– Да, ее голос – это подлинный голос праздности. Ариадна продолжает по тебе сохнуть? – осведомилась Роза, вспоминая все их детские шутки по поводу неразделенной страсти.

– Ничего подобного. Фун перебежал мне дорогу, и если я не ошибаюсь, дивная Ариадна еще до зимы станет миссис Токио.

– Как, маленький Фун-Ши? Странно даже представить его взрослым и мужем – вообрази себе! – Ариадны! А она о нем ни словом не обмолвилась, зато теперь я поняла, почему она так приглядывалась к моим китайским безделушкам и так интересовалась Кантоном.

– Маленький Фун у нас теперь в полном соку и по уши влюблен в эту пышную девицу, которая по первому его требованию берется за китайские палочки. Нет нужды осведомляться о твоем здоровье, кузина, ибо алостью щек ты можешь посрамить саму Аврору. Мне бы прийти пораньше, но я подумал, что ты захочешь как следует отдохнуть с дороги.

– Я уже в девять бегала с Джейми наперегонки. А чем вы занимались, молодой человек?

– «Я спал и грезил о тебе, моя любовь»… – начал было Чарли, но Роза его прервала, вложив в свои слова как можно больше укоризны, провинившийся Чарли же стоял, глядя на нее с безмятежным удовлетворением.

– Тебе нужно было бы встать и приняться за работу, как и другим. Я чувствую себя трутнем в улье, полном очень трудолюбивых пчел, которые поутру разлетелись по своим делам.

– Все дело в том, милочка, что у меня нет никакого дела. Я, понимаешь ли, собираюсь с мыслями и украшаю всем жизнь, пока не решу, чем заняться. В семье обязательно должен быть один джентльмен, а это дело как раз по мне, – ответил Чарли, изображая упомянутого персонажа, то есть принимая томно-элегантную позу, которая выглядела бы очень убедительно, если бы не озорной блеск глаз.

– Смею надеяться, что в нашей семье джентльмены все до единого, – заметила Роза, горделиво выпрямившись – как и всегда, если кому-то случалось задеть имя Кэмпбеллов.

– А, ну конечно, конечно. Нужно было уточнить: праздным джентльменом. Видишь ли, работа на износ, которая так по душе Арчи, противоречит моим принципам. Какой в ней смысл? Деньги нам не нужны, их довольно, так чего бы не радоваться жизни и не развлекаться, сколько получится? Как по мне, жизнерадостные люди – благодетели общества в этом полном скорбей мире.

Трудно было опровергнуть это утверждение, тем более что оно исходило от приятной внешности молодого человека, выглядевшего воплощением здоровья и счастья: сидя на подлокотнике дивана, он улыбался кузине самым что ни на есть очаровательным образом. Роза прекрасно знала, что эпикурейство – не та философия, с которой следует начинать свою жизнь, но переубедить Чарли было сложно, потому что он всегда избегал серьезных тем, всегда был так жизнерадостен, что не хотелось приглушать исходивший от него солнечный свет, каковой и правда является благодатью для человечества.

– Ты так хитроумно все подаешь, что я даже не знаю, как тебе возразить, но мне все равно кажется, что я права, – серьезно произнесла Роза. – Мак не меньше твоего любит праздность, однако не предается ей, ибо знает: попусту транжирить время вредно. Он у нас умничка, будет осваивать профессию врача, хотя предпочел бы жить в окружении своих любимых книг или предаваться любимым хобби.

– Ему-то это просто, потому что он не любит общество, ему все одно: что изучать медицину, что бродить по лесу, напихав полные карманы книг замшелых философов и старомодных поэтов, – ответил Чарли, передернув плечами – и тем красноречиво выразив свое мнение касательно Мака.

– Мне все же представляется, что замшелые философы вроде Сократа и Аристотеля и старомодные поэты вроде Шекспира и Мильтона – куда более безобидная компания, чем некоторые из наших современников, с которыми водишься ты, – заметила Роза, вспомнив слова Джейми касательно всяческих буйств: Роза умела проявлять строгость, а еще она так давно не читала «мальчикам» нотации, что это показалось особенно приятно.

Чарли, однако, очень ловко сменил тему, воскликнув с тревогой на лице:

– Похоже, ты превращаешься во вторую тетушку Джейн – ведь она точно так же набрасывается на меня при любой возможности! Умоляю, не бери с нее пример, она женщина добродетельная, но, по моему скромному мнению, довольно противная.

Страх сделаться противной остановит любую девушку, и это было прекрасно известно нашему коварному молодому человеку – Роза тут же попалась в западню, потому что уж чего-чего, а подражать тете Джейн ей совсем не хотелось, при всем уважении к этой почтенной особе.

– А ты бросил живопись? – поинтересовалась она отрывисто, поворачиваясь к позолоченному ангелу фра Анджелико, прислоненному к углу дивана.

– В жизни не видел столь прелестного лица, – кстати, глаза очень похожи на твои, правда? – сказал Чарли, который, похоже, усвоил любимый трюк всех янки: отвечать вопросом на вопрос.

– Я жду ответа, не комплимента. – Роза попыталась напустить на себя строгий вид и поставила картину на место даже стремительнее, чем взяла.

– Бросил ли я живопись? О нет! Время от времени балуюсь красками, развлекаюсь акварелью, делаю набросочки, а если на меня нападает творческий стих, брожу по мастерским.

– А что с музыкой?

– Тут успешнее. Упражняюсь я редко, зато часто пою в компании. В прошлом году обзавелся гитарой и с тех пор трубадурствую напропалую. Девушкам очень нравится, да и на парней производит впечатление.

– А ты что-то изучаешь?

– Ну, на столе у меня лежит несколько томов по юриспруденции, ребята корпулентные, мудрые, и я время от времени в них заглядываю – как надоест развлекаться или родители начнут зудеть. Вот только вряд ли я в этом году продвинусь дальше «аль-ли-би». – Глаза Чарли хитровато блеснули, из чего следовало, что он время от времени пускает в ход эти познания.

– Так чем же ты занимаешься?

– Ишь какой катехизатор, провожу время с удовольствием. Нынче в большой моде домашние спектакли, и меня увенчали такими лаврами, что я серьезно задумываюсь о сценической карьере.

– Неужто? – в тревоге воскликнула Роза.

– А что в этом такого? Раз уж нельзя не работать, это ремесло не хуже любого другого.

– Для сцены нужен талант, а ты вряд ли им обладаешь. Дарованию в театре самое место, а людям посредственным лучше туда не соваться.

– Суровые слова в адрес «звезды доброй компании», к которой я принадлежу. У Мака вообще ни искорки никакого дарования, а ты им восхищаешься за то, что он решил податься в медицину! – воскликнул Чарли, сильно задетый высказыванием кузины.

– Он как минимум выбрал почтенную профессию, да и вообще, посредственный врач – это не так плохо, как посредственный актер. Впрочем, я уверена, ты говоришь не всерьез, просто хочешь меня попугать.

– Ты совершенно права. Я поднимаю эту тему каждый раз, как кто-то начинает читать мне нравоучения, – и добиваюсь поразительного эффекта. Дядя Мак бледнеет, тетушки в священном ужасе воздевают руки, всеми овладевает смятение. После чего я даю великодушное обещание не позорить семью, и эти добрые души в приливе благодарности соглашаются на все мои требования; мир восстановлен, и я могу дальше радоваться жизни.

– Помнится, ты грозил сбежать из дома и стать моряком, если мама откажется удовлетворять твои прихоти. В этом смысле ты ничуть не изменился, а вот в других – да. Раньше, Чарли, у тебя были великие планы и замыслы, а теперь ты, похоже, на все руки от скуки, да только нигде толку не добился.

– То был мальчишеский вздор! С годами я стал мудрее и не вижу никакого смысла ограничиваться каким-то одним занятием и предаваться ему из года в год. Люди, сосредоточенные на чем-то одном, делаются занудными и недалекими – меня от них просто воротит. Главное в этой жизни – культура, а приобщиться к ней можно, лишь попробовав себя в самых разных областях: так оно практичнее, да и к успеху приведет быстрее. В любом случае мне нравится жить именно так, и ничем другим я заниматься не намерен.

После этого заявления Чарли перестал морщить лоб, сложил ладони за головой и, откинувшись назад, негромко запел припев из школярской песенки, – похоже, самому ему было не сформулировать свои взгляды на жизнь яснее: