Борис Иванович поймал руку сына, сжал ее и притянул к сердцу:

– Прости меня. Прошу.

Старший вздрогнул, растерянно уставился на отца:

– Я стал старше и… мудрее.

Они снова замолчали. Сердце Бориса Ивановича бешено билось под рукой сына, он столько хотел сказать, но не мог найти нужные слова. Все казалось неважным и банальным.

Младший сын подошел тихо, молча наблюдал за происходящим. Живой и подвижный, в яркой майке с дурацким принтом, он смотрелся вызывающе на фоне строгой тишины. Он подошел ближе:

– Вот вы где спрятались.

Старший сын неловко отнял руку и вытер сухой лоб:

– Давно стоишь, умник?

Младший пропустил сарказм, отодвинул брата и похлопал отца по плечу:

– Хорошо выглядишь. Рад за тебя.

– Поговорим позже, – старший неловко повернулся на каблуках и пошел к гостям.

Борис Иванович долго смотрел в спину старшего сына, корил себя за слабость и трусость. Он снова не смог сказать, как сильно любит его. Как скучает и ждет хотя бы звонка.

Младший проследил за взглядом отца:

– Он всегда был странным.

Борис Иванович хотел сказать, что это не так, но тогда придется слишком много всего объяснять. Рассказать то, что он сам хотел бы считать просто страшным сном и забыть навсегда.

– Ты прав. Не стоит портить праздник.

– Нас кормить будут, хозяин? – младший погладил живот. – Я специально неделю не ел. Готовился.

– Мать расстаралась. Роту солдат накормить можно.

Мужчины рассмеялись.

– Она может. Эх, мне бы такую жену – тихую да скромную.

– Потише. Если твоя услышит…

Младший лишь махнул рукой:

– Все равно скандал устроит – причина не важна.

– Тяжело тебе.

Младший на минуту погас, но быстро скинул наваждение и мягко улыбнулся:

– Детей жалко. Люблю я их. Понимаешь?

Застолье прошло весело. Поздравления и добрые пожелания сыпались со всех сторон. Взрослые и малыши славили незабвенного, любимого отца, деда и прадеда в одном лице. Борис Иванович внимательно слушал, вытирая подступающие слезы и стараясь запомнить этот момент. Запомнить, как тепло и уютно в семейном кругу. Среди любимых и любящих людей. Это семья, его плоть и кровь, его гордость.

И все же, чего-то не хватало. Борис Иванович то и дело косился на ворота, словно ждал кого-то еще. Он тихо вздыхал и прятал глаза от жены. Она молчала и делала вид, что не замечает. Младший прав – хорошая, тихая.

Гости разъехались только к полуночи. Довольные взрослые прощались с хозяевами и запихивали сонных малышей в такси.

Когда в темноте погас след фар последней машины, жена устало сняла фартук, повернулась к дому:

– Пойдешь спать?

Борис Иванович обвел взглядом опустевший двор, покачал головой:

– Посижу во дворе. Не жди меня, ложись спать.

– Ты принял лекарства? Твое сердце…

– Не волнуйся. Все хорошо.

Жена уже развернулась к дому, но задержалась:

– Все еще ждешь?

***

Большой дом, утопающий в летней зелени светился всего двумя окнами: в зале и спальне. Одно вскоре погасло. Видимо, жена легла спать.

Борис Иванович прислонился к старой яблоне, прислушался. Где-то в лесу послышалась кукушка. Может рискнуть?

– Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?

Птица молчала, словно ее и не было. Борис Иванович отошел от дерева, завертел головой:

– Ты куда делась, разбойница?

В другой стороне леса послышалось тихое:

– Ку-ку, ку-ку, ку-ку…

И все опять стихло.

– Эй, это все?

Борис Иванович не на шутку испугался. Всего шесть лет? Почему так мало? Глупая птица. Зачем она куковала? Сроду в их лесу не водились кукушки. Отчего теперь появились?

Тревожное липкое чувство коснулось кожи. Борис Иванович вздрогнул:

– Чур, меня. Чур.

Он суеверно сплюнул через левое плечо, три раза постучал по дереву и снова прислушался. Кукушка упрямо молчала.

– Кукуй на свою голову.

Возраст дает о себе знать: раньше он никогда не обращал внимание на такие глупости.

– Чем занимаешься, дядь Борь?

У забора стоял сосед Васька Дронов, качок с глуповатым лицом и добрыми глазами. Пять лет назад он приехал в деревню с женой Зинаидой и двумя дочками. Всегда улыбался и старался всем угодить. Что только не делала его бедная жена: ругала и выдавала тумаки, но дураку все нипочем. Сумки носит, огороды бесплатно копает, заборы и дома соседские чинит. Чистое горе в семье. И на что живут, горемычные?

– Чем, чем. Все тебе знать надо.

– Да я так спросил. Из вежливости.

– Спросил?

– Да.

– Ну и, – Борис Иванович замолчал. На душе было не спокойно и одиноко, словно кто-то вырвал здоровый кусок плоти и внутри зияла огромная дырка. Рана постоянно зудела и кровоточила. – Может зайдешь? Поболтаем.

Васька удивленно огляделся по сторонам, недоверчиво уточнил:

– Это ты… вы мне?

Борис Иванович устало вздохнул:

– Нет, это я с духами разговариваю.

– А вы не боитесь? Ночь такая лунная. Того и гляди светло, как днем станет.

– Дурак ты, Васька. До сорока лет дожил, а ума так и не набрался.

Сосед не обиделся, только рукой махнул:

– Не важно это. Коль судьбу профукал, не стоит думать о пустяках.

Что-то в тоне Васьки было странное, тягучее и томящее. Вечно улыбчивый подлиза предстал в новом образе. Борис Иванович растерянно хлопал глазами.

– Заходить будешь?

Васька потоптался и осторожно вошел во двор.

Борис Иванович глянул на Луну – правда большая. Повисла прямо над его домом, словно пыталась осветить все его тайны.

– Чего стоять? В ногах правды нет. Пошли к столу.

– Странный вы сегодня, – Васька пожал плечами и пошел за хозяином дома.

Борис Иванович и Васька сели за пустой стол напротив друг друга, молча уставились на Луну. Не сговариваясь, одновременно тяжко вздохнули.

– Ты-то чего вздыхаешь? – хмыкнул Борис Иванович. – живешь хорошо, жена молодая, красивая. Злобная, конечно, баба, да что говорить – сам выбирал.

– Сам, – протянул Васька задумчиво.

– Бабы нынче не те пошли. Все с характером. Слово супротив не скажи. У меня два сына и оба подкаблучники. Прямо как ты, – Борис Иванович покачал головой.

– За грехи платить надо.

Борис Иванович вздрогнул, пристально вглядывался в лицо Васьки, пытаясь понять, на что тот намекает. Неужели бестолковому соседу что-то известно?

– Да что там, – Борис Иванович осторожно сменил тему. – Дочь не знаю в кого пошла. С мужем развелась. Говорит, не сошлись характерами. Чушь какая.

– Ничего. Другого найдет. Получше.

– Нашла уже. Еще и рожать собралась. В ее-то годы.

– Анечка беременна?

Борис Иванович напрягся. Что-то странное и осуждающее прозвучало в голосе Васьки.

– Говорит, так получилось. Мы уж с матерью и так, и сяк…

– Дети – это хорошо, – вдруг сказал Васька и улыбнулся. – Повезло тебе, дядь Боря.

Борис Иванович поперхнулся:

– Ты чего несешь, бесстыдник? Бабе за сорок, дети уже взрослые. Да и здоровье у Ани слабое. Зачем такие проблемы?

Васька молча разглядывал свои руки.

Борис Иванович видел, как дрожат пальцы соседа.

– Васька, что-то случилось? Можешь все рассказать. Я, могила.

Васька пристально вглядывался в глаза Бориса Ивановича, сжав губы. Наконец он стукнул кулаком по столу, подался вперед и выпалил на одном дыхании:

– Подлец я, дядь Боря. Прощенья мне нет. И места на этом свете – тоже нет, – ухмылка появилась на его лице. – Умер я. Понимаешь? Давно умер.

Борис Иванович отстранился, сердце бешено колотилось. Он осторожно покосился на дверь дома: успеет ли добежать?

– Ты кто? Привидение или злой дух? – крестясь, бормотал Борис Иванович.

– Можно и так сказать. Грех я большой совершил и судьбу свою навечно сломал.

– Не говори глупости. У тебя семья, дети малые. Все еще впереди.

– Не мои это дети.

– Как так?