– Так рассуждают Элвин с ведьмой, – вспыхнул Иккинг, чувствуя себя страшно виноватым за Камикадзу и мучаясь страшным подозрением, что Рыбьеног прав. – Любому человеку надо дать шанс. – Он по-прежнему удерживал друга за руки. – А потом дать шанс еще раз.

Друг пораженно уставился на Иккинга.

И тут Рыбьеног вздохнул и откинул с глаз кучерявые волосы. Последняя жгучая искра берсеркской ярости на щеках угасла, он почесал пятнышко экземы на сгибе левого локтя и произнес безнадежно:

– Ты прав… Это все война. Со временем она меняет людей.

Сморкала, совершенно белый, оцепенел от ярости и унижения. Его побил этот хилятик Рыбьеног, а трехглавый Смертень напугал до дрожи. И все в пещере видели его страх.

– Валяйте, обзывайте меня! – горько съязвил он. – Поговорите о том, чтобы дать человеку шанс! Я знаю, в прошлом мы враждовали, но я ведь тоже рискнул жизнью, когда явился сюда предупредить вас, даже помочь вам… – Он пожал плечами. – Но если вы не хотите верить, не верьте – мне-то что!

– Давайте все успокоимся, – тихо сказал Иккинг. – Пока что мы никуда не идем. Мы не можем найти Камикадзу, пока Ярогнев не уберется…

«Если он вообще когда-нибудь уберется. Судя по звуку, на сей раз он не успокоится, пока не спалит нас в собственных постелях…»

– …и многие из нас ранены, – продолжал Иккинг. – Давайте займемся этим, а после Сморкала расскажет нам, что, по его мнению, произошло.

Большинство ран были следами отравленных дротиков бритвокрылов. Извлеченные, они оставляли по себе саднящую боль, хуже, чем от укуса пчелы или шершня.

Но куда серьезнее был громадный лилово-черный синяк, расползавшийся, словно цветок, по левой руке Иккинга от места укуса вампира-ищейки. Надо было приложить целебные травы. Сняв тряпки, намотанные на рану Рыбьеногом пару минут назад, Иккинг подскочил от ужаса.

Укус-то был неглубокий.

Но в руке засел зуб вампира-ищейки.

Иккинг наблюдал за драконами много лет и сумел узнать очень многое о разных видах этих существ и их приемах охоты.

Вампиры-ищейки охотятся почти как комодские вараны: кусают жертву – и отпускают ее, оставив в ране зуб. По телу жертвы медленно расползается парализующий яд, и спустя какое-то время вампиры-ищейки находят умирающее и беспомощное создание. Собственный зуб служил им чем-то вроде «маячка», облегчая поиски.

– Не пытайся вытащить эту пакость! – предупредил Одинклык. – Тело со временем его отторгнет, и он выпадет естественным путем. У него зазубренные края. Если попытаешься выковырять его сейчас, только еще больше себе навредишь. А так – будет сильное онемение, может, даже паралич, но скоро пройдет. Да и укус неглубок, так что смерть тебе не грозит. Это как с бритвокрыльими жалами – больно, но не смертельно…

«Но тем временем вампир-ищейка будет следить за мной», – подумал Иккинг.

Беззубик не понимал сути происходящего, но видел, что хозяин расстроен, поэтому ласково уселся Иккингу на голову.

– Не-не расстраивайся, хозяин, Беззубик тут, – напомнил он, съезжая по плечам хозяина и обнимая его за шею крылышками с такой нежностью, что едва не задушил.

Беззубик отчаянно пытался придумать, как бы развеселить Иккинга.

– Хочешь, я шу-шубку надену? – предложил он. – Смотри! Б’бе-беззубик наденет шубку… От этого тебе полегчает…

Он притащил шубку – полуобугленную, поскольку он прятал ее в очаге.

– Так лучше, хозяин? Теперь Б’бе-беззубик ми-ми-милый и не простудится… А-а-апчхи!

Изрядная порция драконьих соплей прилетела Иккингу прямо в лицо.

– У-у-упс! Извини…

– Спасибо, Беззубик, – машинально сказал Иккинг, утирая лицо и подставляя дракончику ладонь. – Теперь мне гораздо лучше.

Мухрюндель угнездился у Иккинга под мышкой и сочувственно пропищал:

– Пощекочи мои именины… пора в ванну… орешки подержи…

Смысла никакого, но Иккинга тронуло, как оба дракона, каждый на свой манер, пытаются его утешить.

Сморкала смотрел, как они все ходят и порхают по пещере, тихие, печальные и напуганные, а снаружи ревет Драконье восстание. Но им еще хорошо – они есть друг у друга. А он тут не вовремя и не к месту, ему отказано в их товариществе – незваный гость, засевший в темном углу.

У Сморкалы был глубокий порез на правой руке и пара-тройка на лице – все от бритвокрыльих крыл. Но никто не собирался помогать ему промыть или забинтовать раны. Ненависть к Сморкале, сгустившаяся в пещере, была так велика и тяжела, что казалось, ее можно потрогать руками. И драконы, и люди избегали смотреть на него, словно от него воняло. Сморкале пришлось оторвать полосы от собственной рубахи и обмотать ссадины, а гордость заставила притвориться, что не так уж ему и больно.

«Только этот нытик Иккинг дает мне шанс», – обиженно думал Сморкала.

– Никто не хочет наконец помочь мне избавиться от цепи? – протянул он. – А потом я расскажу свою версию истории, и вы вполне можете обнаружить, что я всю дорогу был на вашей стороне…

– Если ты на нашей стороне, где твоя Драконья Печать? – Рыбьеног не утратил враждебности. – Покажи ее нам, ты, предатель!

Сморкала спокойно снял шлем и показал лоб, лишенный каких-либо татуировок.

– На мне нет Клейма, – сказал Сморкала, – Но я все-таки на вашей стороне.

– ХА! – фыркнул Рыбьеног, и драконы поддержали его недоверие дымными презрительными усмешками.

– ДАЙ ЕМУ ШАНС ОБЪЯСНИТЬ! – гаркнул Иккинг.

– Спасибо. – Сморкала иронично поклонился кузену.