– Что здесь происходит? – заорал вошедший во двор крепкий мужик.
Калитку, конечно, стоит закрывать.
– Виктор Иванович? – опешил Лехан. Следом удивилась Валька, затем пацаны, и наконец Вика – это был ее отец.
– П-п-папа? – еле смогла выдавить из себя девушка.
– Дочь, что за притон ты здесь устроила? Деду твоему, Ивану Ивановичу Новикову, великому человеку, эту дачу дали за достижения перед социалистическим обществом, а ты!.. Э-э-э-эх! Видел бы он тебя сейчас, помер бы еще раз от разрыва сердца!
– П-п-п-п-ап!..
– Все вон! – заорал Виктор Иванович.
Лехану он уделил больше внимания, схватив за грудки.
– Я тебе сколько раз говорил, чтоб дом мой стороной обходил, сволочуга!
– Так… так это… меня зять твой позвал!
– Кто, блять?
– Зять! – Лехан указал пальцем на Санёчка. Санёчек хотел провалиться под землю.
– Вика-а-а-а-а-а! Гони всех к чертовой бабушке.
Санёчек растолкал Кузьму, а Валька – Жанку. Все начали бочком-бочком покидать резиденцию Новиковых.
– До свидания! – скромно сказал только вышедший из комы Кузьма.
– До свидания! – продублировал Санёчек.
– Зять, блять! – Виктор Иванович ткнул ему пальцем прямо в грудь. – Еще раз рядом с дочерью своей увижу – пристрелю, понял?
Вопрос его остался без ответа. Пацаны вместе с Ленкой прибавили ходу, чтобы не приступить ко второму акту спектакля «Жених».
– Ты на кой сюда Жанку позвал, придурок? И что ты ей там наплел? – Кузьма потер свое лицо. – Харя как болит!
– Ты ж просил пива! Я принес тебе пива!
– Так, а ее зачем притащил сюда?
– Развод пошел не по плану.
– Сука!
– Как по мне, круто вышло! – захохотал Санёчек.
– Вы такие придурки! – заверещала Ленка. – Пошли вы!
– Любовь моя, ты чего?
– Ничего, иди вон кабаниху свою шпиль, придурок, – обиженная девчуха свернула в переулок и ускорила шаг.
– Ну вот, и эта сбежала! Ты теперь снова холостой, Гусёк.
– Проблема прям. В педе много дам.
– И не дам тоже.
– Те, которые не дам, нам не нужны, только дам и точка.
– Ты тоже, по ходу, теперь без Вики. Ну хоть шпильнул, и то хорошо.
– Прям! Че ты думаешь, мне этот коммерс страшен? Пф-ф-ф! А он, кстати, точно просто коммерс? Или бандюган?
– Да я уже че-то хер его знает. Рожа бандитская.
– И плевать. Волков бояться – в лес не ходить. А где, кстати, Микулай? Куда он испарился?
– Точняк! Снова как заваруха – его нет. Телепортатор херов. Дома ему пропиздон вставлю.
– Надо выспаться.
– Ага, завтра на дело.
Наутро голова гудела у Санёчка, как Царь-колокол после выстрела в него из Царь-пушки Царь-ядром. Столько горячки, полученной за два последних дня, в его теле не было два года. Естественно, отвыкший организм сопротивлялся. Хотелось умереть, но у любимой матушки были другие планы. Сначала она молилась слишком громко и долго за его грешную душу, пока не вспомнила о деле, не терпящем отлагательств.
– Ты мне дрова в поленницу обещал сложить! Сегодня!
– Мам, что так громко? Сейчас мозг взорвется.
– Пить надо меньше со своими этими. Только вышел, а уже все сердце матери истерзал.
– Есть таблетка от головы?
– На водку у тебя деньги есть, а за таблеткой к матери?
– Будут и деньги на таблетки, – Санёчек повернулся к стене, – и дрова сложу, только позже.
Клавдия Петровна вышла. Через пару минут вернувшись, она бросила в сына таблеткой, которая скатилась по одеялу на пол и нырнула куда-то под кровать.
– И как я ее достану? – Санёчек смотрел куда-то в темень подкроватья.
– И водички! – ледяная вода из колодца вылилась на голову страдальца. – Скажи спасибо, что из стакана, в тазу белье замачивается.
– Ма-а-а-ам, ну чего ты творишь? Совсем, шоль, с ума сошла?
– Будешь так с матерью разговаривать – схожу за скалкой.
– Да иду я, иду!
Кольцов героически сполз на пол и начал шерудить под кроватью. Пыль мерзко липла к мокрой руке, однако целительное колесо он все же нашел. Подув на него, произошло обеззараживание. «Все, что упало у солдата, – упало на газетку!» – вспомнилось Санёчку. Без воды таблетка встала в горле.
– Мам, где мои штаны? – крикнул он.
– Заблевал ты все свои штаны! – раздалось из соседней комнаты. – Замочила! Стирать сам будешь! Я твою блевотню трогать не собираюсь. Ишь чего!
– Куплю тебе стиральную машинку, как разбогатею. Новую!
– Дрова иди укладывай, буржуй.
Санёчек осушил половину графина воды под аккомпанемент осуждающих вздохов матери и вышел во двор. На улице было прекрасно. Не жарко и не холодно. Зефир подбежал к хозяину и весело вилял хвостом, за что получил небольшую порцию ласки.
– Жениться тебе надо, дурке!
– Зачем?
– Как это зачем?
– Ну я и спрашиваю, зачем?
– Штаны свои надень старые, королобый! – загорланила мать, – ходит он тут с голой жопой! Перед соседями-то стыдоба кака-а-а-ая…
– Вот скажи мне, Зефир, утро, а она уже на меня орет. Чего я сделал? – Санёчек повернул голову и ответил не менее тихо: «Я у себя во дворе. Делаю, чего хочу, хоть голым могу ходить».
– Ты у меня во дворе! – Клавдия Петровна вышла в коридор и бросила в сына штанами. – Бестолочь! Сил на тебя нет. В могилу сведешь, буду к тебе во сне приходить.
– Ага, и долдонить, какой я никчемный и что жениться мне надо. Ты чего с утра завелась-то? Я ж еще ничего сделать не успел, а ты…
– Поговори еще тут.
– Мам! Ты…
– Не мамкай тут мне.
Санёчек с горем пополам натянул штаны и отправился выполнять семейный долг. В детстве за это хоть мороженое давали. А сейчас что? Да ничего! Пивка бы нольпяточку. Еще и дрова эти по всему двору валяются. Неспешно он поднял несколько рубленых поленьев и уложил на штатное место хранения. Увидел пачку сигарет на лавочке. Сел. Закурил. Рядом улегся Зефир.
– Хорошо вот тебе! Спишь, жрешь, иногда гавкаешь! Не жизнь, а сказка! Хотя какая сказка? К бабам-то тебя не пускают! А какая жизнь без баб? Никакой. Да тебе уже и не надо, старый ты!
Зефир в ответ лишь звонко гавкнул и ломанул к забору, где вылил весь накопившийся негатив на подъехавшую машину. Судя по наваливающему ВИА «АК-47», исполнявшему песню про далекий-предалекий Афганистан, это был Кузьма, что по-хозяйски вошел в усадьбу Кольцовых. Пес радостно прыгал, пытаясь игриво цапнуть гостя.
– Так, Зефир, фу, фу, я сказал! Санёчек, убери своего придурошного пса.
– Он играется.
– Ага. Сейчас откусит мне чего-нибудь, доиграется!
– Зефи-и-и-ир! – Санёчек похлопал по ноге, отчего пес стремглав рванул к нему. – Видал, какой дрессированный?
– Посади на цепь, че ль, его?
– Тебя бы на цепь! Слыхал, Зефир? На цепь тебя посадить хочет. Ты же послушный пес? Послушный, да? Сидеть! Лежать! – собака поочередно выполнила команды. – Видал, шоль?
– Ага, ты отжил, че ль?
– А не видно?
– Видно, что не видно.
– Пивка бы.
– Не то слово. Организуем?
– С этой гарпией организуешь. Дрова надо разложить, а то не отвалит.
– Печалище, братишка.
– Помог бы.
– У-у-у-у, не-е-е-ет. Это без меня.
– Козлина.
– Опух, че ль? Я тебя домой сегодня ночью тараканил вообще-то.
– Я блевал вчера?
– Ага. Еще долго так, я аж покурить успел.
– Мать говорит, все штаны заблевал.
– Не без этого.
– Явился – не запылился! – мама Санёчка стояла в дверях дома, подперев бока кулаками.
– И вам здрасти, Клавдия Петровна, – Кузьма изобразил великосветский поклон.
– Чего приперся?
– Как это че? Повидать старого друга!
– Повидал?
– Ага.
– Вот и проваливай отседа, а то собаку на тебя натравлю.
– Ухожу-ухожу! – Кузьма подмигнул товарищу и вышел. – До свидания, Клавдия Петровна.
– Иди уже, чертяга! А ты че расселся? – гнев матери вернулся к сыну. – Ничегошеньки еще не сделал. Дрова сами себя не уложат.
– Как это не сделал? Вон чего-то уже сложил.