Теперь одну половину бывшего дома кулака Сечкина занимала только Евгения Петровна, потерявшая мужа несколько лет назад, а другую Григорич – тоже теперь одинокий, что давало деревенским кумушкам повод для намёков и пересудов. Но сплетни были только сплетнями – отношения между ними были хотя и хорошие – помогали, друг другу, как могли, но оставались просто дружескими.

После ухода Евгении Петровны, Григорич зашёл к Косте и предложил посидеть в саду на лавочке. Кто-то из местных дал Григоричу заказ на изготовление ворот и калитки. Материал подвезли, и сейчас он задумал сварить калитку и раму для ворот, при этом хотел, чтобы Костя, за которым ему было поручено присматривать, находился рядом.

Костя послушно прошёл в сад. Григорич усадил его так, чтобы тот не нахватался зайчиков от сварки и приступил к работе. Время от времени он посматривал на Костю, – тот сидел спокойно, упёршись взглядом в ствол растущей рядом яблони.

Сварив очередной шов, Григорич поднял маску сварщика, посмотрел на скамейку – она была пуста. Отбросив держак, вскочил на ноги и, пока ещё спокойно, прошёлся по саду громко зовя Костю.

Дальше Григорич осмотрел дом, сараи, баню. Пробежался по одной и по другой улице деревни. Раненая на фронте нога от быстрой ходьбы разболелась, почти совсем перестала гнуться, и тогда он сдался – послал соседского мальчонку в школу, сообщить Евгении Петровне о пропаже Кости.

Григорич сначала всё рассказал Евгении Петровне: «Не видел минут пять, поднял маску, а он уже исчез». Затем милиции, затем приехавшей матери Кости. Ей позвонили в надежде, что Костя уехал к ней в Григорьевск.

Обычно неторопливая милиция Каменска, но в этот раз подстёгнутая мощным натиском Евгении Петровны, обладающей в городе определённым авторитетом, выделила целую бригаду на опрос жителей деревни.

Никто в этот день Костю не видел, но зато, как не скрывала это его родня, выяснилось: оказывается почти все в деревне знали, что в беспамятстве он пролежал в больнице больше двух недель, да и сейчас сильно «не в себе», поэтому, при опросе, все проявляли живейший интерес, стараясь узнать от милиционеров, как можно больше о случившемся.

Когда Костя сидел на лавочке в саду, посаженный туда Григоричем, через сумятицу мыслей и образов, в его сознание стала пробиваться идея, что необходимо срочно сделать переход со своей волшебной поляны на какую-либо другую.

Память Костуша подсказывала: таких мест на Земле ещё шесть, и удобнее всего прыгнуть на точку, расположенную где-то в Европе –при всех обстоятельствах, там он меньше всего будет выделяться среди местных жителей.

Желание выполнить это прямо сейчас, усиливалось с каждой минутой, точно кем-то с силой проталкиваемое через хаос, царящий в его голове. Подчиняясь принесённому будто извне напору, Костя встал, оглянулся на Григорича, занятого работой, и через мгновение уже стоял перед деревом на своей поляне.

Подошёл, обнял ствол главного дерева, толкнув туда немного силы и перед внутренним взором выстроились в ряд планеты, где в центре находилась узнаваемая по очертаниям своих континентов Земля, с отмеченным звёздочкой местом, где он сейчас находиться.

Костя переместил взгляд немного влево, выбрав точку перехода в центре Европы и на ней сосредоточился. Точка, сначала замигала зелёным, затем перед глазами появилась надпись, видимо запрос, на который мысленно ответил согласием, затем несколько мгновений темноты с потерей ощущения своего тела, и вот Костя стоит опять же перед дубом, но уже в совершенно незнакомом лесу.

Да, впрочем, стоит не просто прежний Костя, а некий гибрид с памятью Кости с Земли, и Костуша с планеты Эре.

Он немного отошёл от дерева и присел на траву – сознание наконец-то стало чётким и ясным.

Первым делом проверил запас дара. После перехода резерв обычно пустеет, но сейчас он был полон. Такое случается, если Древоходец попал в «завис», – нашлась подсказка из опыта Костуша. «Завис» это когда Древоходец, по разным причинам, появляется на месте перехода с опозданием в несколько суток, причём, сам он о задержке и не подозревает.

Вот так, однажды угодив в «завис», Костуш пропал на три дня, а после выхода, чудесным образом, стал в совершенстве знать имперский и староимперский языки.

Похоже, чтобы привести мозг в норму, распутать мешанину, возникшую после слияния сознаний, пришлось некоторое время подержать Костю в «зависе».

Теперь, вернув способность адекватно мыслить, Костя понял, что вырвал его из состояния сомнамбулы Костуш. Когда из больницы его перевезли в деревню, Костуш смог дотянуться до его расстроенного разума и вбить идею, о необходимости совершить переход.

Костя отдавал себе отчёт, что задерживаться сейчас здесь не стоит: неизвестно сколько отсутствовал, а похоже, – долго и значит родственники сходят с ума, тем более исчез мальчик с «поехавшей крышей».

Всё же не стал сразу прыгать обратно, а решил провести небольшую разведку и узнать, куда его занесло.

Прежде чем покинуть поляну, внимательно себя осмотрел. Майка, штаны – всё хорошо, но вот обувь…, ладно нет носков, но находясь в сумеречном сознании, он, выходя из дома в сад, одну ногу всунул в свой старый ботинок, другую же в бабушкину, также старую туфлю, предназначенную для работы на участке.

Григорич, провожая его к скамейке, как оказалось, это увидел, но замечание делать не стал.

Отличительной особенностью его старого ботинка был зелёный цвет, который тот приобрёл, когда Костя помогал бабушке с ремонтом кухни. Этот цвет, Костя называл спортзальным: именно зелёной краской, при ремонте школы были покрашены стены спортзала.

Несколько банок такой же краска появилось и у них. Достаточно прозрачные намёки Кости на спортзальное происхождение краски, бабушка игнорировала, исходя из чисто педагогических соображений.

Краска долго стояла в кладовке, а затем бабушка надумала её использовать при ремонте кухни. Вот тогда Костя и заляпал один ботинок, а не сумев оттереть, просто для симметрии, оба полностью покрасил в этот зелёный цвет, тем более, в них он ходил только по участку при доме.

Бабушкины же туфли, когда-то красные, имели большую бронзовую пряжку спереди.

Сейчас же, Костя с изумлением обнаружил на ногах гибрид: ядовито – зелёные ботинки, с пряжками. Размером и видом пряжки походили на медали ВДНХ, для элитных быков-производителей и богато сверкали золотом. Но, посчитав всё это как бы недостаточно экстравагантным, подошвы и довольно высокие каблуки, получили уже красный цвет бабушкиных туфель.

Вывернув набок ступню, он озадаченно рассматривал фееричную помесь у себя на ногах, пытаясь догадаться, что же послужило прототипом для этого, на его, неискушённый в высокой моде взгляд, полного уродища.

Конечно, появиться в своей деревне в таких ботинках, он бы не рискнул. Даже если до жителей не дошли слухи о его сумасшествии, то увидев в этой обувке, вопрос о его нормальности сразу бы сняли и перешли к обсуждению степени и глубины.

При всём своём своеобразии обувь оказалась удобной.

Костя предполагал, что сейчас находится где-то в Европе, правда мог оказаться и на крайнем западе Союза – точно он не знал.

– Если попал в капиталистическую страну, то у них хиппи и не такое носят, – успокоил себя Костя и, повернувшись спиной к пробивающемуся через ветки солнцу, зашагал, пуская впереди весёлые «зайчики» от золотых пряжек.

Скоро вышел на лесную тропинку. Подумав, двинулся по ней направо и через несколько минут дошёл до её конца. Тропинка заканчивалась перед каким-то небольшим сооружением из лакированных дощечек, собранных в виде шалаша с округлой крышей. Ствол большого дерева являлся задней стенкой этого шалашика. Внутри на подставке из мрамора стояла также мраморная фигурка Девы Марии, рядом лежали искусственные и свежие цветы.

– Цветы совсем свежие, значит и до жилья недалеко, – предположил Костя.

Немного постоял, любуясь статуэткой, отходил, сначала медленно пятясь задом, продолжая разглядывать всю композицию, затем развернулся и пошёл в противоположную сторону от статуи Девы Марии и тропинка достаточно быстро вывела на открытое место.