Последние сомнения исчезли у нее на концерте, где она сидела рядом с Арчи: вся родня кивала и улыбалась, болтала и смеялась – настроение было приподнятым, – Арчи же молчал как рыба и сидел, стиснув руки на груди, будто удерживая там непокорные чувства, стремившиеся наружу. В программку он даже не заглянул, но Роза узнала о выходе Фиби по его судорожному вздоху, по тому, каким сосредоточенным стал его прежде рассеянный взгляд.

Роза, впрочем, и сама волновалась, поэтому ей было не до Арчи: в груди трепетали страх и надежда, сопереживание и восторг – ведь на кону стояло будущее Фиби. Зал был переполнен, аудитория собралась неоднородная, значит мнение будет беспристрастным; на сцене стояли сиротки с сияющими личиками – наиболее действенное напоминание о том, в чем основная цель этого события.

– Ах, милочки, хорошенькие-то какие!

– Бедняжечки, совсем маленькие, а уже без отца, без матери!

– Позор городу, если этих девочек оставят без необходимой помощи!

– Можно внести вклад по подписке, причем дивная мисс Кэмпбелл одарит вас самой очаровательной своей улыбкой, если вы вручите ей солидный чек.

– Я уже слышал эту Фиби Мур, голос у нее действительно приятный, жаль, что она не хочет петь в опере.

– Сегодня она споет только три вещи; очень скромно, притом что она – звезда вечера, так что давайте вызовем ее на бис после итальянской арии.

– Смотрю, сиротки собрались петь. Если хочешь, заткни уши, но не забудь потом поаплодировать, а то дамы никогда тебя не простят.

Такими репликами обменивались за колышущимися веерами, шуршащими программками – а капельдинеры так и носились по залу, и вот наконец появился некий важный джентльмен, отвесил поклон, шагнул к дирижерскому пульту и взмахнул палочкой, вызвав колыхание белых фартучков: сиротки тонкими пронзительными голосками запели всем известную «Америку», попадая по мере сил в такт и в ноты. Раздались дружные аплодисменты, подогретые жалостью и патриотизмом, после чего девочки сели на свои места, сияя от невинного удовольствия.

За этим последовала инструментальная пьеса, после чего моложавый джентльмен с живописно растрепанными волосами и (как это называли его друзья) «челом музыканта» взбежал по ступеням и, сжимая свернутые ноты в затянутых в перчатки руках, хрипловатым тенором сообщил зрителям, что «Прелестна ты, фиалка».

Что там еще содержалось в этой песне в плане смысла и чувства, так и осталось загадкой, ибо все три нотных листа состояли из одних только вариаций этой строки, а кончилось дело протяжной трелью, от которой чело юного музыканта зарумянилось, и к моменту выхода на поклон он остался почти без воздуха в груди.

– Теперь ее очередь! Ах, дядюшка, у меня сердце бьется так, будто мне самой выступать! – прошептала Роза, а потом тихо ахнула, сжимая локоть доктора Алека.

Рояль выкатили на середину сцены, дирижерский пульт сдвинули в сторону, и все взоры обратились к выходу из-за кулис. Роза забыла посмотреть на Арчи, да, пожалуй, и правильно сделала, потому что сердце его стучало чуть ли не на весь зал, пока он ждал выхода своей Фиби. И тут статная девушка в платье винного цвета, без всяких украшений, помимо собственных роскошных волос и белого цветка у шеи, шагнула на сцену, но не из-за кулис, а из гущи детей – она сидела с ними все время в тени органа. Она была бледна, но явно не теряла присутствия духа, потому что медленно прошла по узкому проходу меж повернувшихся к ней маленьких лиц, придерживая юбки, чтобы не задеть ими какую-нибудь детскую головку. Фиби встала перед залом, отвесила торопливый поклон и, сделав знак аккомпаниатору, застыла в ожидании, устремив взгляд на позолоченные часы на противоположной стене.

На них она и смотрела по ходу всего исполнения, но в самом конце бросила быстрый взгляд на взволнованное девичье лицо в первом ряду; после этого, с таким же торопливым поклоном, она снова села среди детей – они встретили ее кивками и аплодисментами, потому что им очень понравилась исполненная ею баллада.

Остальные галантно последовали их примеру, но аплодировали без энтузиазма: было ясно, что Фиби не произвела сильного впечатления.

– Она в жизни еще так плохо не пела, – сокрушенно пробормотал Чарли.

– Испугалась, бедняжка. Ничего, со временем это пройдет, – добродушно сказал дядя Мак.

– Знаю, что испугалась, я на нее таращился, что та горгона, но она на меня и не взглянула, – добавил Чарли, перестав хмуриться и разглаживая скомканные перчатки.

– Первый номер – самый сложный, она справилась лучше, чем я ожидал, – вставил доктор Алек, изо всех сил стараясь не выдать своего разочарования.

– Не переживай. Фиби мужества не занимать, она сегодня вечером нас еще поразит, – предрек дядя Мак с несокрушимой уверенностью, ибо знал то, чего не знали другие.

Роза промолчала, лишь под прикрытием своего бурнусика коротко сжала ладонь Арчи, ибо он опустил руки – напряжение явно спало – и одна из них теперь лежала на колене, другою же он с облегчением вытирал лоб.

Сидевшие рядом друзья вполголоса отпускали комплименты, выражая удивление и восторг по поводу «прелестного стиля» мисс Мур, ее «изысканной простоты» и «безусловной одаренности». А вот чужие люди не стеснялись в критических высказываниях, и некоторые из них вызвали у Розы такое негодование, что она даже отвлеклась от концерта, почти пропустив и грандиозную увертюру, и выступление певца, который глубоким басом выводил мелодичные рулады, после чего сиротки исполнили бодрую песенку, затянув хором: «Тра-ля-ля», что пришлось очень кстати, поскольку маленькие язычки не привыкли к длительному молчанию.

– Я и раньше слышал, что женские языки крепятся в середине и болтают с обеих сторон, а теперь я в этом убедился, – прошептал Чарли, чтобы подбодрить сестру, указав ей на комический эффект: примерно в семидесяти пяти открытых ротиках вовсю работали эти самые непоседливые язычки.

Роза рассмеялась и позволила кузену обмахнуть себя веером – он подался вперед со стоявшего за ее спиной стула с выражением особой преданности на лице, которое всегда напускал на людях, однако вернуть Розе хорошее настроение ему не удалось, она продолжала строго поглядывать на сидевшего слева дородного джентльмена, который произнес, передернув плечами и глянув на следующий номер Фиби в программке:

– Ну уж с итальянской арией-то эта юная дама точно не справится, зря ее вообще выпустили на сцену.

Но Фиби справилась – и пела так, что дородный джентльмен в корне изменил свое мнение: неудача с первым номером задела ее гордость и заставила показать все, на что она способна, причем сделала она это с хладнокровной решимостью, способной побороть страх, подстегнуть честолюбие и превратить поражение в победу. На этот раз Фиби неотрывно смотрела то ли на Розу, то ли на пылающее неистовое лицо с ней рядом, и в пение она вкладывала всю душу, голос ее звенел серебряным колокольчиком, заполняя собою весь зал, да так, что кровь у зрителей начинала пульсировать от напряжения.

Судьба Фиби как певицы тем самым была решена. На сей раз аплодисменты оказались искренними и спонтанными, звучали снова и снова – в щедром порыве загладить прежнюю холодность. Вот только на сцену исполнительница больше не вернулась, ее будто бы поглотила тень большого органа – ни один глаз не сумел ее отыскать, никакой благожелательный ропот не смог выманить обратно.

– Ну, теперь я могу спокойно умереть, – сказала Роза, так и сияя от искренней радости; Арчи же неотрывно смотрел в программку, пытаясь сохранять на лице невозмутимость, а все остальные родственники приняли победоносный вид, как будто никогда в Фиби и не сомневались.

– Да, очень недурно, – произнес дородный джентльмен с одобрительным кивком. – Многообещающе для начинающей. Не удивлюсь, если в свое время она станет второй Кэри[25] или Келлог[26].

– Ну, теперь ты его прощаешь? – прошептал Чарли кузине на ухо.