Так и начался наш первый самостоятельный день. Я перебирал книги, иногда сдавался перед соблазном опуститься прямо на пол и почитать их, двигал по библиотеке чудесную приставную лесенку, укреплял полки, протирал деревянные панели, прикладывал к стенам отобранные для них картины и гравюры, убирал их в сторону, менял… Одним словом обустраивал свои самые желанные владения. На почетном месте на центральной полке величественного шкафа уже выстроились в ряд самые ценные мои экземпляры: кодексы с манускриптами минувших эпох, собственноручные копии сочинений ученых и мудрецов, иллюстрированная генеалогия нашего с Келебриан Дома, собрание любимых моих поэм и сказаний. Свои же собственные сочинения, изыскания и наброски к ним я пока лишь вынул из сундука и по привычке запер в задвинутом в угол комнаты столе.
За этими добрыми заботами я не сразу сообразил, что подошло время обеда. За окном был разгар дня, стояла прекрасная погода, и солнце светило ярко и приятно грело. Я даже не побоялся открыть окно, справедливо решив, что тепло с улицы быстрее устранит лишнюю влагу помещения и осушит мои драгоценные книги. Склон холма, куда выходили окна библиотеки, был весь залит светом и теперь, даже заросший кустарником и низкими кривыми соснами, казался совсем иным: приветливым, радующим глаз. Пожалуй, его стоило оставить, как есть. Со стороны ворот наши рабочие уже расчистили место и выправили подъездную дорогу, равно как привели в порядок двор. В нем, как я уже говорил, теперь не осталось ни деревьев, ни кустов, зато были выровнены и даже заменены некоторые плиты, поправлены ступени большого крыльца и порог бокового входа, которым мы теперь пользовались. Дело в том, что от крыльца переход вел напрямую к Главному залу, а его мы пока решили оставить в прежнем состоянии, лишь распорядились прибрать и укрепить своды. Это была одна из ключевых частей замысла: закончить работы в замке именно там, и тогда уже пригласить множество гостей и устроить большой праздник-демонстрацию, где главный прием пройдет, конечно, в Главном зале.
Я погрузился в эти размышления и опомнился снова лишь когда наткнулся взглядом на брешь в стене и тогда же укорил себя: ведь я так и не дошел до ворот, как собирался поступить вчера вечером. Решив, что обязательно сделаю это после обеда, я развернулся с намерением спуститься вниз к Келебриан, как вдруг увидел ее входящей в комнату.
– У тебя все хорошо? – спросила она и огляделась, выбирая, куда поставить нагруженный тарелками и мисками поднос.
Я поспешил расчистить место и забрал ношу из ее рук.
– Конечно. Как тебе? – спросил я, имея в виду изменение облика комнаты.
Хотя, должен признаться, изменения эти носили скорее хаотичный характер, вызывая ощущение недавнего немалого погрома. И я поспешил поделиться этим наблюдением и не удержался от смеха.
– Уже проявляется жилой вид, – кивнула Келебриан и, сняв с табурета стопку книг, присела возле стола. – Только меня удивило, что ты решил обустроить здесь же мастерскую. Разве это не повредит книгам?
Я изумленно вскинул голову.
– Конечно, повредит. С чего ты взяла, что я решился на такую глупость?
– Может, я не так поняла тебя… – странно задумчиво произнесла Келебриан и огляделась. – Ты сказал, что хочешь пообедать у себя в мастерской, вот я и решила, что ты про эту комнату.
– Постой, – еще больше удивился я и перестал намазывать масло на хлеб. – Когда это я говорил, что хочу обедать с мастерской?
– Да вот же, только что, – непонимающе ответила Келебриан. – Ты проходил мимо кухни и сказал мне. Я даже не успела обернуться, потому что стояла на подоконнике и вешала занавески. А ты так быстро ушел, я даже решила, ты раздражен чем-то…
– Родная, – помолчав, ответил я, – я не выходил из этой комнаты весь день. И как раз перед твоим приходом собирался спуститься вниз.
Келебриан недоверчиво улыбнулась, но, видя, что я не шучу, отстранилась.
– Я разбирал вещи и совсем позабыл о времени, – поспешил продолжить я. – А сейчас даже немного удивился, увидев, что ты подняла такой тяжелый поднос на второй этаж. И постой, зачем ты сама вешала занавески?..
Но последний мой вопрос, конечно, был оставлен без внимания. Келебриан с явным испугом поднялась с места и прикрыла ладонями рот. Я растеряно последовал за ней.
– Но ведь я слышала твой голос!.. Вернее, думала, что твой, мне показалось… Нет, что за глупости!
Я увидел, что на ее глазах вдруг выступили слезы, и она поспешно отвернулась, спрятав их от меня. Мне не оставалось иного, кроме как обнять ее покрепче и попытаться успокоить.
– Может быть, тебе и правда показалось? Ты утомилась за день, новое место, утренний неприятный сон? Устала, и тебе показалось, будто ты слышала что-то, а это были твои же собственные мысли?
Келебриан только кивнула и украдкой промокнула глаза. У меня сердце защемило оттого, что это движение снова напомнило мне прошлое. Но уже не то безоблачное время нашего знакомства, а иное: темное, тяжелое время, когда супругу мою снедала болезнь. Отогнав это неприятное воспоминание, я принялся ласково гладить Келебриан по волосам и плечам, отгоняя страх и тревогу, и скоро она посмотрела на меня уже другим взглядом и даже попыталась улыбнуться.
В конце концов, мы остановились на том, что это действительно было порожденное усталостью видение, вернулись к столу и продолжили наш обед. Теперь он, конечно, был порядком омрачен, но зато после него я решил, что на сегодня хватит дел, и тогда взял из стопки первую попавшуюся книгу – это оказались сказания Нуменора – и принялся читать вслух. Келебриан не возражала, ей всегда нравилось это нехитрое развлечение, и мне было очень приятно, когда она вот так клала мне на плечо голову, обнимала и слушала…
Таким образом, мы просидели в библиотеке, пока за окном не стало темнеть. Тогда уже вместе поразбирали немного вещи, натянули оставшиеся обои, придумали оставить в покое картины, а вместо них сделать копии нескольких интересных манускриптов, убрать их в рамы под стекло, и украсить стены. Затем я настоял, чтобы Келебриан отправлялась в спальню и готовилась ко сну, а сам собрал поднос с объедками и отправился с ним на кухню.
Здесь тоже были очевидны приятные глазу изменения. Кухонная утварь по большей части заняла свои места, занавески действительно висели на окнах, на столе лежала красивая салфетка, и даже мебель была расставлена по местам. Последним я, разумеется, был не на шутку возмущен и приготовился по возвращении как следует отчитать супругу. Еще бы, если двигать в одиночку столь тяжелые вещи, и не такое привидится. С этой мыслью я взялся за посуду, попутно порадовавшись и похвалив про себя мастеров, которые провели сюда удобное приспособление – кухонный водопровод. Он был собран из металлических труб, соединенных коленцами. Конструкция эта состояла из двух частей: одна вела от находящегося на улице вместительного бака с водой, и вода эта поступала по трубам к крану, из которого лилась в большую емкость со сливом на дне. От слива шла вторая труба, и она в свою очередь выводила грязную воду наружу, в специально прокопанную к склону канаву. Такое удобное решение позволяло с комфортом мыть посуду и продукты прямо возле кухонного стола. Вода в бак поступала от дождя или, на случай если его долго не было, всегда оставалась возможность натаскать ее из колодца. В дальнейшем планировалось дополнить конструкцию самозаполняющейся системой, и я даже осмеливался думать над тем, чтобы собственноручно взяться за ее усовершенствование.
За этими мыслями и звуком льющейся воды я не сразу расслышал доносящуюся сверху музыку. Играли на арфе, и мелодия была мне хорошо знакома. Келебриан часто исполняла ее нашим детям, когда они были маленькими и не спешили засыпать в положенный час. А прежде я сам, будучи ребенком, и мой брат вместе со мной часто слышали ее от нашего опекуна… Это была очень старая колыбельная, написанная когда-то здесь, в Благословенном краю.
«Хороший способ успокоить расстроенные за день нервы», – подумал я с улыбкой. Настроение Келебриан по-прежнему тревожило меня, но я наделся, что она быстро справится с собой, и жизнь в новом месте будет приносить ей только радость.
