— Ничего особого, товарищ старший лейтенант. Под руку планка подвернулась, пришлось защищаться.
— Да у тебя кровь!
Тут и я почувствовал, как со лба на нос стекла тёплая капля, а в голове вдруг зашумело. Неслабо меня тётка камнем приложила. Адреналин схватки начал отпускать, и тут же пошёл откат.
— Это кто тебя сзади приложил? — старлей зашёл мне за спину и осмотрел рану на голове.
— Да вот она, защитница мужнина, — хмыкнул я.
— А руку тебе этот хмырь резанул?
Я, наконец, смог рассмотреть рану на предплечье. Лезвие топора прошло вскользь, не слишком глубоко, но кровящее мясо было видно.
— Этого поднимаем, забираем. Ты, Людмила, в машину садись, — махнув на Пичугина, старший наряда начал раздавать указания. — Лейтенант, ты тоже садись в машину, нужно медицинскую помощь тебе оказать и показания снять. А Вы, Маринка и Лаврик, пешком в отделение сейчас подойдёте, свидетелями будете. Степанов!
— Я, товарищ старший лейтенант! — откликнулся один из милиционеров.
— Возьми бинт из аптечки, перебинтуй лейтенанта. Да вот ещё, со свидетелями пройдёшься, в машине места свободного не осталось.
Михайлов достал из кармана какой-то пакет, осторожно положил в него топор, затем подобрал окровавленный булыжник и тоже отправил в пакет. Развернувшись, пошёл к уазику.
В здании отделения милиции было тихо, кроме нас, нарушителей спокойствия города не наблюдалось. Для меня вызвали скорую, приехавшую, на удивление, через семь минут. Осмотрев, врач нахмурилась:
— Да… Предплечье зашивать надо. И по голове знатно прилетело. У тебя, паренёк, крепкий череп, если до сих пор сознание не потерял. Приложили, будь здоров! Перед глазами мошки не летают? В голове не шумит?
— Есть немного, — ответил я.
— Ну да, ну да. Рассечение кожи чуть выше и правее затылочной части и глубокий порез предплечья. Подозрение на сотрясение головного мозга.
В это время медсестра, обработав раны перекисью водорода, ловко перебинтовала меня.
Сняв свидетельские показания и записав происшествие с моих слов, Михайлов строго посмотрел на жену Пичугина:
— Ну что, Людка, допились!? И мужику твоему, и тебе сроки светят за нанесение тяжких телесных повреждений.
— Да, я… — попыталась что-то сказать в своё оправдание Людмила, но милиционер махнул рукой и сказал:
— В камеру их, вместе с мужем. До утра посидят, а там пусть ими следователь занимается.
Отдав распоряжения, он отпустил свидетелей, и когда мы с ним остались в кабинете одни, спросил:
— У тебя, Юрий Владимирович, как, серьёзные намерения в отношении участников происшествия?
— Не совсем понял вопрос, — я озадаченно посмотрел на старлея.
— Ты мне скажи, будешь добиваться их посадки или оставишь на наше усмотрение?
Заданный вопрос явно говорил о каком-то скрытом интересе в этом деле Михайлова, и я спросил в лоб:
— Что за интерес у тебя, милиционер? Родственники твои?
— Догадливый, — Михайлов устало провёл ладонью по своему лицу, — Людмила, сестра моя двоюродная. Вышла замуж за этого алкаша и сама спиваться начала, а ведь какая баба была! Мужики в женихах в очереди стояли, а оно вона, как в жизни бывает, выбрала себе непутёвого.
Немного помолчав, он просительно посмотрел на меня:
— Слушай, лейтенант, позволь дело не заводить. У них детишек двое. Только они их сейчас бабушке в деревню отвезли, вот и расслабились. Слово офицера даю, такую беседу с ними проведу, они у меня оба пить бросят!
— Смотри, старлей, если твой Пичугин кого-нибудь зарубит, на твоей совести будет!
— Нет, не зарубит, каждый день контролировать их буду, и мои сержанты к ним постоянно заглядывать станут.
— Ладно, будь по-твоему.
Пожав мне руку, Михайлов вернул мои документы и предложил подвезти домой.
На часах уже было три часа ночи, когда, зайдя в дом, я застал сидящих на кухне Лену, её отца и тётю. Увидев меня всего в бинтах, через которые проступила кровь, они застыли в потрясении.
Быстрее всех отреагировал полковник:
— Ты где это так славно погулял?
Пришлось рассказывать им обо всех моих ночных приключениях. Выслушав, тётя Глафира констатировала:
— Молодые дерутся — тешатся; старые дерутся — бесятся. Как там в Европах говорят: 'Когда муж с женой ругаются, держись от них подальше»!
То, что тётя Глаша врач, мне в первый же вечер поведала Лена, а вот то, что врач-травматолог, я не знал.
Утром, решив осмотреть мои раны, она застыла в недоумении:
— Когда, ты говоришь, тебя били и резали? Вчера?? Быть такого не может! Или у тебя регенерация, как у ящерицы!
На месте рубленной раны предплечья красовался почти затянувшийся шрам. Тётя Глаша оперативно вытащила хирургический шовный материал, нить для соединения тканей, которая, оказывается, недавно поступила к ним в город. Как она сама сказала: «Эта нить — настоящий прорыв в хирургии!».
На голове картина была похожей. На месте удара целостность кожи восстановилась, и только запёкшаяся на волосах кровь говорила о том, что всё это нам не приснилось.
Глава 16
Чёрный кинжал.
Передо мной стояла дилемма. Взять подарок или отказаться от него.
Мне предстояло самолётом лететь в Ташкент, а Лисицын подарил кинжал и предложил взять его с собой.
— Понимаешь, Юра, — начал полковник, разливая водку по стопкам, — чёрный кинжал очень непростой.
Сделав паузу, он поднял свою стопку, молча чокнулся со мной и выпил.
— Очень непростой… — как-то тяжело давался ему разговор, и видно было, что он не знает, с чего начать, повторяя сказанное ранее.
— Как бы тебе объяснить так, чтобы ты не подумал, что старик с ума сошёл. Когда я кинжал с мёртвого штабс-хауптмана забирал, то вытащил его из ножен и случайно палец о острие наколол. Держу нож в руке и вижу, как капля крови в металл впиталась, а меня в тот же миг словно молнией прошибло. Вокруг всё вдруг замерло: ни голосов товарищей, ни дуновения ветерка. И сами товарищи застыли. Это потом я понял, что время остановилось, а тогда испугался, что за чертовщина происходит. Только не долго эта тишина длилась. Миг какой-то. Не успел я от этого по-настоящему испугаться, а вот когда на меня лес обрушился, ветер прямо в ушах завыл, и каждую тварь, звуки издававшую, я услышал, вот тогда мне стало жутко. Каждая клеточка моего тела завибрировала, зарезонировала, откликаясь на внешнее воздействие и усиливая лесные звуки. Хорошо, сзади сосна была, и я на неё откинулся, а то точно упал бы.
Нас в НКВД разным вещам учили, в том числе и не терять самообладание при любых обстоятельствах, управлять своими чувствами. Вот я и попробовал мысленно приглушить звук. И знаешь — получилось! Представил себе переключатель звука, как на радиоприёмнике, и стал убавлять звук, а в уши словно защитные переборки поставил. Я после много экспериментировал, слух у меня не просто идеальный, а исключительный, при желании жужжание мухи за сто метров услышу. Ты вот улыбнулся, не веришь мне, а я ведь об этом никому не рассказывал. Боялся, что меня тогда на опыты к учёным отправят.
Так вот я шаг вперёд делаю и будто через кисель иду, меня воздух назад отталкивает. По моим ощущениям, минут пять это длилось, только проверить не смог. На часы глянул — стоят. А как справился со звуком, так и часы пошли…
Мы тогда на ногах еле стояли, маршбросок и бой все силы забрали. Трофеи собрали, пленного схомутали, чтобы не сбежал, раненого Ковалёва перебинтовали и там же в распадке передохнуть сели и отрубились.
Очнулся первым, уже вечерело, осенью темнеет рано. Сижу на земле на еловых лапах, которые наломал перед тем, как заснуть. Спиной к сосне прислонился и дышу глубоко-глубоко, воздух вокруг такой насыщенный кислородом, что кажется, его ложкой есть можно. Чувства настолько обострённые: слух, зрение, обоняние какие-то невероятные. Слышу, как лиса метрах в двадцати пробежала, олень осторожно пробирается через бурелом, кабан землю роет, жёлуди из-под листвы достаёт. Нас, конечно, учили по следам животных определять, но следов то я не вижу, а как будто образы перед глазами появляются и сразу приходит понимание, какой это зверь. Трое суток на ногах, а пару часов отдохнул и усталости ни в одном глазу. Товарищи мои еле поднялись, пришлось мне им на костре воду кипятить да чифир заварить слышал про такой, наверно? — Слышал. Говорят, его зеки придумали. — Говорят, в Москве кур доят! — Юрий Петрович широко улыбнулся. — Ты Жюля Верна читал? — Ну, в детстве читал, у нас дома большая библиотека. Батя сам книги любит и меня приучил. Он мне всегда говорил: «Знания не мешок за спиной не таскать! Пока будет возможность, учись, сынок!». У нас из французов на полках романы Бальзака, Стендаля, Дюма, Гюго, Жюль Верна стоят. А Ги де Мопассана они с мамой от меня в платяном шкафу прятали, да я всё равно нашёл и ночью с фонариком под одеялом читал. Мне лет двенадцать было. Помню, взахлёб прочитал его «Жизнь», «Милый друг», «Монт Ориоль», «Пышку». Можно сказать, что первый сексуальный опыт оттуда почерпнул — от нахлынувших воспоминаний я тоже начал улыбаться. — Молодец! И батя у тебя правильный. Посиди-ка минутку.
