Роза быстро завоевала ее любовь, о чем со временем начала жалеть, потому что дитя не отпускало ее от себя ни на шаг и вместо былого «мумусь!» теперь, если им случалось надолго разлучиться, постоянно звучало: «Тютя Воса!» Тем не менее заботы о хрупкой девчушке стали для Розы большой радостью, ибо она не столько учила, сколько училась, а также обретала чувство ответственности, послужившее отличным балансиром для ее пылкой натуры.

Китти Ван, которая стремилась подражать Розе во всем, немедленно захотела пойти по ее стопам – к вящему изумлению и досаде своего семейства. Она выбрала в приюте самую смазливую и шуструю девочку и забрала ее домой на недельное испытание. «Ну просто херувимчик», – объявила Китти в первый день, однако к концу недели речь уже шла о «несносном дитя», ибо днем юная героиня бушевала, ночью ревела, переворачивала дом вверх дном и раз за разом доводила своих опекунов до паники, попадая в опасные для жизни ситуации. В результате в субботу, рано утром, бедная измученная Китти с горячей благодарностью вернула своего «херувимчика» и решила, что дождется того дня, когда основательнее освоит азы воспитания.

Погода наладилась, и Роза решила, что Дульчу нужно вывезти в горы на свежий воздух: она старательно копировала прежние рецепты доктора Алека и прекрасно помнила, сколь полезным оказалась для нее поездка в «Уютный уголок», а потому надумала свозить туда и свою воспитанницу. К ней присоединились тетя Джесси и Джейми, и матушка Аткинсон приняла их с обычной своей сердечностью. Все ее красавицы-дочки вышли замуж и зажили своими домами, но место их заняла некая пышнотелая юная особа, и ничего в принципе не изменилось, вот разве что в волосах прибавилось седины, а малыши за прошедшие шесть лет успели здорово подрасти.

Джейми с ходу подружился с соседскими мальчиками и рыбачил с пылом, заслуживавшим большего успеха. Тетя Джесси с наслаждением читала – дома у нее времени на это не оставалось – и проводила долгие блаженные часы в гамаке: никакой тебе штопки носков, пришивания пуговиц и докучных домашних забот. Роза квохтала над Дульчей, точно наседка над слабеньким цыпленком, – опекунше очень хотелось, чтобы лечение оказалось успешным, и за своей маленькой пациенткой она ухаживала со все большим пылом. Доктор Алек приехал их навестить и объявил, что девочка делает многообещающие успехи. А самым громким событием сезона стал неожиданный визит Фиби.

Две ученицы пригласили ее сопровождать их на экскурсию в горы, и вот она сбежала из роскошного отеля, чтобы сделать сюрприз своей юной хозяйке; выглядела она такой благополучной и довольной, что у Розы улеглись последние тревоги на ее счет.

Они провели изумительный день, бродя по окрестностям и беседуя, как только девушки умеют беседовать после долгой разлуки, – вдвоем им было хорошо, будто влюбленной парочке. А чтобы довершить их счастье, в то воскресенье по случайному совпадению в гости приехал Арчи, так что и Фиби получила свой сюрприз, причем и тетя Джесси, и телеграф столь надежно хранили тайну, что ни одна живая душа так и не узнала, какие материнские махинации предшествовали вышеупомянутому «совпадению».

Так что Роза стала свидетельницей прелестного пасторального ухаживания; прошло много времени, Фиби отбыла в одну сторону, Арчи – в другую, но эхо ласковых слов осталось витать в воздухе, нежные призраки все еще бродили по сосновой роще, и даже над большим кофейником будто бы дрожал ореол романтики, ибо в его начищенных боках успели отразиться трепетные взгляды, которыми обменивались влюбленные, пока наливали друг другу кофе за последним завтраком.

Розе эти воспоминания казались поинтереснее любого романа, и, гуляя со своей воспитанницей в погожие июльские дни, она часами предавалась умственной праздности, планируя блистательное будущее своей Фиби.

В особенно дивный день Роза с Дульчей сидели под старой яблоней на склоне холма рядом с домом – они часто ходили туда поиграть. Впереди простирался луг, по нему ходили, занимаясь своей живописной работой, косцы. Слева текла бурная речка, над которой склонялись, пышно зеленея, грациозные вязы; справа вздымалась фиолетовая горная гряда, величественная и безмятежная; над головой сияло летнее небо, осеняя прелестную картину.

Маленькая Дульча, наигравшись, крепко уснула в гнездышке, которое устроила себе в одном из ближайших стогов, Роза же прислонилась к узловатому стволу старого дерева и тихо мечтала, опустив на землю свое рукоделие. Грезы ее были счастливыми, настроение отрешенным, по лицу разлился красящий его покой, и Роза даже и не заметила, как по долине пронесся поезд, оставив за собой белое облако пара. Перестук колес приглушил звук приближающихся шагов, и Роза так и не отвела взгляда от горной гряды вдалеке, пока к ней не подошел очень загорелый, улыбающийся молодой человек; тут она подскочила и радостно воскликнула:

– Ого, Мак! Ты откуда свалился?

– Прямо с вершины горы Вашингтона. Как дела?

– Лучше не бывает. Зайдешь в дом? Ты наверняка устал после такого-то падения.

– Нет, спасибо. С пожилой дамой я уже повидался. Она мне сказала, что тетя Джесси с сыном уехали в город, а ты «пошла посидеть» на старом месте. Я отправился следом и пристроюсь с тобой рядом, если ты не против, – ответил Мак, сбрасывая рюкзак со спины и усаживаясь в стог, будто в кресло.

Роза осталась на прежнем месте, одобрительно оглядела кузена с ног до головы, а потом заговорила:

– Это уже третий сюрприз после моего приезда сюда. Сперва неожиданно появился дядя, потом Фиби, теперь ты. Как твой поход? Дядя говорил, что он удался.

– Более чем! Я будто провел три недели или около того на седьмом небе или где-то поблизости, вот и решил: чтобы было не так обидно возвращаться на землю, заеду сюда по дороге домой.

– Похоже, седьмое небо – самое для тебя место. Загорел дочерна, однако выглядишь довольным и свежим – никогда бы не подумала, что ты лазил по горам, – сказала Роза, пытаясь осмыслить, почему ей так приятен вид Мака, хотя на нем синий фланелевый костюм и запыленные башмаки; дело, видимо, было в том, что в кузене ее появилась некая лесная свежесть, его будто переполняла упругая сила, почерпнутая с холмов, – такую человеку способны даровать дни, проведенные в здоровых упражнениях на ярком солнце, – а взгляд у него был ясный и лучистый: Мак будто бы увидел с горной вершины очерк нового мира.

– Видимо, походы мне на пользу. Я по дороге искупался в реке и привел себя в порядок в местечке, где могла бы обитать Мильтонова Сабрина[42], – сказал Мак, откидывая назад влажные волосы и поправляя букетик алых ягод дёрена, засунутый в петлицу.

– Судя по твоему виду, с нимфой ты повидался, – заметила Роза, вспомнив, как ее кузен любит «Комос» Мильтона.

– Да, повидался. Сейчас. – Мак отвесил легкий поклон.

– Как это мило! Верну тебе комплимент. Ты с каждым днем все больше становишься похож на дядю Алека, пожалуй, буду-ка я звать тебя Алеком-младшим.

– Александр Великий тебя за это не похвалит. – Судя по виду, Мак вовсе не обрадовался, на что рассчитывала Роза.

– Очень похож, вот только лоб другой. У него – широкий, благожелательный, у тебя высокий, выпуклый. А знаешь что? Без бороды и с волосами подлиннее ты бы и правда стал похож на Мильтона, – добавила Роза, уверенная в том, что этим ему польстит.

Его эти слова скорее позабавили – он откинулся в сено и рассмеялся так весело, что напугал белку, сидевшую на стене, и разбудил Дульчу.

– Ах, неблагодарный! Тебе ничем не угодишь! Я говорю, что ты похож на лучшего человека на свете, а ты только пожимаешь плечами, я сравниваю тебя с великим поэтом, а ты хохочешь. Больно уж ты заносчив, Мак. – И Роза, в свою очередь, рассмеялась, радуясь, что у кузена такое хорошее настроение.

– Моя заносчивость – исключительно твоя вина. Как я ни трудись, Мильтона из меня не получится – ну если только я рано или поздно ослепну, – сказал Мак и тут же посерьезнел.