Ломиться к Капустиным я не стал. Поднявшись на второй этаж немецкого дома по улице Академика Павлова, где и проживал первый из Капустиных, я нажал на звонок соседней двери. Открыла мне дверь высокая приятная женщина лет шестидесяти.

— Добрый день, скажите пожалуйста, Юрий Петрович здесь живёт?

— Юрий Петрович? Лисицын?

Мне ничего не оставалось, как только кивнуть головой. Сто процентное попадание! С первого раза в яблочко! Мне и раньше говорили, что я везунчик, а я всё сомневался. Теперь и фамилию ветерана узнал!

— У него квартира номер девять, — и она махнула рукой в конец коридора.

— Спасибо! — радостно улыбнулся я и направился к двери Лисицына.

— А Вы, молодой человек, наверное, из школы? Опять будете приглашать нашего ветерана к себе? Ваши часто к нему заходят. Хотя сейчас же лето, дети на каникулах, — решила уточнить соседка Петровича.

— Да, из школы, — не стал ломать я стройную линию размышлений, которая натолкнула меня на повод для начала разговора с боевым офицером.

Юрий Петрович Лисицын в свои шестьдесят восемь лет выглядел на шестьдесят. Высокий, под метр восемьдесят пять, широкоплечий, стройный, с редкой сединой, которая терялась в его светлых волосах. О нём можно было бы сказать, что он красивый, если бы его лицо не пересекал шрам от мочки правого уха и до края губ.

Встретил меня в спортивном костюме. Оказалось, что он буквально десять минут назад пришёл со своей пробежки на стадионе Медик.

Взгляд старого НКВДешника прошёлся по мне рентгеном. Удивительно, но с первых минут мы испытали симпатию друг к другу. Несмотря на свою, однозначно не простую, жизнь полковник излучал позитивную энергию, а его серые глаза хоть и смотрели немного насмешливо, в то же время светились умом и добротой.

— Ну проходи, тёзка. Обувь снимай. — Юрий Петрович достал тапки из шкафа и протянул мне, — одевай, пойдём я тебя чайком побалую, в ваших институтах такого не дадут.

Представляясь ветерану, я честно сказал, как меня зовут и что только закончил ускоренные курсы Военного института и стал офицером переводчиком со знанием афганского языка пушту. А приехал потому, что от моего однокашника, который жил и учился в Кунцево, услышал о ветеране, боевом офицере СМЕРШа. Он мне и адрес дал. Главное, номер дома назвал правильный. И поскольку мне через месяц улетать в Афганистан, то считаю не лишним послушать знающего войну человека.

Так себе легенда, но не зря говорят, что чем проще, тем лучше.

И вот мы сидим на кухне и ведём разговор. Вернее, рассказывает Петрович, а я внимательно слушаю.

— На войне всякое бывает… И чудеса разные случаются. Не зря говорят, что на войне атеистов нет. Все молятся. Вот я коммунист с двадцати лет, а крещённый. Родители в младенчестве окрестили. В церковь никогда не ходил, но молитвы знаю. Бабка моя, царство ей небесное, набожной была и меня приучала. Ну да, тогда уже Советский Союз строился. Меня в девять лет в пионеры приняли, в четырнадцать в комсомол, а в партию я в армии вступил.

В Красную Армию меня призвали в 1937 году. Служил пограничником на советско-финской границе в Ленинградском пограничном округе НКВД СССР. За полтора года дослужился до командира отделения. Думал, ещё полгода и на гражданку уйду, но начальник заставы уговорил остаться на сверхсрочную службу. Отправили меня на десять месяцев в полковую школу, а по возвращении присвоили звание старшины. Только начал осваиваться в новой должности, Зимняя война с финнами началась. Понятно, мы в первых рядах границу перешли. Я маневренной группой командовал, состав — двадцать пограничников. У нас задача была захватить пограничный пост и обеспечить продвижение наших войск в глубь финнов.

Границу разделяла речка, по-фински Сьестар-йоки «Смородинная речка», а наши её Сестра назвали. Не особо широкая, всего-то метров двадцать пять, но глубина от полутора до трёх метров. Нам повезло, в двадцатых числах ноября мороз ударил небольшой, ночью до минус пятнадцати, но этого хватило, чтобы ледок появился, тонкий, конечно, однако пройти можно было. Мы ночью и прошли, вернее, проползли на другой берег по льду. Обошли пост с тыла, бесшумно сняли часовых, зашли на территорию погранпоста и атаковали. И всё бы прошло гладко, да только днём на пост пришло отделение егерей.

Егеря разместились не в казарме, а в бараке рядом со столовой финнов. И вот когда мы забросали гранатами казарму, из барака полезли егеря. У нас сразу двое раненных случилось. Хорошо, пулемёт для добивания солдат, выскакивающих из казармы, я поставил так, что чтобы стрелять по дверям и окнам барака, его надо было довернуть всего на сорок пять градусов правее. Наш боец Иван Самохвалов успел это сделать и, по сути, спас всю операцию. Из потерь у нас всего трое раненных было, и все от егерей. Задачу мы выполнили — обеспечили продвижение основных сил Красной Армии вглубь Финляндии.

Ну а потом нам в основном пришлось вести разведывательно-поисковые действия в тылу финнов, прикрывать образовавшиеся промежутки между частями и подразделениями красноармейцев. Финские лыжные отряды диверсантов стремились проникнуть к нам в тыл и перенести свои действия на советскую территорию. Крепко финны воевали, леса свои они получше нас знали. В конце войны наиболее тяжёлые бои у нас были… Почти две трети личного состава списали, кого по ранению, кого в чистую…

Война весной, в марте сорокового года закончилась. Границу мы свою от Ленинграда отодвинули. Выборг, Выборгский залив, северное побережье Ладожского озера, острова Рыбачий и Средний к Советскому Союзу отошли. Полуостров Ханко по мирному договору на тридцать лет арендовали.

А меня уже после войны медалью «За отвагу» наградили. Первая моя награда.

Юрий Петрович отпил из чашки чай и продолжил:

— Летом сорокового командование отправило меня в Себежское специальное училище войск НКВД, — он усмехнулся, — там тогда диверсантов готовили. Прям как у тебя Ускоренные курсы подготовки младшего комсостава. Ты думаешь, почему я с тобой сейчас беседу веду?

Он пристально посмотрел на меня, но не особо ожидая ответ, продолжил:

— Ты мне меня в молодости напомнил. Опять же срочку отслужил, сейчас вот уже младший лейтенант и в Афганистан на войну пойдёшь. С твоим языком пушту, может в штаб попадёшь, а может и в разведку. Экспресс допрос-то учили, пожалуй, в полевых условиях проводить?

— Учили, — кивнул я головой.

— Значит, будь готов по горам побегать. Племена пуштунов в основном в гористой местности живут, — ветеран вытянул из пачки новую сигарету, подкурил и затянулся, — ещё чего спросишь?

— Мне бы послушать про Отечественную войну, как с немцами, с их диверсантами воевали, — плавно подвёл тему к нужному мне направлению.

— Про Отечественную?.. — , протянул Петрович, — про неё много можно рассказывать, но есть у меня одна история, которая особняком стоит. Да и память о том бое у меня осталась в виде трофея.

***

— Как выжили тогда, как победили, сам не знаю… Против нас настоящие волки были. Спецы из Бранденбург-800. Армейский спецназ подчинялся абверу, который у фрицев занимался военной разведкой и контрразведкой. Осенью 1941 года для наших войск под Москвой сложилась сложнейшая ситуация. Для верховного немецкого командования это направление наступления было главным. Здесь решалась судьба всей войны… Оборонительные рубежи наших войск были сильно растянуты. Многие советские дивизии были обескровлены, а поступавшее пополнение не имело боевого опыта и перемалывалось в жерновах войны. Немецкая группа «Центр» сумела прорвать нашу оборону, нанести поражение Брянскому фронту и окружить группировку генерала Лукина на Минском шоссе под Вязьмой. Дальнейшее её продвижение мы смогли остановить ценой титанических усилий и сопротивления частей Красной армии и ополченцев. Началась Московская стратегическая оборонительная операция.

Положение советских войск, занявших оборону на Можайской линии, оставалось исключительно тяжёлым, не хватало сил, средств и личного состава.