В моей глубокой тарелке оказываются и разваренные, и не разваренные, и пенёчки, и шкурки. Я заливаю их густым слоем сметаны и посыпаю чёрным перцем. Самое смешное, что мне это безобразие нравится. Я просто кайфую от него. Да ещё и с кусочком чёрного хлеба. Просто атас. Каждый день есть не буду, но в охотку, первый раз лет за тридцать… Просто огонь. Мама смотрит с удивлением, а я наяриваю, только за ушами трещит.

Наевшись и напившись чая, выходим на улицу, погулять с Раджем.

– Ну, рассказывай, конспиратор, что там стряслось? – спрашиваю я. – Выдержка у тебя, как у Штирлица, конечно. Молодец.

– Да чё рассказывать? Ты же и сам поди знаешь.

– Про одноногого что ли? – спрашиваю я.

– Ага, – кивает Трыня.

– Я не всё знаю. Расскажи, чем там дело кончилось, если в курсе.

– Ну ты матёрый, конечно. Я, если честно, опупел конкретно. Как ты вообще пятерых уделал? Я не всё знаю, но у нас интернат весь день сегодня кипит. Все про крутого Бро говорят.

– Ну, расскажи, что знаешь.

– Во первых, я чуть не поседел, как Брут, когда узнал, что тебя к Джагиру поволокли.

– Какой ещё Брут?

– Ну, этот, Хома, из Вия, – пожимает он плечами.

– Смотри-ка, – удивляюсь я, – ну-ну, продолжай. А, нет, погоди-погоди. А если бы его план увенчался успехом, ты бы перестал со мной общаться?

Трыня зависает сначала, но быстро соображает, о чём речь.

– Во-первых, – говорит он с обидой в голосе, – они бы тебя так отделали, что ты бы ещё нескоро смог общаться, если вообще смог бы. Въезжаешь, да? А, во-вторых, нет, я бы не перестал.

– Ладно, – я приобнимаю его за плечо, – извини, что спросил. Правда. Глупость сморозил.

– Фигня, – великодушно прощает он. – Ну, короче, я не знаю, как ты это сделал, но ты теперь легенда.

– Легенда о динозавре, – говорю я. – Хреново, вообще-то. Легенду все хотят сокрушить, а мне это вообще не надо.

– Ну, теперь ничего не поделать. Короче. Джагир и Цыган в больничке. Цыган в розыске был и Боня тоже. Цыгана взяли. У него рожа ошпарена, но как бы не сильно. Глаза не пострадали. И сотряс у него. Конь в норме. У Фета челюсть сломана и зубов нет. У Джагира черепно-мозговая, но вроде очухается. У Бони сотрясение по ходу, но он в больничку не ходил. Конь вообще огурцом, ничё не сломано. Боня и Конь свалили оттуда, они не при делах как бы. Конь самый молодой. Он у нас в десятом классе учится. А Боня и Фет тоже у нас учились, ну, раньше, то есть. Менты вроде на пьяную драку решили всё списать. У них праздник, Цыгана поймали, хотят на него всё и повесить. Может и Джагиру тоже чего припаяют.

– Кто что говорит? Не ваши пацаны, естественно, а от блатных какие разговоры слышны? Или от Кахи что-нибудь?

– Каха говорит, что Джагир сам виноват, беспредельничал, и за него никто впрягаться не будет. Короче, это типа его дело. Ещё сказал, что никогда не говорил, будто ты на Джагу катил. Что не знает, с чего он это взял. Так что это дело чисто одноногого и тех, кто в нём участвовал. В общем, все умыли руки. Ещё сказал, что с тобой не закончил, что типа у него к тебе старый счёт остаётся, но сейчас пока не время. А потом, когда время придёт, он с тобой рассчитается. Пацаны говорят, что он просто ссыт и так типа на тормозах хочет спустить. Ну и вот. Конь язык в одно место засунул и ничего никому не говорит. Боня где-то шкерится, но за тобой вряд ли пойдёт. Все пацаны хотят научиться махаться, как ты. Но только теперь если чё, если кто захочет тебя загасить, будут на тебя целой толпой ходить. Имей в виду.

– Придётся стать Шаолиньским монахом и Брюсом Ли.

– Это чё значит?

– Потом расскажу.

– Ладно. Короче, это Каха говорит, но как там на самом деле, я не знаю.

– Слушай, – говорю я. – Я теперь с тобой по улицам не буду ходить. Надо нам затаиться. Конспирацию соблюдать. Во-первых, будешь моими ушами, а во-вторых, тебе самому лучше не афишировать наши дружеские отношения. Спокойней будет. А про Рыжего, кстати, ничего не слышно?

В это время из-за угла дома появляется Рыбкина.

– О, мальчики, привет! – говорит она, подбегая к нам. – Давно гуляете?

Радж радостно лает, приветствуя её появление.

– Да, – отвечает Трыня, – давненько. Я вот собираюсь к себе уже возвращаться. А ты откуда и куда?

– Я к Ленке Мироновой ходила из параллельного класса.

Я поворачиваю голову и вижу, как из-за того же угла появляются ещё две фигуры и одна из них кажется мне знакомой. Ёлки… так это же Рыжий, собственной персоной. Неожиданно…

– Так, – говорю я. – Быстро. Андрей, бери Наташку и веди в подъезд.

– Почему это? – удивляется она.

– Быстро и без разговоров. В Наташкин идите, чтоб он тебя не срисовал, понял?.

– А… – начинает она, но встретившись со мной взглядом, тут же осекается.

– Мухой, я сказал.

Она недоумённо смотрит на меня, но позволяет быстро сориентировавшемуся Андрею увести себя к подъезду. Я же поворачиваюсь в сторону пришельцев и иду им навстречу. Сделав несколько шагов, останавливаюсь. Радж подбегает ко мне и становится чуть впереди, внимательно глядя на приближающихся людей.

Они останавливаются в паре шагов.

– Здорово, Бро, – неприязненно говорит Рыжий.

Руку он держит на перевязи, и манерно оттопыривает указательный палец, замотанный, как колбаска. Рожа чёрная, даже в сумерках это хорошо видно. Рядом с ним стоит крепкий коренастый парняга лет тридцати. Он в спортивной шапочке и короткой кожаной куртке. Лицо безразличное. Глаза пустые. Думаю, он опасный и неудобный противник.

– Здорово, коли не шутишь, – отвечаю я. – Какими ветрами вас надуло?

– Это что ли и есть твоё Бро? – спрашивает коренастый.

– Ага, он, – говорит Рыжий, – Слышь, Бро, мы по твою душу пришли.

5. Решения съезда выполним

Надо, наверное, с Раджой позаниматься, сделать его боевым псом. Хотя, жалко, конечно. Не хочется его мучить, да и в случае реальной заварухи ему может достаться, мама не горюй. Мы стоим и молча смотрим друг на друга. Искры, конечно не проскальзывают, но воздух становится гуще. Ну, говорите, вы же пришли, не я. Чего вам там нужно?

– Короче, Бро… – начинает Рыжий и замолкает, прикусывая губу.

Коренастый безразлично смотревший на меня, поворачивается к Рыжему и в его взгляде появляется любопытство.

– Мля… – мнётся Рыжий. – В общем, хочу замять инцидент… Был неправ.

Чего? Это типа он извиняется что ли?

– Но ты, вообще-то тоже! – голос его делается увереннее и злее, но будто что-то вспомнив, едва начав, он тут же замолкает.

Ну ладно, понимаю, извиняться трудно, да?

– Ты тоже меня прости, я уже пожалел, что так сорвался, – делаю я пилюлю не такой горькой.

Мне незачем строить из себя охрененного мачо, и глумиться над поверженным и униженным противником мне не нужно. Это мою самооценку не повысит. Он, всё равно, будет меня ненавидеть и при первом удобном случае ударит в спину. Но, по крайней мере, может не будет сам провоцировать подобные случаи.

– Ладно, чё, замяли значит, да? – уточняет он.

– Замяли, – соглашаюсь я.

– Слышь, зёма, а чё за зверь такой, а? – интересуется коренастый, рассматривая Раджа.

– Стаффордширский бультерьер, – отвечаю я. – Английская порода. Небольшую берёзу пополам перекусывает.

– Да ты чё? – удивляется он. – Продай.

– Не могу. Он только одного хозяина признаёт. Сдохнет без меня.

– Чё серьёзно? – удивляется он ещё больше. – Типа, как лебедь что ли? Красивый пёс. А ты где брал? Я тоже б себе такую взял.

– Из Риги отец привозил, – продолжаю импровизировать я. – Туда из-за границы завозят.

– А ещё поедет?

– Так он там служил. Он же военный.

– Мля… Слышь, Рыжий, в Риге никого нет у тебя?

Тот машет головой.

– Хорошая животинка. Если берёзу, то и руку запросто перекусит, а может и ногу, да?

Вот как бывает, человек явно криминального склада, закостеневший во грехе, так сказать, а видишь как к живому тянется, прямо сердцем расцветает.