Рыцарь с крылатым драконом на щите только посмеялся рассказу дровосека.
«Неужто найдется такой глупец, — подумал он, — что, однажды увидев столь прекрасный рог, не попытается им завладеть!»
В тот же день рыцарь возвращался с охоты усталый; его мучили жара и жажда, и он вспомнил про чудесный холм и волшебный рог. Он отослал своих спутников и, как научил его дровосек, один поднялся на холм и громко сказал:
— Хочу пить!
И тотчас — как и предсказывал дровосек — появился виночерпий в темно-красной одежде и протянул ему большой рог, усыпанный драгоценными камнями.
Алчность обуяла рыцаря, когда он увидел это сокровище. Он схватил рог и только пригубил, как в жилах его запылала кровь, и он решил похитить рог.
И вот он выпил весь напиток до капли, но вместо того чтобы вернуть рог виночерпию, как подобало благородному рыцарю, ринулся вниз с холма и бросился бежать.
Теперь послушайте, какая судьба постигла этого рыцаря, что носил на своем щите крылатого дракона, но потерял свою рыцарскую честь и украл волшебный рог!
В те времена сам граф Глостерский не раз поднимался на чудесный холм, чтобы утолить жажду из волшебного рога и отдохнуть. И вот он узнал, что бесчестный рыцарь нарушил этот добрый обычай. Граф напал на похитителя в его же замке и убил его в честном бою, а волшебный рог забрал. Но — увы! — граф не вернул сокровища волшебнику-виночерпию, а отдал его своему государю и повелителю королю Генриху Старшему.
И с тех пор, хоть весь день стойте на волшебном холме и повторяйте: «Хочу пить!» — вам уж не посчастливится пить из волшебного рога.
Сорочье гнездо
Давным-давно, предавно́,
Когда свиньи пили вино,
А мартышки жевали табак,
А куры его клевали
И от этого жесткими стали,
А утки крякали: «Кряк-кряк-кряк!» —
со всего света слетелись к сороке птицы и попросили ее научить их вить гнезда. Ведь сорока — лучшая мастерица этого дела! Вот собрала она всех птиц вокруг себя и начала показывать им, как и что делать. Сначала взяла немножко грязи и слепила из нее что-то вроде круглой лепешки.
— Ах, вот как это делается!.. — сказал серый дрозд и полетел прочь.
С тех пор серые дрозды так и вьют себе гнезда.
Потом сорока раздобыла несколько веточек и уложила их по краю лепешки.
— Теперь я все понял, — сказал черный дрозд и полетел прочь.
Так черные дрозды и поныне вьют себе гнезда.
Потом сорока положила на веточки слой грязи.
— Все ясно, — сказала мудрая сова и полетела прочь.
С тех пор совы так и не научились вить гнездо как следует.
А сорока взяла несколько веточек и обвила ими гнездо снаружи.
— Как раз то, что мне надо! — обрадовался воробей и упорхнул.
Потому воробьи и до нынешнего дня вьют себе гнезда как попало.
Ну, а сорока-белобока раздобыла перышек и тряпочек и выложила ими все гнездышко, так что оно стало уютным-преуютным.
— Это мне нравится! — воскликнул скворец и полетел прочь.
И в самом деле, у скворцов очень уютные гнезда.
И так каждая птица — послушает немножко, не дослушает до конца и улетит.
А тем временем сорока-белобока все работала и работала, ни на кого не глядя. И вот осталась при ней одна-единственная птичка — горлица. А надо вам сказать, что горлица эта и внимания не обращала на работу сороки, только без толку твердила:
— Мало двух, белобока, мало дву-у-ух…
Сорока, наконец, услышала ее слова — как раз когда укладывала веточку поперек гнезда — и сказала:
— Хватит и одной!
Но горлица все твердила:
— Мало двух, белобока, мало дву-у-ух…
Тут сорока рассердилась и воскликнула:
— Хватит и одной, говорю тебе!
А горлица опять свое:
— Мало двух, белобока, мало дву-у-ух!
Тут сорока огляделась по сторонам, видит — все птицы разлетелись кто куда, одна только глупая горлица осталась. Рассердилась сорока и улетела и с тех пор закаялась показывать птицам, как вить гнезда.
Потому-то разные птицы и вьют себе гнезда по-разному.
Питер-простачок
Жил в одной деревне парень. Жил он вместе с матерью, старухой вдовой, а звали его Питер. Был он малый добрый, статный, сильный, но слишком уж простоватый. Материнских кур и то едва умел пересчитать, а их и всего-то было два десятка. Если он что-нибудь покупал, хоть на три пенса, то никак не мог сообразить, сколько ему полагается сдачи с шиллинга. А когда ходил на базар, ни разу не обошлось без того, чтобы его не надули. Нельзя сказать, что он был лентяй, просто бедняге Питеру ума не хватало.
— Эх, мама, — говаривал Питер, — будь я хоть чуточку поумней, я бы не был для тебя такой обузой!
— Да, Питер, — отвечала мать со вздохом, — что и говорить, умом тебя бог обидел, но малый ты хороший, да и силенок у тебя на двоих хватит, так что не печалься. Лучше сбегай наверх и принеси мне три пуговицы — надо мне их к твоей куртке пришить. Да запомни хорошенько — три принеси. Не две и не четыре, а три!
Но все равно Питер мучился, что он такой глупый, и то и дело приставал к матери, сетуя на свою глупость, пока, наконец, мать не сказала ему:
— Ну, если тебе так уж хочется поумнеть, ступай к мудрой старухе вещунье, что живет на холме. У нее, говорят, ума палата и всякие волшебные книги есть, и порошки, и снадобья. Может, она и тебе ума прибавит.
Вот Питер кончил свою работу и тронулся в путь. Взобрался на вершину холма и увидел хижину вещуньи. Из трубы валил дым, а на пороге спал черный кот.
«Хорошая примета», — подумал Питер и постучал в дверь.
Никто не ответил. Тогда он осторожно приподнял щеколду и заглянул в комнату. Спиной к нему у огня сидела старуха и что-то помешивала в черном чугунке. Она не обернулась и ни слова не вымолвила, но Питер все-таки вошел и сказал:
— Добрый день, бабушка! Хороша погодка нынче, а?
Старуха не ответила; только все что-то помешивала в чугунке.
— Завтра, может, дождичек пойдет, — продолжал Питер.
Старуха опять ничего не ответила.
— А может, не пойдет, — добавил он, не зная, что еще сказать.
Но старуха, ни слова не говоря, все мешала и мешала в чугунке.
— Ну, насчет погоды я все сказал, — проговорил Питер. — Теперь можно и о деле. Я, видите ли, малость простоват, вот и пришел к вам. Может, вы мне чуточку прибавите ума, потому что…
— Ума? — переспросила старуха. Она отложила ложку и в первый раз взглянула на Питера. — Что ж, изволь! Только вот какой ум тебе надобен? Если королевский ум, или солдатский, или учительский, тут я помочь не могу. Ну, говори, какой тебе ум нужен?
— Обыкновенный, — ответил Питер. — Не маленький, не большой, а как у всех соседей.
— Хорошо, — сказала вещунья. — Будет у тебя такой ум, только сначала принеси мне сердце того, кого ты любишь больше всего на свете. Понял? А когда принесешь, я загадаю тебе загадку, чтоб узнать, то ли ты принес, что я велела. Ну, теперь ступай!
И, не дожидаясь ответа, она сняла с огня чугунок и унесла его в каморку за кухней, так что Питеру только и оставалось, что уйти.
Стал он спускаться с холма и все думал да раздумывал о словах мудрой вещуньи.