Наступило долгое молчание. Наконец Антуан кротко произнес:

– Я бы посоветовал вашей светлости отдохнуть в кругу родных…

Гонзага действовал осмотрительно. Он велел объявить через глашатаев и даже расклеить повсюду на улицах решение суда по делу о гвасталльском наследстве. Без тени смущения он торжественно и прилюдно передал всю власть над городом подесте «впредь до прибытия возлюбленного брата нашего Рене де Лагардера и дражайшей сестры нашей Дории», как он сам во всеуслышание заявил.

После отречения он приказал императорским войскам оставить город и самолично принимал их прощальный парад. На другой день он тоже покинул Гвасталлу. С величавым спокойствием герцог ехал верхом во главе своего двора, равнодушный к радостным кликам народа, который избавился наконец от злого властителя.

При этом тянущиеся в хвосте поезда вьючные мулы и ослы не были нагружены мешками с золотом – Гонзага уезжал с пустыми руками. Однако читатель помнит, что после кончины герцога Гвасталльского Пейроль переправил в Мантую сундуки, полные золотых монет и драгоценных камней. Мало того, карманы герцогских придворных были до отказа набиты флоринами, дукатами и талерами, похищенными у Лагардеров…

А вскоре были преданы огласке дальнейшие замыслы Карла-Фердинанда IV.

Он собирался отправиться во Францию, остановиться в Версале, попросить аудиенции у французского короля и попытаться решить спор о гвасталльском наследстве полюбовным соглашением.

План его светлости состоял в следующем. Исходя из того, что только итальянец может быть полноправным государем на Апеннинах, герцог намерен был предложить – с дозволения его христианнейшего величества – предоставить семье Лагардеров солидную денежную компенсацию, а в придачу этот древнейший и почтеннейший род мог бы получить во Франции герцогский титул.

Гонзага говорил:

– Пускай мой братец Рене станет герцогом, тогда Дория будет называться герцогиней де Лагардер, а их сын Анри унаследует со временем титул своего деда – герцога Гвасталльского.

Все нашли это благородным, так что в обоих герцогствах многие постарались забыть прежнюю неприязнь к Карлу-Фердинанду.

Даже Винчента поверила своему коварному супругу и из монастыря Сан-Дамиано прислала ему письмо, в котором одобряла предложенный им план.

Карл-Фердинанд был доволен и, потирая руки, говорил Пейролю:

– Итак, молва на нашей стороне; теперь самое время нанести визит в Гасконь!

Из экономии герцог не взял с собой большой свиты. Дорога обещала быть безопасной – к чему же ему были напрасные издержки?

Ранним утром, когда первые лучи солнца только-только позолотили горные вершины, Карл-Фердинанд выступил в путь. Его сопровождали Пейроль и четверо крепких молодцов – те самые, которых завербовал Антуан в день похорон старого Сезара. На них всегда можно было положиться.

Отряд ехал на север.

На короткое время он задержался в Ассизи – прославленном в христианском мире месте паломничества. Своих людей Гонзага оставил в деревне, сам же направился в монастырь, где жила его жена… Каково же было изумление Винченты при виде супруга, на коленях молившего ее о прощении своих тяжких грехов!

Взволнованная Винчента тут же от всего сердца простила его, велела подняться и ласково спросила:

– Вы не заедете ли к Дории и к Рене, не поцелуете ли крошку Анри?

Карл-Фердинанд отвечал:

– С радостью, но только на обратном пути из Версаля, после того как его величество примет мое предложение. А впрочем… – Он сделал вид, что задумался. – Впрочем, не поехать ли мне прежде в Аржелес? Быть может, лучше заручиться вначале согласием наших дорогих сородичей?

Винчента поддержала его.

Вернувшись с Монте-Субазио, герцог сиял.

– Какая удача! – говорил он Пейролю. – Она сама по – просила меня заехать к Лагардерам… Все складывается замечательно!

Однажды в полдень у ворот поместья Лагардеров появились два богато одетых всадника на породистых лошадях. На стук вышла Сюзон Бернар. Не спешиваясь, один из них бросил:

– Карл-Фердинанд, герцог Мантуанский!

Хорошенькая горничная присела в низком, едва ли не до земли реверансе. Антуан де Пейроль широко осклабился.

Спустя несколько минут в скромной гостиной Лагардеров их мантуанский кузен уже нежно прижимал к сердцу Рене и Дорию.

– Ах, как я рад видеть вас, родные мои! Право, только в семейном кругу по-настоящему отдыхаешь душой!

Кормилица-беарнезка принесла малыша Анри – и радость гостя удвоилась: разыгрывая растроганного дядюшку, он взял мальчугана на руки, расцеловал его и воскликнул:

– Вот моя надежда! Милая Винчента, к нашему общему сожалению, не подарила мне наследника, однако меня утешает та мысль, что, когда я упокоюсь в мантуанском соборе, герцогский престол займет достойный государь!

– Что вы такое говорите, братец? – недоуменно распахнула голубые глаза Дория.

Карл-Фердинанд пожал плечами:

– Кому же еще мне завещать мое герцогство? Филиппу Гонзага, нашему дальнему родственнику, который живет во Франции? У него и так куча денег и вдобавок богатые друзья, герцоги Орлеанский и Неверский… К чему бы ему лишние хлопоты с мантуанским наследством? Так что знайте, дорогая моя Дория, что свой титул и герцогство я завещаю малышу Анри!

Рене с женой изумленно глядели друг на друга. Не сон ли это? Неужто их первенца и впрямь ожидает такое счастье?

Общеизвестно: деньги часто дают повод для раздоров и распрей, так что жены начинают люто ненавидеть мужей, матери – сыновей, братья – сестер… Бывало, из-за наследственных споров даже вспыхивали войны!

Не мудрено, что Рене почувствовал себя неловко.

– Но как же… – сказал он. – Ведь после суда… – Хозяин запнулся.

Карл-Фердинанд передал младенца кормилице, поправил кружевное жабо, опустился в кресло и небрежно ответил:

– Вы имеете в виду эту тяжбу? Безделица! Герцог Мантуанский не нуждается в герцогстве Гвасталльском.

И он повторил Лагардерам то, что писал им в своем недавнем письме:

– Я сам ни за что не посмел бы оспаривать последнюю волю покойного моего тестя. Но император желал непременно оставаться сюзереном[36] Гвасталльского герцогства – равно как и Мантуанского. Вы, конечно, помните, какие он со своей стороны принял меры?

– Разумеется, – в один голос подтвердили Рене и Дория.

Гонзага достал табакерку и взял понюшку испанского табаку.

– Императорские войска заняли город без моего ведома, и я очутился в двусмысленном положении. Мне пришлось принять власть над Гвасталлой, а затем меня силой заставили подать иск в парижский парламент… Что ж, я проиграл – и, как видите, счастлив! Но довольно о делах – у нас еще будет время вернуться к ним. Дайте мне отогреться душой в вашем уютном доме!

И Карл-Фердинанд послал Дории взгляд, полный вспыхнувшей в нем с новой силой страсти:

– Вы, кузина, по-прежнему прекрасны! Точнее сказать, ваши чары стали еще более неотразимы…

Поистине гениальным актером был герцог Мантуанский! Ему не составило никакого труда обмануть доверчивых родителей Анри. Они ни на секунду не усомнились в его искренности и поверили, что герцог и впрямь не добивается гвасталльского наследства, а в их глухие края его привели исключительно родственные чувства и забота о будущем Анри.

Итак, Карл-Фердинанд, по его словам, отогревался душой – а Пейроль тем временем предавался, скорее, плотским наслаждениям.

Сюзон Бернар, хорошенькая брюнетка с атласной кожей, нрав имела веселый, натуру страстную, и ей очень недоставало мужского общества.

Этим-то и воспользовался негодяй Пейроль. Как ни был он тощ и сутул, затворнице Сюзон он показался самим Амуром, сыном Венеры!

Победу он одержал легко: стоило лишь войти и улыбнуться… Вдобавок, не слишком надеясь на свою внешность, юный проходимец обещал красотке жениться.