Офицаны молодцы - не настебуняли, накрыли красиво. И все бегом, с полуслова понимают, про этих не скажешь, что недогоны. Может у них тут собственная масть? А поднос с шевронами вроде туза?

– Опа! Крутота!

Большинство здесь не бывало, даже мы - чистые, а уж соляра… Я несколько раз заглядывал, когда клиенты пару раз на мороженое уговорили.

Общий стол у нас - соляра и мы. Морда к морде. Тузовый стол во главе, и все буквой "Т" получилось - красиво. Я с Тузами лицом ко всем, чтобы каждого наблюдать, а от нас уже (так получилось) по левую руку - соляры, по правую - стрельцы.

Шестеркам отдельный поставили - пусть смотрят, учатся, как гулять надо. Оказывается, у соляры собственные шестерки есть. Не замечал. А может, знал и забыл, кто их замечает, этих молодых? Солярные шестерки тоже часть колоды, но не в красной масти, как наши. Черные к черным, у них и трутся. Кто к чему тяготеет. Свои мечтания у каждого. Но сейчас за собственным столом перемешались, уже не отличишь, где чьи. Только один малек в комбезе среди них.

Семерка новая - тот самый шнур, который так неловко меня подставил полом своим неправильным. Никто не ворчит, чтобы к людям перебиралась, разгона не устраивает, пусть прощается - понимаем. Не осознала еще, какая это граница-линия-отрез. Тут и униформа специальная, и на зарплату теперь поставят. Все дальше отдаляться будет. Иные заботы. У нас общий контракт, древний, как сам Тир. Там все оговорено, и в первую очередь, что пистолетчики сами определяют - кто пистолетчик. А соляры определяют - кто соляра.

И на стол их, нет-нет, а кто-то глазами зыркнет. Разнеслась залипуха, хоть стой - хоть падай, про новые времена. Все лажи будут ждать - зырить за ней. Оступись только…

Блин! А с душевой же теперь как? Ей же теперь, как Семерке, душевой разрешается пользоваться! Даже обязанность. С клиентами теперь, пахнуть от нее должно хорошо. Вот попадалово! Вторую душевую ради того случая сооружать не станут… Еще никто не допетрил, но потом… Моргаю, чтобы не заржать до времени, терплю. Хорошо, что Туз червовый гонит старую залепуху. Все взрываются, ржут как оглашенные, и я с ними. Под историю про диверсантов, которые не умели стрелять, слезы вытираю.

Нарезники шныряют, обслуживают. Ляпота!

Первые тарелы принесли, не всем еще, кому не хватило, переживают. Только и слышно. Вкусно? Дай ужалить кусочек!

Я, как такую закусь увидел, так у самого в желудке рокатуха началась. Хавка выше похвал, очень эстетичная. Вся пища - свежак, давно такого не пробовал.

– Ну, как?

– Клево!

Поднимают хрусталь и все за живот. За здоровье Семеныча нашего, сестренки моей, за то, чтобы век никому с красным Тузом не столкнуться, за клуб, за фартовых стрелков, за соляру, без которой фиг бы здесь что крутилось. Чинно сидим. И сразу видно, ху есть ху, по своим ориентируемся.

Руку поднял - тишину настроил.

– Как вам?

– Убойно!

Я на какой-то момент настрой сбил - про Семеныча взялся рассказывать. Что лепила у него самый лучший - много обещает. В палатке чисто. Что за Семеныча я с самого начала был спокоен, выкарабкается - мозги у него не текли. Пуля - дура, граната - идиотка. Больше оглумило. Выкарабкается. Главное - мы во всем белом.

Не договариваю, кому обязаны, что в белом мы. И какая цена за это. Знают, с ними я потому, что меня за жмуриков отмазали, а может, и вовсе удалось не засветить.

За Семеныча еще раз дринкнули. Соляры крепкое, а мы свой компот.

Притихли было, но потом - то, да это - забыли, снова расшевелились.

– Каково?

– Угарно!

Аплодируют не с подачи, а от души. Один из Тузов солярных пьяный указ объявил.

Молодцы - соляра! Другие бы давно надринкались в дрова, в хлам, в драбадан. А эти держатся. Хотя мы заранее дежурный расфасовщик вызвали, адреса надиктовали по списку и бирочку каждому на то место, до которого не дотянуться, приготовили. Хорошая это фирма, "Расфасовщик". Выручалка. Сколько правильных жизней сберегли! За каждого ответ несут. И внесут, куда надо, у подъезда не бросят - до самых нар, и одеяльцем укроют - только тогда им в зачет идет.

Покойников сразу под стол - пустым обложкам на столе не место. Первую смену бомбарей враз приговорили - душа за них радуется.

А соляры переживают, что такие же бомбари, похожими наклейками, втрое дешевле стали бы в резервации.

– На бухле не экономьте - пальцами тыкайте - пусть все тащат, что нравится, пусть с наценкой, зато точно не траванут, не крутка.

– Да, - соглашаются, - с такого утром встанешь, огурцом на работу пойдешь.

– Не менжуйтесь - за нас платят! Даже не я!

– Алибабаич, что ли? - соляра недоверием сочится.

– Жди! Это крыша Алибабаича выкатывает, наша крыша.

Это Туз червовый свою осведомленность показал. Как просек-то? Кто ляпнул?

– А что у нас крыша есть? Я думал, это мы крышуем кого надо.

– Над каждой крышей своя крыша имеется, и так до бесконечности! - это я уроки Ивыча вспомнил и размечтался: - Вот бы до самой верхней добраться, посмотреть…

– Не торопись! - второй солярный Туз усмешку бросил. - Все там будем.

Шнуркам тоже дозволено кирнуть, на наше веселье глядя. Стоит бухло-шипучка на столе - дразнится. Но не рискнут. Даже солярные шкеты не рискнут.

Смотрим на соляру и хмелеем, ей богу! Уже водит. Во как! А те пистолетчиков не перестают жалеть. За то, что вместо радости этой сок потягивают через трубочки - коктейлят.

– Хохму кинули, что у вас стрельцов теперь девка появилась?

– А по хохотальничку?

– Чумово…

– Не ссы крюками! Либо в цвет говори, либо…

Угораю с них.

– Ну, как вам?

– Не кисло! - орут.

Сижу, сморю во все стороны, прусь.

Лабухи в свое время сели, как положено, озадаченные. Пошел полив - музон. Квелый мех лабают.

– Нельзя их попросить, чтобы сбряцали что-то путевое?

– Сча, сделаем…

Пришлось сказать гитарным пузочесам - кто мы есть, и что им будет, если дальше будут за тех лохов нас держать, которые дешевый механик от живья не отличают.

– Харе камасутриться! Проще давай, классику.

Дальше поливали вполне разборчиво, не кислотно.

Кто-то под это дело мою запись выставил на большом экране. Тот диск, где я четвертый уровень прохожу.

Водила мой чуть вилку не проглотил - уставился, и соляра приятно спорит.

– Комбинированная? Так быстро не бывает!

– Держи карман!

–А как валишь? Ведь не целишься совсем.

Это водила вилку вынул.

– На ощупь! - шучу.

– Не финти, на некоторые даже и не смотришь, не поворачиваешься.

– Периферийка. Нелинейная стрельба.

Скользнул водиле за спину, рукой резко махнул у уха, тот дернулся, чуть скатерть на себя не поволок.

– Видел же? А вроде не должен.

Думал, думал, залущил, наконец.

– Где ты эту запись надыбал?

– Так Контора меня и снимала. Звякнул Лириске, спросил, прислала с нарочным. Я сам ее еще не видел. Как тебе? Ведь не медляк?

– Твой день - гуляй! Может, в последний раз…

Любит он праздники портить…

И про западных замеряльщиков с камерами вспомнил. Недавно заключение прислали. Как оказалось у меня - "Русская Школа Стрельбы". Это они по тому определили, что я всегда с одной руки стреляю. Вот мудилы, небось, целое исследование провели, чтобы это заметить. А по мне, хоть китайская, все равно, стрелял бы так, как удобней. Русская!… А какая иначе? Если я по-русски разговариваю и по-русски мыслю? Штатовская школа - это когда с двух рук, ноги нараскорячку, да так, чтобы в мотне все свободно было, не прилегало. Строгий центр. А если прямую линию от затылка вниз опустить, то она должна четко разделить правое "я" от "ху" вправо, а левое влево. Это азы - основа хорошего выстрела - так мне объясняли. В штатовском выстреле гармония должна быть, строгость и отчетность. Никакой импровизации. Все по правилам, а если не по правилам, значит, не считается. Это любой их адвокат докажет. Русская школа гармонии не имеет - в ней главное попасть.