иди сюда!

Супруга Василия вышла в кухню:

– Ну?

Белугин указал на бутылку:

– Убери!

Клава не поняла:

– Как?

– Убери, сказал!

Женщина подхватила бутылку, не зная, что делать дальше.

– Иди в хату! И вылей самогон, чтобы я его больше не видел!

Клавдия изумленно посмотрела на мужа, перевела взгляд на Кузьмичева.

– Господи! Я не ослышалась?

Василий ударил ладонью по столу:

– Ну, чего тебе еще не ясно, женщина?

– Все, ясно, Вася, все ясно! Ухожу!

Как только супруга вышла, Белугин взглянул на Кузьмичева:

– Доволен, изверг?

– Нет, не доволен! Ты словно одолжение кому-то делаешь. Будто это мне или Клаве надо! Это тебе, и только тебе надо! Понял?

– Воспитатель хренов! Ладно! Проехали. Закрыли тему. Ты че пришел-то? Дело какое?

– Дело.

– Выкладывай!

– У тебя тачка на ходу?

– А чего ей будет?

– Бабулю нашу надо перевезти.

– Откуда, куда?

– Из ее дома к нам с Катей.

Белугин взглянул на товарища:

– И где же вы втроем разместитесь, в твоих-то апартаментах?

– По-твоему, лучше из-за собственного удобства оставить больную пожилую женщину одну?

– Удивляюсь я тебе, Володь! Если б не знал тебя, ни за что бы не подумал, что ты мент! Скорее, какой-нибудь святоша. Менты так, как ты, не поступают. Нет, не поступают. Ты один такой! Зуб даю!

– Не надо, Вася! Лучше ответь, поможешь?

– А куда я денусь? Когда поедем?

– Лучше сейчас, но решать тебе!

– Ты один или и Катю возьмем?

– Конечно, с Катей! Ей собрать бабулин скарб надо, разве я один разберусь, что к чему?

– И то правда! Тогда иди домой. Я, как заведу свой «поларис», к калитке и подъеду! Пойдет?

– Добро!

Кузьмичев поднялся, вышел в сени, оттуда во двор, где вновь был буквально атакован Шалашом.

Его отогнала Клава, появившаяся из-за дома.

– Володь! Подожди!

Кузьмич остановился.

Женщина приблизилась к нему:

– Володь! А чего это с Васькой случилось?

Она до сих пор не могла понять резкое изменение в настроении и желаниях мужа.

– То, что и должно было случиться.

– И че, он теперь пить не будет?

– Не знаю, Клава, надеюсь, не будет. По крайней мере так, как пил раньше.

– Господи, Володя, я за тебя богу молиться буду!