Бледная саванна равномерно прожаривалась под лучами голодного платинового солнца. По обжигающему воздуху, словно по прозрачной воде, шла мелкая рябь. Таша с трудом подняла уставшую голову и осмотрелась. Не более, чем в десяти метрах от нее, вокруг высокого костра сидели три туземца. На одном из них, самом низкорослом, были надеты шорты Леши, Ташиного мужа. Лазурно-голубые с белыми пальмами. Алексей купил их во время своей последней поездки в Египет. Второй, совершенно голый с невообразимо большим хозяйством, поглощал полусырой кусок мяса. Из обоих уголков его рта сочились две тоненькие струйки крови. Третий абориген склонился над костром и ловко поправлял поленья длинной костью, очень похожей на бедренную.

«Неужели съели?» – пропульсировало в разгоряченном Ташином мозгу. На короткое мгновение на нее накатила волна ликования, которое снова сменил страх за собственные перспективы. Таша вытянула вспотевшую шею и стала присматриваться к трапезничающей компании, пытаясь обнаружить другие останки своего мужа.

Вдруг саванну расколол детский крик.

– Вася! – Таша рванулась, пытаясь подняться на ноги, но не смогла. Все ее тело было обернуто каким-то гадким, ворсистым материалом. Перед глазами вдруг встала полноводная грязная река. У самого берега из бурой воды высунулась громадная крокодилья морда. Разинув уродливую пасть, чудовище утаскивало в пучину Василия, Ташиного трехлетнего сына. Вася взмахивал тонкими белыми ручками и пронзительно верещал.

– Сейчас, сынок, сейчас! – она изо всех сил работала локтями, пытаясь выбраться из сковавшего ее кокона. Еще рывок и…

Таша проснулась. Скомканный китайский плед валялся на полу у подножия диван-кровати. На стене громко тикали часы, а из соседней комнаты доносилось странное пыхтение и всхлипывание. Наташа мигом соскочила с дивана и пустилась туда, попутно зацепившись за письменный стол так, что на ноге хрустнули пальцы.

Раскрасневшийся взлохмаченный Вася по-пластунски лежал на полу и тихо лил слезы. Рядом возлегала перевернутая гладильная доска.

– Господи, ну скажи мне, зачем ты на нее лез? – спросила Таша, посадив на руки сына и рассматривая пострадавшую руку.

Мальчик поднял виноватые глаза и пожал плечами. Не проходило и дня, чтобы Вася не причинил какой-нибудь вред себе, или окружающим предметам. Но на вопрос «зачем ты это трогал?» или «чего ты туда полез?» он неизменно скорбно пожимал плечами, а по щекам катились слезы сожаления.

Наталья согнула вспухшее запястье, и Вася мужественно поморщился.

– Так больно?

– Больна.

– Ну вот, нужно ехать в больницу, делать снимок. И мама опять опоздает на работу.

Вася попытался сделать виноватый вид, но глаза его предательски засияли от предвкушения нового приключения. Местную детскую травматологию он посещал часто. За три с половиной года своей боевой жизни его уже неоднократно зашивали и перевязывали. Один раз даже гипсовали, когда, воодушевленный трюками цирковых пудельков, Василий принял решение повторить дома собачий подвиг и перепрыгнуть с одной табуретки на другую. Врачи и медсестры нежно называли его «наш Вася», при этом ободряюще похлопывая Ташу по спине.

– Чего ты радуешься? Все равно после больницы я отведу тебя в садик.

– Поцему? – Вася заметно помрачнел.

– Потому! Из-за твоих проделок я все время пропускаю работу. Скоро меня уволят, и я не смогу купить тебе на день рождения ту зеленую машинку.

Аргумент явно не возымел действия. День без детского садика, видимо, стоил больше зеленой машинки.

– А еще, – продолжала пугать Таша, – если меня сегодня уволят, у нас не будет денежек, чтобы лечить твою руку, и мы попросим дядю Костю ее отпилить.

Сосед дядя Костя работал плотником. Пожилой вдовец, не имевший своих детей, привязался к мальчонке и частенько брал его к себе, пока Наталья справлялась по хозяйству. Иногда Василий по несколько часов высиживал на лоджии соседа, глядя, как тот мастерит полки, табуретки, столики и прочую мебельную мелочь, для продажи на местном рынке.

– Отпилить? – недоверчиво переспросил Вася.

– Отпилить! – подтвердила Таша.

– Не надо.

– Почему же не надо? Можно даже обе отпилить, чтобы нечем было ковыряться в носу. Ладно, давай одеваться.

Насчет увольнения Наталья не шутила. Всего неделю до этого она в очередной раз пропустила два дня из-за того, что Василий температурил. Когда вышла, начальница Анна Сергеевна предупредила, что это был последний раз, и очень скоро фирма начнет поиск нового бухгалтера. Спасало лишь то, что за половину рабочего дня Наталья успевала сделать больше, чем Анна Сергеевна за неделю, так как по профессии и призванию последняя была маникюршей. Многие в коллективе были глубоко возмущены таким несоответствием главного бухгалтера занимаемой должности. Очень глубоко, и вероятно, из-за этого очень тихо. Наталью же этот факт несказанно радовал, так как благодаря этому фирма в ней нуждалась. Но положение все же оставалось шатким. Маникюрша могла найти себе нового бухгалтера, или директор мог найти себе новую маникюршу.

В травматологии детскому хирургу ассистировал студент из южных широт. Вася тайком поглядывал на темнокожего мужчину и на лице его светился еще больший восторг. Наталье ассистент напомнил ее утренний кошмар. «Голубые шорты, бедренная кость. Приснится же такое! А что, если сон вещий? Сегодня пятница, а Алексей уже неделю не появлялся. Но нет, разве может свалиться на нее такое везение», – размышляла Наташа, ожидая снимка перед рентгенологическим кабинетом.

– Мама, мама, а тот дядя – недр? – прошептал в ее ухо возбужденный Вася.

– Негр, Вася. Только не надо об этом кричать на всю больницу.

– Поцему?

– Потому что он обидится.

– Поцему?

– Ну вот ты у меня рыженький и с веснушками. Когда тебя в садике называют «рыжий» или «конопатый», тебе ведь обидно?

– Нет. Поцему? – Вася недоуменно пожал плечами.

– Почему? – переспросила Наташа и задумалась, но не нашла, что ответить.

– Мама, мама, а поцему дядя – негр, а мы нет? – не унимался Василий, воодушевленный расовыми различиями.

– Он такой же, как его мама и папа. Вот у тебя мама белая, а папа… «мудак» – подумала Наташа, но благоразумно промолчала, не закончив свою фразу.

Ребенок – это плод любви. Потому его появление на свет обычно дарит любовь: женщинам – материнскую, мужчинам – к разнообразию. И те, и другие начинают испытывать трепет перед галантерейными товарами: женщины – перед шапочками, пинетками, распашонками; мужчины – перед стрингами, чулками и бюстгальтерами в сеточку. Обе стороны теряют сон: слабая (и с каждым днем все больше слабеющая) половина – из-за постоянного зова проголодавшегося потомка, сильная – из-за зова плоти. Мы так похожи, и, в тоже время, мы такие разные.

Алексей ощутил первые плотские позывы, когда Васику было два месяца. Тогда первую помощь ему охотно оказала коллега по имени Аня. Анна была честной девушкой, потому она почти сразу же позвонила Наташе и сообщила, что между нею и Алексеем возникло чувство, о котором она сама, конечно, сожалеет, но поделать с собой ничего не может. Наталья подала на развод и переехала с сыном в соседнюю комнату. Больше переезжать было некуда, квартира принадлежала блудному мужу. Когда Аню сменила Вера, владевшая собственной жилплощадью, Алексей съехал сам, любезно позволив бывшей жене проживать в своей квартире в обмен на отказ от алиментов. Потом он снова вернулся. И снова съехал. Его дорожная сумка на колесиках приобрела поношенный вид, но путешественник не унимался. Два раза в год он, утомленный очередными сложными отношениями, отправлялся в Египет, но для этих целей Леша имел отдельный, более фешенебельный саквояж.

Как-то утром, забравшись на табурет и глядя в окно на отъезжающее такси, Вася спросил: