— Стой, сынок, не надо. Ни к чему все это, — заговорил он спокойно, словно уговаривал ребенка съесть ложку манной каши. — Я все улажу, а вы идите в машину.

С этими словами он подошел к «Фольксвагену» и жестом попросил священника открыть окно. Тот оценил, на безопасном ли расстоянии находится чумазый, и опустил стекло до половины.

— Послушайте, святой отец, не надо милиции.

Я и музыкант поглядели друг на друга с недоумением.

— Мы очень опаздываем. А опоздать нам никак нельзя, никак. Я вам оставлю свой паспорт, — он поспешно достал из кармана брюк синюю книжечку и подал священнику, — а не позже, чем завтра, я к вам приеду и заплачу за ущерб. Идет?

Поп глядел на толстяка с крайним удивлением. Морщины на его лбу стали глубже, будто гармонь сжалась, отыграв свою задорную мелодию. Надо думать, сам он не ожидал такой легкой победы.

— Идет. Чего ж не идет, — сказал святой отец, взял документ и быстро написал адрес, по которому следовало явиться нашему сумасшедшему.

Музыкант плюнул на горячий асфальт и сел в машину, я последовала за ним.

— У твоего отца что, с головой не в порядке? Или сильно верующий? — спросил он тихо.

— Он мне не отец. Просто, предложил подвезти, как и вас. А с головой, наверное, не в порядке.

На всякий случай, я оторвала кусок белой бумаги, в которую был завернут пирог, записала помадой номер машины попа и спрятала в свою сумочку.

Дальнейший наш путь проходил в полной тишине. Только избитый «Жигуленок» время от времени стучал поврежденными внутренностями. Долговязый закрыл глаза и дремал, или делал вид, что дремал. Я смотрела в окно, то и дело подавляя желание высказать благодетелю свое негодование. Сам же он сосредоточенно всматривался в дорогу и выжимал педаль газа почти до упора. Мне было нестерпимо жаль этого странного человека. Но, в то же время, я испытывала досаду и даже злость за то, как малодушно он поступил, когда должен был отстаивать свою правоту до последнего.

Прошло около часа, и степь уступила место горным хребтам, возвещавшим о том, что Зеленоморск совсем близко.

— Смотрите, наш автобус, — нарушила я долгое молчание.

Впереди метрах в ста от нас полз красный междугородный автобус.

— Он! Он, сердечный! — подтвердил толстяк со странным воодушевлением и зачем-то прибавил ходу.

— Эй, папаша, потише! Твоей колымаге и так хватит приключений на сегодня, — проснулся музыкант.

Но альтруист будто не слышал его. Машина рвалась вперед со скоростью, крайне опасной для гористой местности.

— Едва успели, — пробормотал он, когда до автобуса оставалось метров десять, и вдруг вывернул на встречную полосу и пошел на обгон.

— Ээээ! Ты что делаешь?! — заорал музыкант.

Я крепко вцепилась руками в сиденье и смотрела вперед, пытаясь мысленно остановить легковую машину, идущую прямо нам в лоб. Вдоль встречной полосы тянулся обрыв, и водителю было некуда уйти от удара. Горячие секунды застыли, как воск свечи, капнувший на ладонь, и я с удивительной ясностью поняла, что столкновения не избежать…

В тот самый момент, когда в голове прозвучало последнее «Все!», наш сумасшедший вывернул руль вправо, вклинился перед автобусом, и выкинул в окно левую руку, показывая, что водителю следует остановиться. Раздался скрежет тормозов. Наша машина стала, как вкопанная. Автобус тоже остановился, а через секунду перед нашими глазами открылось самое страшное зрелище, какое я когда-либо видела: по не асфальтированной дороге, уходящей в горы, что были справа от нас, на шоссе вылетел КАМАЗ, наполненный щебнем. Со страшным грохотом он пересек дорогу, выломал ограждение и улетел в пропасть.

Люди тут же высыпали из автобуса и с ужасом смотрели туда, где исчез несчастный грузовик. Я тоже выскочила из машины и на ватных ногах подошла к уцелевшей части ограждения. Из-под отвесного склона поднималось черно-серое облако пыли, сквозь которое едва можно было разглядеть перевернутый КАМАЗ.

— Вызывайте скорую! — крикнул кто-то в толпе.

— Не надо скорую.

Люди расступились, и все взгляды обратились к низкорослому человеку в синей спецодежде. Его тело била крупная дрожь, лицо побагровело.

— В кккабине нет нникого, — еле выговорил он. — Я ззабыл поставить на ручник.

— Идиот! — заорал знакомый мне водитель автобуса. Лицо его было еще багровей, чем у бедолаги, отправившего в полет груженую машину. — Ты бы нас всех угробил, если бы…

Если бы не Бамбуковый Медведь! Только сейчас до меня дошло, зачем он проделал дикий маневр, чуть нас не погубивший. Глаза мои встретились со взглядом музыканта, стоявшего рядом.

— Он не мог увидеть грузовик, там везде деревья, густой лес, — громко зашептал он мне, будто в горячечном бреду. — Он знал! Говорю тебе, он знал! Потому не стал дожидаться милицию и гнал всю дорогу.

— Где водитель голубого «Жигули»? Где «Жигули»? — спрашивали в толпе.

Но машины нигде не было. Вместо нее на дороге стояли пожитки долговязого и чехол с гитарой, на котором висела моя сумочка. Кто-то дернул меня за руку.

— Вы же были в той машине? Где она?

Я пожала плечами.

— А кто водитель? Как его зовут?

— Бамбуковый Медведь, — машинально ответила я, пытаясь осознать все, что произошло.

***

Молодой лиственный лес, прозрачный и светящийся, точно россыпь цаворитов, начинался сразу же за задним двориком деревенской церкви. Серебристые луковицы двух ее куполов светились лазурью под безоблачным небом, а там, где на них падала тень листвы, слегка зеленели и покрывались темными щербинками, будто были сделаны из бирюзы. Я прохаживалась по выметенной белой дорожке и вдыхала полной грудью чистый утренний воздух. Как же хорош был день! Впрочем, теперь все мои дни были хороши.

Со времени необычайного путешествия прошло три недели. Сумасшедшие, радостные, интересные. Каждый день был полон событиями, яркими впечатлениями, новыми лицами. Никогда прежде я не чувствовала себя настолько живой, и не ощущала так остро радость каждого шага, каждого вдоха.

Едва только выдался первый выходной, я принялась разыскивать священника по номеру машины, записанному помадой на клочке бумаги. Лишь этот человек мог назвать имя того, кому я была обязана своей новой жизнью. Причем, не исключено, что не только новой, а вообще — жизнью. Некоторые из пассажиров автобуса также непременно хотели найти его, но я не призналась, что в моей сумочке — ниточка, которая может привести к Бамбуковому Медведю. Странная ревность охватила меня. Так и хотелось сказать всем: «Я первая нашла его! Значит, он мой!» И сердце подсказывало, что не стоит слишком распространяться о подробностях того дня, пока не станет ясно, кто этот человек, и откуда он взялся. Если бы он хотел благодарности, то не стал бы убегать с места происшествия. О том, что, исходя из последнего суждения, и моя благодарность была ему ни к чему, я старалась не думать. Желание снова увидеть его было сильнее разумных доводов.

Вначале поиски привели в один из больших соборов Пустошева, но отца Василия (так звали священника) там не оказалось. Бойкая пыльная старушка, хитро прищурившись, поведала, что совсем недавно отец Василий оставил собор и перешел на службу в приход деревни Укромное, что рядом с Пустошевским лесом.

— Чтой-то у него там случилось, — прочавкала женщина и картинно покрутила пальцем у виска. — Раздал все свое добро, собрал матушку с ребятишками и уехал. Дашь чего бабуле на хлебушек? — добавила она твердо, как осведомитель, которому обязательно полагается вознаграждение за ценные сведения.

Именно потому я прохаживалась теперь по дворику деревенской церкви и ждала отца Василия, который по заверению кроткой работницы должен был появиться с минуты на минуту.

— Доброе утро. Вы ко мне? — услышала я, наконец, знакомый голос.

Я обернулась и увидела отца Василия. После нашей неприятной встречи я не слишком хорошо помнила его лицо, но мне все же показалось, что он сильно изменился.