В данной книге содержатся сцены курения, употребления алкогольных напитков и наркотиков.

Помните, что курение, употребление алкогольных напитков и наркотиков вредят вашему здоровью.

Посвящается всем своим на районе

Этот город – страшная сила. Этот город перемалывает людей. Одни бегут, другие выживают. Именно выживают, ибо жизни здесь не было, нет и не будет. Унылые люди, словно призраки, болтающиеся по пустынным улицам. Хтонь. Нищета. Пьянство. Наркомания. И вера в небожителей, что сделают их жизнь лучше. Не сделают, но они верят, словно наивные бедные дети, мечтающие о чем-то недостижимом. О торте за витриной кондитерского магазина. С кремом и безе внутри. Никогда не попробовав, чадо выдумывает себе этот иллюзорный вкус от выделяющейся густой слюны. Зачем? Почему? Кто ж его знает? Этот город умирал давно. С падением плановой экономики сгинули заводы и комбинаты, оставив в памяти людей лишь былое величие. Цеха разворовывались. Тащили все. Абсолютно. Голодным надо ж было что-то есть. Преступность росла. Чиновники лишь отбывали номер, докладывая вышестоящим то, что те хотели услышать. Так и жили в сказке про толстого боярина и Иванушку-дурачка. Все, кто мог, уже сбежали, а оставшиеся были вынуждены влачить свое жалкое существование. День за днем, неделя за неделей и так далее. Мизерные зарплаты в постоянно открывающихся и закрывающихся магазинчиках. Одним они продавали, у других покупали. А если не можешь купить, бери кредит и покупай. А как отдавать? Да никак. Нечего ж взять с голытьбы. Так и жили всю жизнь в долг. Всю жизнь в мечтах. Всю жизнь на гроши. Не нравится? Вали отсюда, предатель! Остался? Не ной! Надо еще немного потерпеть – и вот-вот все будет!

Носил сей населенный пункт романтичное название Белосветск или Белск на местный манер. Белый свет жил тут только в метафорах местных творцов. Были они там. А как не быть-то, когда такая благодать для творчества. Прям мечта для писателя. Что ни история, то драма! У кого криминальная, у кого семейная, а особо удачливые ловят джекпот.

История эта о зрячих слепцах, что так и бросили жить, только покинув роддом.

За Санёчком Кольцовым громыхнули облезлые ворота исправительного учреждения, где он отбывал последние два года своей жизни. Попал он туда, как в классическом советском фильме, по схеме «украл, выпил – в тюрьму!».

Похмельная ломка требовала исцеления, вот и ломанул с корешем холодильник у ларька на остановке. Пивка попили знатно тогда, но к вечеру за ним пришли. Так, мол, и так, тебя видели! Все дела! Санёчек в отказ! Но торгашка признала! Лярва! Кореша он не сдал, ибо не по-пацански сие, отчего, как бравое жулье, отправился за решетку. Не далече! Тут в Белосветске! Здесь тюрьма – явление обыденное, ибо одни уже сидели, другие сидят, третьи готовятся, а все остальные их охраняют. Такой вот круговорот белосветчан в природе. У них даже мэр сидит, правда, уже бывший. Да и новый если заедет, никто особо не удивится. Когда пред ликом босоты, хоть и наряженного в костюмчик с красным галстуком, ларчик с сокровищами открывается, то удержаться сложно. Хочется ж и икорки столовой ложкой поесть, коньяк подороже попить, да девиц фигуристых потискать. Гуляй, рванина, от рубля и выше… Жизненная линия остальных местных мужиков шла примерно по маршруту: школа – ПТУ – возможно, техникум или даже институт – армия – тюрьма (у кого-то не раз) – воля – выживание – и смерть. Никто не жаловался, ибо так принято. Здесь было всего три занятия: пить, торчать и умирать.

Санёчек играл падающими на костяшки пальцев каплями дождя, что добавляли насыщенности выбитым синеватыми чернилами буквам «С», «А», «Н», «Я».

– Ха! – вдруг заржал Санёчек, ибо понял, что стоит по эту сторону забора и волен делать все, что ему заблагорассудится, главное, снова не попасться, отчего исполнил танцевально-блатной пируэт со взмахами рук, ударом по пятке и хлопаньем в ладоши. – Ну, пока, одичалые!

Кольцов сделал пару шагов, но затормозил свое тело, обратив внимание на отражение в луже. В грязной воде он увидел сухого крепкого пацана. Делать на зоне особо было нечего, отчего он постоянно таскал железо. Массы, конечно, на казенных харчах не наберешь, зато рельеф получишь запросто. Козырнув пред самим собой бицухой, которая натянула рукав ветровки, Санёчек смачно цыкнул, взволновав водную гладь.

Раздался сигнал подкатывающего старого корыта, именуемого «жигулями» пятой модели, сотворенного еще при Брежневе и допиленного при Путине, кругом катанного, на пузо уложенного и калашом во все заднее стекло венчаного. Из колонок во всю ивановскую орал некий сеньор, испытывающий острую необходимость в блатном телефоне, часах на руку и перемещении своей пятой точки с «Лады» на «Cruiser Prado». Веяние времени, так сказать. Губа ж не дура. Из окошка вылезла фиксатая морда Кузьмы Гусева.

– Передай Майклу, что это был только бизнес. Я всегда любил его, – он частенько цитировал «Крестного отца» к месту и не к месту.

– Здорова, братишка! – Санёчек упал на переднее сиденье, по-братски пожав руку и приобняв своего лепшего кореша.

– Здорова, братишка! Ну че, арестант Кольцов, вольному – воля?

– Спасенному рай! – недовольно ответил только что освобожденный. – Ты где там шлялся? Загодя приехать не мог? Жду тебя тут! А я, между прочим, срок за тебя мотал, понял?

– Да ладно ты, братишка, не пыли. Приготовлениями занимался. Банька, самогоночка, телочки! Все по высшему разряду для дорогого друга.

– А че стоим? Погнали.

– Ну кто стоит, а кто и сидит.

– Сплюнь.

– Точняк. Помчали!

– Гони коней! Страх бабу как хочу. Точно бабы будут?

Кузьма лишь ухмылисто кивнул, а затем газанул так, что земля, вырвавшаяся из-под колес, перелетела через ворота колонии. Оттуда аж выбежал страж и помахал рукой. Санёчек ответил ему уважительной комбинацией из среднего пальца и кулака, высунутой из окна.

– Есть там одна! Вика-Вика-Виктория! Шик вообще! Сам пробовал, – тараторил Кузьма.

– Ты че, охренел? Поматросил и бросил, а теперь мне второй сорт скинул?

– А тебе чего, девственницу подавай?

– А че бы и нет?

– Где ж ее в Белске-то найти? – захохотал Кузьма. – Молодежь нынче пошла такая. Это в наши годы девки целку берегли…

– Не у всех вышло! – заржал и Кольцов.

– Ну многие старались по крайней мере. А сейчас чего? Только сиськи расти начали, и все – начался поиск, куда бы заскочить да повертеться. Блядство процветает, никакой морали! – на серьезных щах вещал Гусёк, а потом снова заржал, не выдержав.

Кузьма восторгался своей способностью охмурять женщин. Типичный ловелас с понтами. Периодически он знатно привирал как о количестве побежденных сердец, так и о лишних сантиметрах, что прибавлял к своему детородному органу. Все свои знали об этой особенности его личности, и уже никто не обращал внимания.

– Не понравится если Вика, новую найдем! Проблема, че ль? Пединститут рулит! Малый мой обещался кого-то привести.

– Микулай уж по бабам ходок?

– А то! Мы, Гусевы, ого-го! Ни одна педовская девка перед нами не устоит.

– Так же хорошеньких набирают?

– Есте-е-е-ественно. Со всей округи нагнали первокурсниц. Уф! Кровь с молоком.

– Мож, сразу в пед?

– На Вику посмотришь – уходить не захочешь. Бойкая знаешь какая?

– А сам чего ушел?

– Умная больно. Поначиталась там книжек. Принцессой себя возомнила. И так же хочет. А со мной не забалуешь! Оно мне надо?

– А мне надо?

– Усмиришь кобылку, а там видно будет. Чемодан. Такси. Вокзал. Никогда не поздно.

– Да легко. Мчи меня уже к этой ретивой. Дам я ей принца, ага. Ишь, чего придумала. Откуда ж им тут взяться-то? Графьев-то уж лет как сто нет. Еще после революции всех на вилы посадили. Мне дед рассказывал, когда живой был.