«Дракон» вновь оказался в руке и пустился по пальцам в пляс. Брови элвинг сомкнулись. Она пыталась понять, кем был таинственный заказчик. Червячок сомнений щекотал мозг. Ашри не могла уловить причину предчувствия, не могла разобрать его суть. Что-то смущало её в этом деле, но ощущение было столь неуловимым, что она не могла найти ни единого довода, чтобы отговорить Клыкаря. Но предчувствие, похожее на ожидание холодного порыва ветра, не проходило. Она словно знала, что что-то не так, хотя не знала откуда.

Устав блуждать в темноте, мысль снова вернулась к книге. Жестокость сказок никогда не удивляла элвинг. Дети – создания, которым стоит показывать добро и зло без оттенков. В чистом виде. Чтобы линия между чёрным и белым была ясна и понятна, чтобы черта не превратилась в размытую тень. Поэтому выдуманные герои всегда контрастны, а оттенкам учит жизнь.

Но эти сказки были сплошной серой вуалью, туманом, в котором читателю не скармливали истину, а предлагали выбор – самому решить, на чьей он стороне. Отверженная девочка, поднимающая восстание, чтобы низвергнуть порядок, обрекший её на изгнание. Или монстр, угрожающий миропорядку? Сестра, убивающая сестру ради блага отчизны. Или слепая ярость, взращиваемая годами в обеих сестрах теми, кто сделал их оружием в своих руках? Предатель, сохранивший жизнь чудовищу или старик, спасший ребёнка? Обычно в сказках злом был тот, кто выглядел, как монстр. Ведь инаковость в песках Мэй выступала приговором долгое время. И кто знает, может, до сих пор в глухих селениях приносят жертвы золотоглазой богине – тех же детей, перерождённых бистов. Но тут истории больше напоминали летопись. И слова причудливо сплетались, меняя полярности, увлекая читателя то на одну, то на другую сторону.

«Дракон» сорвался с пальцев и упал на покрывало. Веки отяжелели, и мелькающие образы из легенд слились в единую вуаль полудрёма. Ашри закрыла глаза и по привычке прикоснулась к заколке на косичке. Знакомое покалывание прошло сквозь кончики пальцев. Запечатанное воспоминание откликнулось и коснулось расплавленным металлом угасающего сознания. На краю яви и сна Ашри ощутила привычный вкус соли и пепла – надежды, которая спустя три цикла Орта все ещё отравляла ей жизнь.

– За кого просишь? – эхом прокатился вопрос Клыкаря.

– За наставника, друга, предателя, – беззвучно прошептала она ответ.

Туман сна подхватил элвинг и перенёс в прошлое, в тот день, который она отчаянно жаждала забыть. Но вместо этого упрямо переживала раз за разом, чтобы помнить вечно.

Решётка трюма отбрасывает тень и дробит замызганные доски. Руки затекли, верёвки обжигают от малейшего движения. Она почти ничего не видит. Голова опущена, и волосы ширмой заслоняют мир. Иногда она слышит перестук: от качки бусины, вплетённые в её волосы, ударяются друг об друга. Бусины-воспоминания, разноцветные осколки прошлой жизни. Позже она срежет их все, чтобы не слышать этот звук, чтобы покончить с былым, начать с чистого листа. А пока она с трудом поднимает голову и открывает опухшие от слёз глаза. И тогда видит его.

За друга. За наставника. За предателя.

Его тело вывернулось, руки заведены назад. Связан и обездвижен, прикован к кольцу, вбитому в пол. На лице и одежде кровь. Старая – бурая, и более свежая – алая. Его имя Варэдион Тарг, Красный Пёс. Но все зовут его Рэд.

Сейчас они одни, и она тихонько зовёт его:

– Рэд. – Голос словно писк, жалкий и испуганный.

Он не отвечает. Она пытается разглядеть, вздымается ли грудь от дыхания, дрогнет ли хоть одна мышца. Обида и ярость за предательство уступили место страху. Она чувствует, как огонь разъедаете её вены, выжигает изнутри и боится, что не сможет сдержать его. Удержать проклятие Бездны внутри себя.

И тогда она шепчет, захлёбываясь этими тихими словами:

– Не умирай. Не бросай меня. Я не хочу опять быть одна. Я не хочу видеть их всех. Я больше не выдержу.

Бусины шелестят, стараясь помочь, пытаясь привлечь к себе внимание. Они тянутся, предлагая сокровища радости из прошлой жизни. Но она их не слышит, больше никогда не услышит. Она не может отвести взгляд от того, кто был её другом и наставником. Она старается не смотреть на его раны и силой воли приковывает взгляд к мерцающей тусклым серебром руне «тирха», что висит на шнурке Рэда.

Перекрестье дорог, похожее на шрам, развилка путей. Она цепляется за этот образ, чтобы покинуть зловонный трюм. И одно воспоминание всё-таки пробивается, заслоняет собой кошмар, стирает запах рыбы и крови, вплетает позабытый вкус снега, лёгкую вуаль дыма костра и искры ледяных гор. Она узнаёт это место – деревня на Севере, скрытая в горах. Застывшие водопады и зелёное Пламя, что веками живёт с рогатым племенем бок о бок. В этот раз она смотрит на всё со стороны. Бестелесным духом парит на спине ветерка. Зимняя картинка оживает и, пролетев над крышей домов, она замирает. Внизу, на крытом крыльце застыли двое. Высокий, крепкий аллати, бывший наёмник, капитан воздушного корабля, контрабандист, а ныне нянька для девчушки. Его подопечная рядом – худенькая, с головой, украшенной десятками ярких бусин. Лучи солнца блестят на них, и кажется, что в длинные лиловые пряди вплетены драгоценные камни. Из-за острых, торчащих ушей девочку легко можно принять за элвинг. Но её угловатость, нетипичный цвет кожи и необычные глаза наталкивают на мысль, что она явно не с Парящих островов.

Она ещё слишком мала, чтобы быть его возлюбленной, а он недостаточно стар, чтобы сгодиться ей в отцы. Внешнего родства в них тоже как между оленем и лисой.

– Завтра мы покинем долину, – говорит мужчина. Несмотря на искрящийся снег, на нем лишь рубаха и жилет, но холод явно его не тревожит.

– И куда мы пойдём? – спрашивает девочка, рисуя пальцем узоры на снежном покрывале перил.

Аллати пожимает плечами:

– Мы должны вернуться на корабль. А сделать мы это сможем только в Силурии. Готова?

Девочка кивает и вздыхает. Ашри знает, в чём причина этой грусти. Она сожалеет, что мудрый ветверогий старейшина, старик-олень, не смог помочь ей.

– Что это значит? – Девочка проводит пальцем по снегу две перекрещённые линии и показывает на подвеску-амулет на груди Рэда.

Красный Пёс улыбается.

– Руна Тирха, время. – Хитрый прищур и острый взгляд.

– Волшебная? – с детским любопытством спрашивает она.

– Конечно, – голос Рэда серьёзен, но левая бровь приподнята. – Время самое волшебное, что есть на свете. И самое большое сокровище, которое мы проматываем, не задумываясь.

– Похожа на знаки, что рисовал шаман, – и, помедлив, добавляет: – и на мои глаза.

– Ты тоже волшебная, – смеётся Рэд.

Девочка надувает щеки. Лёгкий румянец придаёт лицу особое очарование, а фиолетовые глаза светятся изнутри.

– Не переживай, Эша. – Рэд проводит пару линий, и руна на снегу превращается в снежинку. – Ты справишься. Рано или поздно…

– Так или иначе, – заканчивает фразу девочка и смотрит на своего наставника с восторгом и радостью.

Небо наполняют первые хлопья снега. За ними спешат новые. Всё больше, всё гуще. Морозный пух падает так часто, что разрывает картинку, стирает её, оставляя лишь пустоту.

Никак не получается вернуться. Белое безмолвие наполняет запах рыбы и крови. Треск дерева и крики. Шум волн становится рокотом… А где-то вдали еле слышно звучит мелодия. И в хаосе катастрофы, Ашри слышит лишь её.