Агентство по?.. Кафе перед глазами совершило тройное сальто, а во рту стало горько и кисло одновременно. Я долго ломала голову и вчера, и сегодня над тем, почему отец обратился именно к Диллону, чтобы найти меня и вернуть домой. Но ответа на этот вопрос у меня не было. И вот теперь кусочки головоломки встали на место.

Кое-как взяв себя в руки под пристальным взглядом барменши, я мотнула головой:

– Нет, он не за мной. Иначе бы, – уже увереннее добавила, окрыленная внезапно пришедшей в голову мыслью, – уже бы уволок за стену. У него для этого было время и возможности вчера и здесь, в кафе, когда покупал воду, и вечером, пока провожал домой. А он просто попрощался у подъездной двери и ушел.

Линда недоверчиво покосилась на меня. Но задать новый вопрос или сказать хоть что-то не успела: открылась входная дверь, пропуская в помещение троих новых посетителей. Мужчина направился прямым ходом к бару. Я его знала, это был постоянный клиент, каждый вечер пропускавший у нас пару кружечек холодного пива. А вот следом за ним вошла парочка и заняла самый дальний столик. Прихватив меню в дешевой пластиковой папке, я направилась к ним.

Мы с Линдой так и недоговорили. Сначала пошли посетители, и мы с ней обе были заняты. А потом она, видимо, перегорела. Передумала устраивать мне допрос или читать нотации. Во всяком случае, во время уборки зала после закрытия кафе не сказала ни слова. Нет, мы не молчали. Сплетничали про соседку Линды снизу, которая вот уже третий год пыталась найти себе жениха за стеной, обсуждали здоровье отца Линды. О Диллоне Фейтерре и его неясных намерениях не было сказано ни слова. А когда Линда заперла кафе и мы, попрощавшись до утра, разошлись в разные стороны, дорогу мне снова заступил безмолвной тенью Диллон Фейтерре.

В первый момент у меня сердце трусливо укатилось куда-то в пятки. А может быть, и дальше. Почему-то сегодня появление Диллона напугало гораздо больше, чем вчера. И, возможно, я бы заорала на него, возможно, даже ударила. Но парень шагнул в жиденькую лужицу света от лампочки у ближайшего подъезда, и у меня перед носом возник… небольшой, но профессионально составленный букет цветов. Я онемела.

– Он пропитан транквилизатором, отключающим волю? – после очень долгой и неловкой паузы с трудом выдавила из себя я.

Да, я много лет по документам была невестой лина Монтриалли. Но жених не баловал меня подарками даже на день рождения. Не говоря уже о цветах просто так, потому что встретились. Или потому что сегодня такой день. И сейчас я растерянно рассматривала небольшой, чуть больше мужского кулака по объему, букет из звездчатых никусов, какой-то кудрявой зеленой травки и бледно-голубой римии, стоившей целое состояние. Потому что этот скромный на вид цветок не любил теплицы и искусственные условия. А в природе рос только на одной планете, и на Кахелию доставлялся звездолетами.

Даже в ночной темноте и скудном освещении было видно, как брови Диллона изумленно взметнулись на лоб:

– Что?.. – А после мгновенного замешательства парень расхохотался: – Ну, знаешь ли!.. Впервые в моей жизни девушка так оригинально реагирует на подаренный ей букет! Держи! – Он взял меня за руку и почти насильно вложил в ладонь ножку флористического чуда: – Можешь нюхать его без страха, там ничего нет! Я купил его по дороге сюда в одном цветочном салоне.

Я смутилась почти до слез, осознав, что ляпнула и как выгляжу сейчас в глазах Диллона. Но того, видимо, вообще ничего не смущало. Задрав к темному небу голову и широко усмехаясь, Фейтерре сунул руки в карманы и предложил:

– Идем, что ли? Провожу тебя до дому, чтобы не вляпалась в историю по дороге.

Что? Я повторно выпала в осадок. Но на этот раз шок был не настолько сильным, и я, опасливо косясь на лицо непривычно веселого парня, острожное поинтересовалась:

– Зачем? Я десять месяцев хожу этой дорогой одна, и ничего. Как видишь, до сих пор живая. К тому же, меня здесь уже знают и принимают за свою.

Диллон перестал улыбаться, посмотрел на меня и несколько удивленно повторил мой же вопрос:

– Зачем? – Спустя мгновение он пожал плечами: – Понятия не имею. Захотелось вдруг. Я уже домой собирался ехать, когда на глаза попалась витрина цветочного бутика и этот букет. И он неожиданно напомнил мне тебя. Ты знаешь, что в природе нежная римия растет на очень колючих кустах? – Я отрицательно мотнула головой. Инопланетная флора меня никогда не интересовала. Растения я изучала лишь те, которые можно было вырастить в саду или оранжерее. – Ну вот теперь знаешь. Колючки очень тоненькие, как иголки. И их очень много. Чтобы срезать цветы, приходится надевать специальные перчатки…

– А как же их тогда вставляют в букеты, если они такие колючие? – невольно вырвалось у меня. На голубые цветочки я уже смотрела с суеверным ужасом.

– Да вот так и вставляют, – Диллон снова пожал плечами. – Если честно, то я не особо разбираюсь в этом, – вдруг смущенно признался он и лукаво покосился на меня. – А про римию продавец в салоне рассказала…

Я ошеломленно уставилась на парня. Спустя миг мы уже вдвоем покатились от хохота. Просто так. Без особой причины.

Насмеявшись так, что начал болеть живот, я смахнула с глаз набежавшие слезы:

– Удивил так удивил! – весело покосилась на улыбающегося парня. – Не ожидала от тебя такого поступка! – И, чуть поколебавшись, уже тише добавила: – Спасибо! Это первые цветы в моей жизни…

Про цветы я ляпнула бездумно, под влиянием момента. Но сразу же прикусила свой болтливый язык и пожалела о своей откровенности, напоровшись на откровенно потрясенный взгляд Фейтерре:

– То есть?.. А разве жених… Монтриалли же один из самых богатых членов общества Кахелии!

На это мне нечего было возразить, так что я просто безразлично пожала плечами. Но призраки прошлого убили поднявшееся было при виде букета настроение. И некоторое время мы с Диллоном шагали молча. Но через десяток шагов Фейтерре заговорил снова:

– Значит, Монтриалли цветы тебе не дарил? А как же он тогда ухаживал за тобой? И как ты вообще согласилась выйти за него замуж?

Говорить о прошлом не хотелось. Совсем. Но в голосе Диллона звучало такое искреннее участие и недоумение. И совсем не было осуждения. Ни капли. Так что я сдалась и со вздохом призналась:

– Я и не могла отказаться. Я вообще тогда толком не понимала, что происходит. Отец заключил помолвку с Монтриалли от моего имени, когда мне было десять лет.

– Что?! – Диллон аж споткнулся и едва не растянулся на изъеденном временем дорожном покрытии. – Но… Я думал, что ты недавно заключила помолвку. Чтобы помочь отцу удержаться в сенатском кресле, когда антикоррупционная комиссия заинтересовалась его деятельностью… А выходит… Выходит, твой отец увяз в этой истории гораздо глубже. Просто раньше у него почему-то лучше получалось заметать свои следы.

Как бы мне ни было неприятно обсуждать свое прошлое и своего отца, я просто не могла не поинтересоваться:

– Что за история? Ты о чем?

Диллон наградил меня острым, как лезвие взглядом:

– Хочешь сказать, ты не в курсе?

Если вчера рядом с Фейтерре дорога домой мне казалась почти бесконечной, то сегодня она закончилась внезапно. И очень быстро. К своему подъезду с тротуара я сворачивала с неимоверным сожалением. Даже на мгновение в голове мелькнула мысль позвать Диллона в гости. В надежде вытянуть из него хоть что-то. Но пришлось с сожалением отказаться от этой идеи. Не факт, что Диллон вообще расположен к откровенности. А вот расценить это приглашение в совершенно нелестном для меня ключе он может точно. Поэтому я только сдержанно обронила в ответ на его вопрос:

– Отец держал меня как можно дальше от своих дел, бизнеса и политики. Он считает, что место женщины – это спальня и кухня. Ну и еще украшение приемов в доме тоже женская роль. Все остальное не женского ума дело.

Диллон скривился. Но особо удивленным не выглядел. Видимо, шовинизм моего отца широко известен на Кахелии. Возможно, именно из-за своих жестоких, архаичных взглядов на жизнь он так и не смог подняться выше сенатского кресла, хоть и очень мечтал об этом?