В этот вечер Трошина выглядела изумительно. Облегающее платье из легкой черной ткани делало ее похожей на скрипку перед концертом. Настроенная и хрупкая, она лежит в своем дорогом футляре. Еще миг, и ее тонкий стан нежно запоет в руках талантливого музыканта.

Игриво подмигнув гардеробщику, который все это время глядел на нее с глуповатой улыбкой, Катя ступила в зал ресторана. Заведение было оформлено в псевдо-японском стиле. На мраморном полу лежали маты татами (или что-то наподобие), в глубине зала мягко освещалась гипсокартонная токонома со свитком. На стене у входа зачем-то висел индейский томагавк. Возможно, славный зеленоморский самурай, владевший заведением, отобрал холодное оружие у какого-нибудь бродячего индейца, такого же зеленоморского, и повесил на стену как боевой трофей.

— Катька! Посмотрите! Это же Трошка! — бухнуло прокуренным басом от одного из массивных столов.

Вся компания была уже в сборе и, судя по розовым вспотевшим лицам, успела поднять не один тост за встречу. Во главе стола восседал Гена Лишаенко. Именно ему и принадлежал прокуренный бас. В школе Гену называли Леший. С точки зрения языковой логики по всем меркам его должны были окрестить Лишаем. Лицо Гены, вечно покрытое красными пятнами непонятного происхождения, также выступало в пользу дерматологической клички. Но мощнейшим контраргументом являлись Генины внушительные габариты и, в связи с этим, очень тяжелый удар. Рядом с Геной с обеих сторон ютились его более мелкие, но не менее круглые друзья — Толя и Коля. Они были похожи между собой, словно родные братья, и оба глядели на Лишаенко с подобострастием, как и семнадцать лет назад. По левую сторону стола чинно расположились три матроны в вечерних туалетах, лет тридцати каждая. Их лица были незнакомы Кате, но она сразу поняла, что это жены Гены, Толи и Коли. Их выдавал все тот же подобострастный взгляд в сторону Лешего. Как раз там, где величественно заканчивалась последняя матрона, скромно присоседилась Маруся Зяблик. Она пытливо оглядывала всех присутствующих и нервно теребила крупные розоватые бусы, надетые поверх серой водолазки в мелкий рубчик. Справа сидела утонченная Лида. Она так утончила себя в области талии красным кожаным ремешком, что вряд ли смогла бы поместить внутрь себя что-нибудь из заказанной еды. Рядом с ней развалился совсем лысый Юра в потертом шерстяном свитере и с со своей фирменной язвительной улыбкой. Завершал подкову собравшихся немного сгорбленный седоватый мужчина с длинными волосами в разноцветном пиджаке, напоминавшем пончо.

«Не его ли томагавк?» — подумала Трошина, опускаясь на стул под приветственные возгласы одноклассников. Мужчина поднял глаза, и она узнала Железнова.

— Трошка, выглядишь — просто отпад! Вы посмотрите, старая ведь кляча, а выглядит на двадцать пять! — прогремел Геннадий комплимент, не смутивший публику, хорошо знакомую с его репертуаром. — Давайте выпьем за Трошку!

Выпили.

— На самом деле, Катя, выглядишь великолепно, — подтвердила Лида с легким английским акцентом. Она вышла замуж за англичанина в двадцать девять и уже пять лет жила в стране монархов и жареного картофеля. За такой срок было сложно приобрести натуральный акцент, но иметь его полагалось каждой уважающей себя англичанке. Поэтому Лида очень старалась. — Как тебе это удается?

— Формальдегид, — радостно выдал Юра штампованную шутку.

— Нет, регулярный секс, — отрезала Трошина.

Первая матрона, тучноватая ухоженная блондинка, недовольно хмыкнула. Две другие, шатенки, удивленно расширили глаза. Кате почему-то очень захотелось выкинуть перед ними что-нибудь неприличное, например, засунуть руку в декольте и громко почесать грудь. Тем более, что грудь правда чесалась от упругого кружева бюстгальтера. Но нормы общественной морали не позволяют совершать многие приятные и полезные поступки.

— Ну что, однокласснички, пришло время каждому рассказать о себе! — Леший потер мощные ладони. — Давайте-ка за это выпьем!

Выпили.

— Ну, кто начнет?

— Гена, обычно такое предлагает тот, кто больше всех хочет рассказать о себе, — заключил Юра, кривясь от выпитой водки.

— А что, я могу и о себе. Мне, пожалуй, есть, что рассказать.

Леший откинулся на спинку стула и любовно погладил свое круглое брюхо:

— Я занимаюсь предпринимательской деятельностью. Имею небольшой заводик, так сказать. Толю и Колю вот приютил. Они у меня в отделе маркетинга трудятся.

— Я вот думаю, — перебил его Юра, — неправильное это слово — предприниматель. Непонятное. Вашего брата нужно называть просто — «приниматели». Вы ведь только и делаете, что наше бабло принимаете.

— Правильно, Юрик! И за это мы сейчас выпьем!

Выпили.

— Есть у меня семья, так сказать, — продолжал Лишаенко. — Вот моя жена, Алина.

Гена ткнул пальцем в сторону блондинки. Та выпрямилась и обворожительно ему улыбнулась.

— Двое спиногрызов у нас. Наследники.

— А что производит твой завод? — полюбопытствовала Катя.

— Эксклюзивный санитарный фарфор.

Трошина вдруг вспомнила, что папа Лишаенко когда-то был директором местного завода, производившего фарфоровые изделия. Видимо, именно это предприятие Леший «принял» у папы и государства в личное пользование.

— Эксклюзивный фарфор, это как? — осведомилась Лида.

— Это не «как». Это «для как»! — Юра покатился со смеху, а матроны снова удивились.

— Мы производим раковины, унитазы и биде высокого качества, — вдруг подала голос Алина. Женщина произнесла последние слова с чувством глубокого достоинства, будто гордилась каждым писсуаром, сошедшим с конвейера мужа.

— О, биде, — воскликнула Лида. — А как это по-русски?

Юра снова закатился, и теперь вместе с ним не выдержала и Катя. Иностранка часто заморгала густыми черными ресницами.

— Ну, Юрик, теперь твоя очередь рассказывать о своих успехах. Если таковые, конечно, имеются, — Леший, обидевшись, принял язвительный тон. — Чем по жизни занимаются наши бывшие отличники?

— Вряд ли это будет интересно бывшим троечникам, Гена.

Юра откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Волокна его свитера потерлись на локтях, и сквозь истончившуюся ткань просвечивала белая рубашка в синюю полоску. Пару лет назад Катя видела, как Юра грузит товар в супермаркете. Сейчас она чувствовала неловкость и едва уловимое отвращение от того, что ему придется произнести слово «грузчик» перед упитанной кучкой выходцев из высшего общества и их домохозяйками.

— Ну почему же, очень интересно, — настаивал Леший. Видимо, он тоже бывал в том супермаркете.

— Я работаю грузчиком в ночную смену. В дневную пишу.

— Ого. Так ты у нас Пушкин, значит.

Леший довольно потер ладони, будто Пушкиным называлось мясное блюдо в грибном соусе, которое он собирался съесть.

— Не совсем. Я только прозу пишу, — его скулы нервно покраснели.

— Юра, а твои работы публиковались? — вставила, наконец, Зяблик, выглянув из-за массивной груди одной из шатенок.

— Несколько рассказов и одна повесть. В местных журналах. У меня есть еще два романа, но издательства пока молчат.

— А зачем же ты пишешь, если это никому не надо? — не унимался Леший.

Катя подумала о том, что люди с возрастом не меняются. В школе Гена тоже был похож на глупого стаффордширского терьера. Уж если во что вцепится, то оторвать можно только пережав глотку.

— Это мне надо, — ответил Юра сдавленным голосом. — И другим еще будет надо. Не всегда же пища для ума будет цениться ниже, чем товары для жопы.

Блондинка раздраженно скомкала салфетку и встала из-за стола:

— Я выйду на минутку, Гена.

Шатенки последовали за подругой.

— Ты следи за языком, Юрик, — угрожающе повелел Леший. — Здесь дамы.

— Да пошел ты, Лишай!

Юра резко встал, с грохотом отодвинул стул и пошел к выходу.

Повисло тяжелое молчание. Только Толя и Коля продолжали синхронно стучать вилками, уплетая мясное ассорти и запивая его томатным соком. Катя искренне жалела, что согласилась прийти на злополучную встречу. Ради этого она отказалась от встречи с постоянным клиентом, пожилым одноногим адвокатом Игорем Сергеевичем. Адвокат редко, но стабильно пользовался ее услугами, щедро платил и был очень вежлив и обходителен. Перед встречей всегда покупал отличное шампанское и вкусный шоколад.