– Да мама, нужно лечь на землю, и закрыть голову руками. И открыть рот. Вот так, правильно?

– Все правильно. Хорошо. За двор не выходи, я пойду, поставлю тесто. А то, придут гости, а у нас ничего не готово.

Мама ушла, а Ванюшка стал смотреть на подсолнух. Он переливался на солнце жёлтыми лепестками, и Ванюше чудилось, как из него льётся чистое и свежее масло.

– Давай, давай братуха, лей, шо краёв не видишь? – Чистая как слеза, она наполняла стаканы, и туманила головы трём нац-гвардейцам. Они сидели на ящиках из-под снарядов. Черным, пустым оком, смотрел в небо миномёт. – Слухай сюда, мы тут, как форпост, как эта бл… последний оплот цивилизации. А короче давай за матерей, жен, сестер, в общем, за всех тех, кого мы здесь защищаем от сепаров.

– За мир.

– Вот правильно. За мир без колорадов.

– Травить бл… жуков, что б картошку нашу не жрали.

– Ес, уважуха.

– Слушай, я уже две недели здесь, а ещё не одного ватника не завалил.

– Братуха, сегодня завалишь, это будет тебе мой подарок на днюху.

– Колян, давай с биноклем на пост, как увидишь движуху маякни. Ты пойми, вот они там, за нами кто? Нули. А ты вернёшься героем. Нет, ты понял, да? Настоящим героем, мужиком. И будешь там иметь право на все. Потому, что вся жизнь там, только благодаря тебе. Ты понял, да? Вот. Давай разливай, не томи тару.

Подсолнух качался над самым забором. Ванюшка подкатил бочку к забору, взобрался на неё и потянулся к подсолнуху.

– Сема, движение, но правому краю.

– Так, братуха твой звёздный час, заряжай. – Темно зелёный, снаряд с небольшим оперением исчез в бессмысленной трубе миномёта. Она напряглась, хлопнула, и снаряд со свистом ушёл в небо.

Ванюшка уже почти дотянулся до подсолнуха. Когда, что, то просвистело и хлопнуло недалеко от забора. Срезанный осколком подсолнух упал на землю. Ванюшка свалился с бочки на кучу песка. Во двор выбежала мать.

– Ваня…

– Мама, где ручка? Где моя ручка? – Кричал Ванюшка, глядя на окровавленный обрубок.

Кисть руки была срезана осколком, и лежала не далеко от подсолнуха. Нестерпимая боль, красными кругами заволокла все вокруг Ванюшки. Она впивалась, не давая ему найти места. Он бился на руках матери, пока совсем не обессилил и не потерял сознание.

Они как срезанные цветы, разбросанные по дороге. Как листья, что сорвал с дерева ветер и несёт неизвестно куда. Их было много, но они были одиноки в своей беде. И не к чему им было прислониться и не на что положить голову. Они двигались в направлении, но не имели конечной цели. Они искали мира, но мира не было внутри них.

Разом они потеряли все, что имели. Работу, учёбу, дом, вещи, домашнюю утварь и живность. Многие потеряли, близких им людей, огонь войны не щадил никого. Он гнал их с насиженных мест, и они шли. Шли вперёд, потеряв прошлое и не имея будущего. Они просто шли, надеясь уйти подальше от бессмысленной кровавой бойни.

Они шли пешком, передвигались на транспорте, сидели на обочине, ожидая своей очереди. Они были измотаны, но сосредоточенны. Каждый из них был целой книгой, со своей не похожей на другие, историей. И лишь одна глава, у них была одна на всех. Ведь у неё был один автор. Это он свёл их всех вместе и погнал по дороге. Это он оторвал их от насиженных мест, и покатил, как ветер катит кусты, лишив их связи с родной землёй.

Они уходили все дальше и дальше, оставляя за спиной, канонаду орудий. И близкие их сердцу, родные места. Места, где они прожили всю жизнь. Места, где не одно поколение сплетало их в единую нить. Как из клочка бесформенной шерсти, сплетают прочную и красивую нить. Они шли до тех пор, пока смерть не выдохлась и не отстала от них. Напоминая о себе только черным дымом горящих домов, оставленных за спиной. Они не знали, что их ждёт дальше. Они дышали первыми минутами покоя вокруг них. Покой же внутри себя, они ещё долго не сумеют обрести. Ещё долго они будут скитальцами на чужой земле. Это протянется сквозь поколения. И даже их внуки выросшие, и впитавшие в себя обычаи и нравы той страны, в которой они родились. Будут чувствовать, разрыв с неведомой им, родной землёй. Это будет течь внутри каждого из них, как течёт сок, по стволу срубленного дерева. Передавая память о прошлом, своим ветвям.

Но сегодня, им посчастливилось уйти от войны. И они пили тишину. Они наслаждались мирным сном, и сном своих детей. Они впитывали в себя первые минуты мира. Осознавая, что нет ничего важнее, чем мир вокруг спящих спокойным сном детей. Ни тонкие стены палаток, не сырость ночи, не беспокоили их. Они были спокойны за жизнь своих детей. Они знали, что не один снаряд не ворвётся и не унесёт ни чьей жизни. Неустроенность быта, неопределённость будущего, сегодня не тревожит их. Они счастливы, первой спокойной ночи, которая выпала им после стольких страшных дней. Она дала им часы забвения. Она одарила их надеждой на будущее. Многое из этих надежд не оправдается. Многое сложится, не так как хотелось. Но сегодня, вдали от смерти, вдали от их разрушенных и оставленных домов. Они впервые за все дни войны смогли почувствовать себя людьми. Людьми, у которых появилась надежда. Надежда на жизнь.

Чёрная птица, пропахшая гарью, с ослепляющими вспышками, грохотом, хлопающих разрывами снарядов. Она смотрела в синее небо темными, трубами, готовыми в любой миг разорвать тишину пронзительным свистом. И обрушить на землю тысячи маленьких, сверкающих на солнце металлических капель, окропляя её горячим дождём. Слепая и бессмысленная она сеяла смерть железными осколками, пожиная свои плоды, и орошая кровью свои поля. Подкошенные колосья появлялись после каждого её прикосновения. Они не имели ни пола, ни возраста, они для неё все были на одно лицо. Они лежали с разорванными гимнастёрками, багровея на чёрной земле. Они были в цветных платьях изрезанные осколками. Они были как разбросанные цветы, с запёкшими от пороха губами, и маленькими истерзанными телами, алеющими на белом снегу.

Она царила над людьми, накрывая их своими черными крылами. Но она всего лишь тень. Отражение мыслей приведённых в действие. Чьей то твёрдой волей. А мы находящиеся по одну и другую сторону фронта, всего лишь исполнители. Которые потом станут её пищей. Мы суетимся возле орудий, отправляя смертоносные снаряды, туда, где может быть, в этот самый час, возвестил мир о своём рождении новый человек. Многое ли он успеет познать за, то время пока летит снаряд. Но мы не думаем об этом. Мы просто выполняем свою работу. Мы солдаты и смерть для нас понятие отстранённое. Её так много вокруг нас, что мы уже не чувствуем ничего, видя распростёртые тела. И только когда мы узнаем, что снаряд упал на наш дом, похоронив под руинами всех близких нам людей. Мы остро чувствуем свою потерю. Мы переживаем не просто смерть близких нам людей, мы переживаем потерю связей, мы переживаем потерю всего, что нас наполняло, что давало нам смысл нашего существования. Мы оплакиваем пустоту, которая образовалась в результате смерти. Мы становимся скитальцами, не имеющими ничего, к чему можно было бы стремиться. То ради чего стоило бы жить. Мы становимся выжженной изнутри плотью. А война несётся дальше, превращая живых в мёртвых. Она проносится как вихрь, оставляя позади себя покалеченных телесно, и душевно. Они больше не интересуют её. Они словно призраки, оторванные от мира и разбросанные всюду. Они как осколки, разлетевшиеся в стороны. Но, они ещё долго будут жить с нею, Чувствуя, как она жжёт их изнутри. Увеличивая пустоту в их душах.

Они бежали от войны, по нашпигованным минами дорогам, пока одна из них не разорвалась, и не повредила колесо.

– Нам нужна помощь, вы не могли бы помочь нам с починкой нашего колеса. – Спросил Том, старика, сидящего, у дома с вывеской ремонт авто.

– Мина? – Спросил старик, осматривая повреждённое колесо.

– Да. – Ответил Том.