SHELBY VAN PELT

REMARKABLY BRIGHT CREATURES

Copyright © 2022 by Shelby Van Pelt

© Анна Гайденко, перевод, 2023

© Андрей Бондаренко, 2023

© “Фантом Пресс”, издание, 2023

Моя стихия – темнота.

Каждый вечер я жду щелчка выключателя, который гасит лампы на потолке, так что остается только подсветка главного аквариума. Не идеально, но очень даже неплохо.

Почти полная темнота, какая бывает в морских глубинах. Я жил там до того, как меня поймали и привезли сюда. Я уже не помню вольных холодных течений, но все еще чувствую их вкус. Темнота у меня в крови.

Кто я такой? – спросите вы. Я Марцелл, но мало кто зовет меня по имени. Как правило, большинство людей называют меня просто он. Например: “Вот же он, смотри, щупальца торчат из-за камня!”

Я гигантский осьминог. Так написано на табличке, которая висит на стене рядом с моим аквариумом.

Я знаю, о чем вы сейчас подумали. Да, я умею читать. Я умею много всего, о чем вы и не подозреваете.

В табличке указаны и другие сведения обо мне: размеры, предпочтительный рацион и территории, где я мог бы жить, если бы не попал сюда. Говорится здесь и о моей находчивости и высоком интеллекте, что для людей почему-то оказывается неожиданностью. Осьминоги – необычайно смышленые создания, сообщает табличка. Кроме того, она предупреждает людей о моих способностях к маскировке и советует приглядываться к аквариуму с особой тщательностью, поскольку я умею сливаться с песком.

На табличке не написано, что меня зовут Марцелл. Но человек по имени Терри, директор океанариума, иногда рассказывает об этом посетителям, которые собираются возле моего аквариума. “Видите его вон там, вдалеке? Это Марцелл. Он у нас особенный”.

Особенный. Что есть, то есть.

Имя для меня выбрала маленькая дочка Терри. Полностью оно звучит как Марцелл Маккальмарс. Да, очень несуразное имя. Многие люди из-за этого считают меня кальмаром – хуже оскорбления не придумать.

И как же вам меня называть? – спросите вы. Ну это вам решать. Вполне возможно, что вы тоже начнете говорить просто он, как и все остальные. Я надеюсь, что нет, но не буду держать на вас зла. В конце концов, вы всего лишь люди.

Я должен отметить, что наше знакомство может продлиться недолго. В табличке значится еще один факт – средняя продолжительность жизни гигантского осьминога. Четыре года.

Продолжительность моей жизни – четыре года, или 1460 дней.

Меня привезли сюда совсем еще молодым. Здесь я и умру, в этом самом аквариуме. До конца моего заключения остается от силы сто шестьдесят дней.

Това Салливан готовится к битве. Желтая резиновая перчатка пером канарейки выглядывает у нее из заднего кармана, когда она наклоняется, чтобы изучить своего врага.

Жвачка.

– Господи.

Она пытается поддеть плоский розоватый кругляш ручкой швабры. Поверхность кругляша покрыта грязными наслоениями рифленых следов от кроссовок.

Това никогда не понимала, зачем вообще нужны жвачки. И ведь люди постоянно их роняют где попало. Наверное, этот человек болтал без умолку и жвачка просто выпала у него изо рта вместе с потоком ненужных слов.

Она опять наклоняется и ковыряет край кругляша ногтем, но тот не желает отделяться от плитки. А все потому, что кто-то не смог пройти десять футов до мусорной корзины. Однажды, когда Эрик был маленьким, Това застала его за попыткой приклеить жвачку под стол в кафе. Больше она ему жвачек не покупала, хотя за тем, на что он тратил карманные деньги в подростковом возрасте, как и за многими другими вещами, проследить уже не могла.

Ей потребуется особое оружие. Зубило, пожалуй. Ничем из того, что лежит в ее тележке, жвачку не отковырнуть.

Когда Това распрямляется, у нее хрустит спина. Она идет в подсобку, и ее шаги эхом разносятся по пустому круговому коридору, привычно залитому мягким голубым светом. Конечно, никто не станет винить ее, если она просто поелозит шваброй по плитке со жвачкой. Никто не ждет, что в семьдесят лет она будет отскребать полы дочиста. Но надо же попытаться.

Кроме того, это хоть какое-то занятие.

Това – самая пожилая сотрудница океанариума Соуэлл-Бэй. Каждый вечер она моет полы, протирает стекла и выносит мусор. Каждые две недели она забирает из своего шкафчика в комнате отдыха расчетный листок. Четырнадцать долларов в час, после вычета налогов и отчислений.

Сложенные листки отправляются в старую коробку из-под обуви, стоящую на холодильнике. Деньги копятся на счете в Кредитно-сберегательном банке Соуэлл-Бэй, и она их не снимает.

Она идет в подсобку целеустремленным шагом, который в любом случае выглядел бы впечатляюще, но когда так ходит миниатюрная старушка со сгорбленной спиной и птичьими косточками, это особенно удивительно. Окно на крыше, озаренное яркими фонарями на старом паромном причале, заливает дождь. Серебряные капли соскальзывают по стеклу лентами, мерцающими под туманным небом. Все то и дело повторяют, какой ужасный выдался июнь. Тову серость не беспокоит, хотя было бы неплохо, если бы дождь прекратился и дал лужайке перед домом просохнуть. От влажной травы забивается газонокосилка.

Здание океанариума, по форме напоминающее пончик, с крышей-куполом, с главным аквариумом в центре и аквариумами поменьше вдоль стен, не слишком велико и не производит особого впечатления – и, пожалуй, подходит для Соуэлл-Бэй, который сам по себе невелик и не производит особого впечатления. Подсобка находится с противоположной стороны кольцевого коридора, на другом конце диаметра от того места, где произошло столкновение Товы со жвачкой. Белые кроссовки скрипят по чистому полу, оставляя на блестящей плитке тусклые следы. Разумеется, все придется мыть заново.

Она останавливается у неглубокой ниши с бронзовой статуей тихоокеанского морского льва в натуральную величину. Поблескивающие пятна потертостей на спине и на лысой голове, появившиеся за десятки лет, в течение которых дети гладили статую и залезали на нее, придают ей еще большую достоверность. Дома у Товы на каминной полке стоит фотография Эрика в возрасте лет одиннадцати или двенадцати – он сидит на морском льве верхом, улыбаясь во весь рот и подняв руку, как будто собирается бросить лассо. Морской ковбой.

Эта фотография – одна из последних, на которых он выглядит по-детски беззаботным. Това расставила фотографии Эрика в хронологическом порядке: вот из ребенка с беззубой улыбкой он превращается в привлекательного подростка в спортивной куртке с эмблемой школы, который уже вымахал выше отца. Вот прикалывает бутоньерку на платье девушки, с которой идет на осенний школьный бал. Вот он стоит на импровизированном подиуме на скалистом берегу темно-синего залива Пьюджет-Саунд, держа в руках кубок школьной регаты. Проходя мимо морского льва, Това касается его холодной головы и в очередной раз подавляет желание подумать о том, каким мог бы быть Эрик сейчас.

Но надо продолжать путь, и она идет дальше по тускло освещенному коридору. Перед аквариумом с синежаберниками она замедляет шаг.

– Добрый вечер, дорогие.

Следующие на очереди японские крабы.

– Здравствуйте, красавцы.

У остроносого малого бычка она спрашивает:

– Как поживаешь?

Угревидные зубатки Тове не по душе, но она кивает в знак приветствия. Нехорошо быть невежливой, хоть они и напоминают ей о фильмах ужасов по кабельному каналу, которые ее покойный муж Уилл любил смотреть среди ночи, когда тошнота от химиотерапии не давала ему спать. Из скалистой пещеры выползает самая большая зубатка, хмуро демонстрируя свой характерный неправильный прикус. Зазубренные клыки торчат из ее нижней челюсти, как иголки. Вид, мягко говоря, неприглядный. С другой стороны, разве внешность не обманчива? Това улыбается угревидной зубатке, хотя та никогда не смогла бы улыбнуться в ответ, даже если бы захотела, – с такой-то головой.