— Но кто, кто это был, Бекман?

— Кто был? Да из шестого «Б», Рулль, вот кто был.

Гнуц ударил тростью по земле и с шипением выдохнул воздух.

— Вы уверены, Бекман? Абсолютно уверены?

— Так же уверен, как в том, что в церкви надо аминь говорить, господин директор! Голову готов дать на отсечение. Ошибка исключается: паршивец еще напоследок помочился, прямо на масляную краску! Гляньте, вот следы мочи.

Гнуц наклонился.

— Рулль, — прошептал он. — Кто бы мог подумать?

Гнуц выпрямился, борясь со своим смятением.

— Вон коллега Грёневольд, — попытался Бекман отвлечь директора. — Он нынче тоже ко второму уроку.

Грёневольд направлялся к ним, свернув с Гегельштрассе.

— Доброе утро!

— Приветствую вас, коллега! Ну, что вы скажете?

Гнуц протянул руку в направлении уборной.

— Эта отвратительная история, к сожалению, касается и вас, уважаемый коллега!

Грёневольд бросил быстрый взгляд на стену, повернулся и сказал:

— Надо знать подробности, чтобы разобраться в этой истории.

— Подробности? Разве вам недостаточно этой подлой пачкотни?

— Нет.

— Это был один из наших птенчиков! — пробормотал Бекман, используя короткую паузу, пока оба переводили дыхание. — Из шестого «Б». Я лично видел, своими собственными глазами!

— Хватит! — оборвал его Гнуц. — Вы, разумеется, понимаете, я ничего не имею против вас лично, коллега Грёневольд, но сначала я хотел бы сам расследовать это дело! В конечном итоге я несу ответственность за школу.

— Прошу вас! — сказал Грёневольд и открыл перед директором дверь.

— Можете быть уверены, что я досконально разберусь во всем, — сказал Гнуц на лестнице. — И на сей раз я приму решительные меры, самые решительные, чтобы другим неповадно было! В моей школе всегда царит порядок, а кто не желает ему подчиняться, с тем я разделаюсь самым решительным образом! Желаю удачи, коллега.

Гнуц захлопнул за собой дверь кабинета.

Грёневольд уже второй раз слышал, как кто-то стучится в дверь учительской, но он продолжал стоять у окна, стараясь побороть неудержимый приступ отчаяния, которое охватывало его почти каждое утро. Только когда постучали в третий раз, он подошел к двери и открыл.

Это был Рулль.

— Доброе утро, господин Грёневольд. Может быть, мне уже сейчас пойти сказать?

Грёневольд обхватил ручку двери.

— Это ты сделал? — спросил он, показывая большим пальцем через плечо.

— Это — нет!

Грёневольд выпустил дверь и схватил Рулля за руку.

— Правда нет, Рулль?

— Правда.

— Но разве дворник тебя здесь не видел вчера вечером?

— Когда Забулдыга меня видел, это уже было, господин Грёневольд. Правда! Я только проходил мимо, возвращался от вас.

Грёневольд с облегчением вздохнул, засмеялся и хлопнул Рулля по плечу.

— Ну, слава богу!

— Но, может, мне все-таки пойти сказать, что я вчера утром…

— Да, скажи, Рулль! И немедленно. Пойдем, я зайду вместе с тобой к директору.

Он закрыл дверь, помедлил и сказал:

— Нет, я думаю, будет разумнее, если ты пойдешь один.

— О’кэй!

Рулль сунул руки в карманы и пошел, шаркая ногами.

— Доброе утро, господин директор. Я хотел…

Больше Рулль не успел вымолвить ни слова. Гнуц влепил ему две резкие, звонкие пощечины. Очки Рулля полетели в угол. Дужка сломалась. Рулль поднял очки и попытался укрепить их на переносице.

— Я хотел сказать вам, что это сделал я, вчера…

— Плебей! — выдохнул Гнуц и снова ударил Рулля, сбив с него очки. На этот раз разбилось стекло. — Подлый, грязный плебей!

Он открыл дверь, ведущую в комнату для посетителей, и втолкнул туда Рулля.

— Останешься здесь, пока я не придумаю для тебя наказание, мерзавец! — прорычал Гнуц. — Твои дни здесь сочтены, можешь на меня положиться! Я сотру тебя в порошок, свинья!

Рулль сел в кресло.

— Встать! — заорал Гнуц. — Такой негодяй, как ты, не заслужил того, чтобы сидеть в порядочном кресле!

Гнуц стремительно промчался к двери, обернулся и спросил с угрозой:

— Кто еще? Кто еще участвовал в этой мерзости?

Рулль пытался скрепить свои очки. Но ничего не получалось.

— Я был один, — сказал он.

— Кто еще? А ну признавайся! Наверное, твой приятель Курафейский?

— Нет. Я один, господин директор! Честное слово.

Гнуц брезгливо отодвинулся от него.

— У такого подлеца, как ты, нет честного слова!

Он захлопнул за собой дверь и дважды повернул ключ в замке.

— Фрейлейн Хробок! — закричал он на всю лестничную клетку.

— Да, господин директор?

Фрейлейн Хробок испуганно выпорхнула из приемной.

— Сейчас же позовите сюда господина Випенкатена, господина доктора Немитца и господина Криспенховена!

— Доктор Немитц как раз разговаривает с кем-то по телефону, у него была небольшая автомобильная авария. Господин Криспенховен придет только к третьему уроку, господин директор.

— Тогда обойдемся без него. Шестой «Б» может идти домой. Учителя нужны мне здесь. Скажите господину Випенкатену, пусть позаботится, чтобы все шло по заведенному порядку.

— Слушаюсь, господин директор.

Гнуц, задыхаясь, поднялся на второй этаж и сразу же исчез в своем кабинете.

— Ребята, мы что же, отмечаем семнадцатое июня уже сейчас, в марте?

— Спорим, это именно то, что радует маленького человека!

— Кто со мной к Тео, пропустить кружку-другую?

— Тебя что, амбарным замком трахнули? Я двигаю в бассейн!

— А я ведь ни черта не сделал по английскому.

— Такое расписание, как сегодня, и я готов остаться здесь пожизненно.

— Эх, поспать бы часок-другой!

— Камрады, у меня идея: у девок сейчас урок гимнастики!

— У каких? Из пятого или из шестого?

— Из шестого! На Янплатц!

— Красота!

— Ребята, надеюсь, у них будет семидесятипятиметровка! Тогда Лолло покажет класс!

— Или гимнастика!

— Ча-ча думает, что он — это Янплатц.

— Двинем туда, произведем фурор!

— Ты что, у старушки училки удар будет, если мы заявимся!

— Вы не знаете, зачем Фавн пошел вниз? — спросил Адлум.

— Пижона позвать.

— Не думаю, тогда бы он вернулся.

Адлум, Затемин, Клаусен, Фарвик и Шанко остались на школьном дворе одни.

— Может, педсовет по поводу этих художеств? — спросил Клаусен.

— Потрясающая логика, — сказал Затемин.

Фарвик покачал головой.

— Не могу представить себе, чтобы это было делом рук Фавна.

— Когда наш бычок видит красное, от него можно всего ожидать, — сказал Адлум.

— Да, но почему именно он должен…

— Поэтов нельзя выбирать старостами класса, — сказал Адлум. — От этого никогда не было проку.

Они увидели, как из подвала вышел Бекман со шваброй и ведром.

— Может, Забулдыга что-нибудь знает, чего мы не знаем?

Они отправились следом за Фарвиком через двор, обогнули здание школы и подошли к уборной.

Дворник поставил ведро у желтой стены, обмакнул швабру и начал стирать красную масляную краску. Дело подвигалось медленно.

— Свинство! — ругался он. — Если бы это был не клинкер, мне бы до самой пасхи изображать здесь уборщицу отхожего места.

Шанко дал ему сигарету.

— Пускай собирает манатки и сматывается, — бурчал Бекман. — Шеф-то рвет и мечет. Кипит, как котел со смолой.

— А кому собирать манатки? — спросил Шанко.

— Ну, этому паяцу из вашего класса, Руллю!

— Неужели это действительно был он? — спросил Затемин.

— Ясное дело! Я ж его с поличным поймал вчера, этак около половины одиннадцатого вечера.

— Я вам не верю, господин Бекман, — сказал Затемин.

Бекман швырнул швабру в ведро так, что щелочной раствор фонтаном выплеснулся из него.

— Ты что, думаешь, у меня бельмо, что ли, на глазу? Вот тут, на этом самом месте, я его и поймал! Под конец этот поросенок еще помочился на свою мазню. Пускай радуется, что так дешево отделался, что вокруг него мировая политика не закрутилась. А то сперва по радио бы про него передали, а потом на девять месяцев в кутузку. Знаем мы таких.