Некоторые бестиарии, альманахи и сборники сочинений

Хранились в стеклянных ящиках, обвитых цепями.

Но прятали книги не из-за их ценности,

А из-за их опасности.

Много недоброго в себе несли гримуары, текст которых проявлялся,

Когда читатель ронял на страницы капли крови,

Чтобы превратить их в чернила,

Способные окрасить невидимые буквы.

Заимствовавший древние книги должен был дать особое обещание,

Которое казалось меткой более болезненной и глубокой,

Чем клеймо преступника,

Потому доктор запирал ото всех свою библиотеку.

Прятались за занавесями в звездах

И зигзаги подземных туннелей.

Они пробегали под всем городом и под всем окружавшим палатку миром,

В одном из них, прислушавшись,

Удавалось различить среди плача падающих с потолка капелек холодной воды

Стук каблучков принцессы Камиллы,

Поднимавшейся по парадной лестнице Замка Двенадцати Фонтанов.

Другая завеса скрывала зал с большим столом,

Пригодным для игр в кости и карты,

Подходящим для гаданий.

Жуткий таинственный ореол бегущего от закона чернокнижника,

Способного одним своим появлением навести беду,

Был присущ доктору,

И оттого никто не просил его предсказать судьбу.

Таился в цветных шторах задвинутый резным шкафом с зельями проход

К холодному подводному источнику с целительной водой,

Где в полутьме

В кувшинках, водяных лилиях и лебединых перьях мирно спали прекрасные нимфы.

Много еще прятали потайные ходы шатра доктора,

Даже водопады, диких зверей, цветущие сады, гроты, погреб и клетку, наполненную скелетами.

По соседству с чудесной палаткой,

Которую одновременно могли видеть и в королевстве, и в дружественной ему империи,

Стояла расписная кибитка цыганки,

Посещаемая намного чаще.

Вышитые на коврах астрономические объекты, гадательные шары и указывавшие на двери персты с золотыми кольцами

Зазывали любопытных в душный фургон,

Пропахший приворотными зельями и лошадиным потом,

Увешанный цветными флажками и украшенный свечами,

Воск которых рисовал на полках, стенах и полу чудные символы.

Там за перламутровое украшение или горсть медных монет

Девушка с налобной повязкой,

Где третий глаз ее был золотом и серебром расшит,

Предсказывала человеку судьбу.

Гадалка усаживала гостя на ковер и подушки перед совсем низким столиком,

Наливала в пиалу кофе и чай, чтобы в гуще узреть грядущее.

Задевая посетителя браслетами и широкими рукавами,

Брала его руку, читала будущие дороги по линиям на ладони.

В тенях, обведенных на потолке и стенах искрившимися свечками,

Танцевали духи, с которыми гадалка беседовала.

Когда силуэты замирали,

А свечи из голубого, зеленого, розового и желтого воска сами собой гасли,

Точно задутые чьим-то сильным дыханием,

Цыганка вынимала из-за золотого корсажа платок,

Расстилала его на своем столе, сев в позу лотоса,

И раскладывала на пересечениях нитей свои карты.

Причудливые фигуры,

Созданные фантазией художника и колдуна,

Многочисленными глазами заглядывали в то,

Что скрывалось за горизонтом,

То, что должно было подняться из-за его туманной линии с Луной или Солнцем однажды.

На закате в фургон,

Задев зазвеневшие нити с битым стеклом, птичьими зеркальцами и колокольчиками,

Вошел юноша во всем черном.

Всю ночь он провел в объятиях черноокой красавицы и дыма благовоний,

А утром,

Едва помня, как в дыму чувств и жженых трав оказался,

Вышел из кибитки с двумя врученными ему на память о встрече картами,

Изображавшими осужденных на казнь женщин.

Перегнулся юноша через косые перила приставленной к кибитке лесенки,

Сорвал белую шток-розу,

Принесенную в виде семени ветром или повозками странников из Карнандеса,

Одиноко взошедшую среди красных пышных бутонов,

И украсил ею черную шляпу с плюмажем.

Протиравший стеклянные колбы с зельями доктор

С первого взгляда узнал молодого человека,

Сидевшего на перилах и поправлявшего черный платок,

Повязанный на правой руке от запястья и до локтя,

Завязанный на несколько прочных узлов.

Не нужны были торговцу из палатки со звездами

Ни карты, ни хрустальный шар,

Чтобы узнать,

Что этот юноша накличет ему беду.

Доктор Ф: И снова треклятый де Рейв на моем пути!

То-то копотью покрылись все склянки,

Стоявшие слева от этой окаянной кибитки,

Чтоб ее, влекущую на меня безденежье,

Волокло по всем перекресткам!

Посмеялся юноша, обернувшийся на знакомый ему голос,

И поклонился, сняв шляпу,

Со всем озорством Пака или Фавна.

Де Рейв: И Вам не хворать,

Любезнейший господин Генрих!

Все королевство встречает близящееся лето,

И только Ваша сущность да все Ваше дело по-прежнему гниют,

Подобно осенней листве.

Доктор Ф: Поди прочь,

Пока и впрямь не накаркал мне беды,

Чернокрылый поганый ворон!

Де Рейв: Почему же сразу ворон?

Может быть, я соловей,

Который просто оперился не по моде?

Ну-ка, фигляры и артисты, где здесь лютня,

Королева инструментов?

Шпорами звонко постукивая по деревянным ступеням лестницы,

Перила которой были обвязаны блестящими прозрачными лентами с подвесками в виде звезд,

Де Рейв спустился на камни площади,

Недружелюбно под его ногами содрогнувшиеся,

Будто гнавшие его обратно в кибитку гадалки.

Среди корзин и деревянных ящиков

Быстро нашлась старая лютня с большим бантом.

Юноша запел под аккомпанемент инструмента и клинка,

Звонко бившегося об иссиня-черную пряжку ремня.

Де Рейв: Раньше ветер дышал в мои паруса,

И дорога манила меня вперед.

Вот видите эту шляпу с пером,

Шляпу поэта или лесного разбойника,

Шляпу музыканта или охотника,

Шляпу сухопутной крысы?

Да провалиться мне на этом месте,

Если я ношу ее по собственному желанию!

Раньше вместо нее у меня была капитанская треуголка,

Украшенная золотом, атласом и нитями жемчуга.

Глазели русалки на эти жемчужины и восхищенно вздыхали,

Видели пираты эти золотые подвески и зубами скрипели от зависти.

Мой отец оставил мне корабль и паруса,

Но не оставил ни единого флага:

Ни белой розы Карнандеса, вышитой на шелке,

Ни красного шиповника Флердеружа на лучшем бархате,

Ни той тряпки недружелюбной к нам Долины Кристальных Водопадов!

Для чего мне флаги?

Для чего мне становиться подданным некоторого государства,

Когда я могу быть свободным

И одновременно относиться ко всем?

Для чего мне жить в одном королевстве или царстве,

Когда я могу равную долю времени проводить во всех,

Наслаждаться всеми прелестями и красотами каждого края земли?

Мой корабль был для меня домом, колыбелью и крепостью,

Я родился над волнами и своим был среди водяных духов и океанид,

С сыном Дэви Джонса дружбу водил.

Веснушки у меня на щеках – это ожоги раскаленного прибрежного песка,

Бурей брошенного в мое лицо.

Кашель и хрипы в моей груди – следствие пьянства ромом, туманом и морской водой.

Я одним целым был с океаном, со всеми морями, с моим кораблем!