Я пролистала еще несколько страниц его блокнота.

— Ты любишь меня, Фишер? — Мой взгляд не отрывался от блокнота, голос был ровным, почти пассивным, как будто я спрашивала его о погоде или о том, как прошел день.

— Риз, это не имеет значения.

Моя голова покачивалась из стороны в сторону.

— Ты имеешь в виду, что это ничего не меняет. И, возможно, ты прав. Но… — Я подняла взгляд. — Это имеет значение.

Он поднялся на ноги и направился к окнам, выходящим на задний двор. Руки в передних карманах джинсов.

— Думаю, я любил тебя еще до встречи с тобой. Но мы не всегда получаем то, что хотим. Я отпустил свои кроссворды и одержимость словами, потому что это больше не вписывалось в мою жизнь. Дело в том, что… Я не знаю, как ты вписываешься в мою жизнь. И знаю, я знаю, что тебе не нравится, что твой возраст имеет значение, но это так. Я не буду причиной того, что ты не рискуешь в жизни. Не делай брак и секс целью своей жизни. Если Рори узнает, она захочет понять, почему. Зачем мне связываться с восемнадцатилетней девушкой? И я не думаю, что это сработает. Может быть, если бы наша разница в возрасте в десять лет была больше похожа на двадцать пять и тридцать пять, я мог бы привести доводы в пользу словесных чудаков и кисмета (Судьба́ — совокупность всех событий и обстоятельств, которые предопределены и в первую очередь влияют на бытие человека, народа и т. п.; предопределённость событий, поступков).

Он повернулся ко мне лицом, каждая унция его уязвимости была выставлена на всеобщее обозрение. Никаких стен. Никаких преград, никакой лжи. Только суровая правда.

— Любить тебя — мое любимое занятие. Это происходит автоматически и без усилий. И ты права, это важно. Но…

— Это ничего не меняет, — прошептала я, положив блокнот на диван, встала и прижала руки к ногам. Глядя в потолок, я сделала глубокий вдох, закрыла глаза и выдохнула одним большим толчком. — Голый рыбак, ты неисправим. Угрюмый. Смелый. Непредсказуемый. Дерзкий… и еще миллион вещей, которые мне не подходят. И все же мне показалось, что ты был первым человеком в моей жизни, который просто… подходил. Та версия себя, которую я боялась… та версия, которую я винила в твоем плохом поведении, стала мне нравиться. Она стала казаться мне моей настоящей кожей. Мне было приятно улыбаться без того, чтобы что-то в моем мозгу говорило мне, что я должна улыбаться. Ты придал моим дням яркие краски, и я не знаю, что увижу, когда тебя не станет… — Я сделала дрожащий вдох, когда эмоции захлестнули мои глаза —…когда ты не будешь моим.

Его руки скользнули по моей талии, его грудь прижалась к моей спине, его лицо склонилось к моему плечу. И я задрожала, эмоции охватили мое тело, как землетрясение. Разбушевавшиеся эмоции требовали выхода. Горе душило мои легкие. Реальность разрывала мое сердце.

Фишер повернул меня в своих объятиях и прижал щекой к своей груди. Он успокаивал меня мягкими поцелуями в макушку и нежными поглаживаниями другой руки по моей спине.

Я так устала от несправедливости в своей жизни. От молитв без ответа. Испытания моей веры.

Мой отец умер, и это не имело смысла. И я не хотела, чтобы кто-то, даже сам Бог, пытался убедить меня в обратном.

Решения Рори тоже не имели для меня смысла. Как будто в один день она была моей мамой, моим миром, а в другой — незнакомкой, которую приговорили к пяти годам лишения свободы.

Был ли у меня неестественный страх перед неудачей? Да. Успех казался мифом. Счастье… недостижимой целью.

А любовь… ну, это было что-то размытое и постоянно меняющее формы в моей жизни. Я гналась за любовью.

Любовью отца.

Любовью Бога.

Любовью Рори.

Но она всегда казалась недосягаемой. Пока не появился Фишер. С ним я прикоснулась к любви. Я держала ее в руках, как будто добиралась до конца радуги или натягивала лассо на луну.

У меня был Forester и работа в магазине плитки. И я скучала по Фишеру. Иногда я видела его подстригающим газон или работающим в гараже, когда возвращалась с вечерней прогулки или пробежки. Иногда я видела его в магазине плитки, когда он что-то забирал.

Мы учились вежливости.

Мы совершенствовали наши отношения с Рори.

Но в основном я проводила время, молясь о том, чтобы кратер в моем сердце затянулся, и… скучая по нему.

Было бы легче, если бы я продолжала злиться на него, если бы я не знала всего, если бы не чувствовала его любви.

— Я улетаю в Техас на выходные, — объявила я Рори, Роуз и Фишеру, когда мы ели пиццу и торт в среду вечером, чтобы отпраздновать день рождения Рори.

— О? — Рори недоверчиво смотрела на меня со своего любимого кресла-качалки на крыльце.

— Решение было принято в последний момент. У бабушки и дедушки пятидесятая годовщина свадьбы, и их церковь устраивает для них вечеринку. Они пригласили меня. Оплатили мой авиабилет. И они встретят меня в аэропорту в пятницу вечером, когда я приземлюсь. Просто недолгая поездка. Я вернусь домой в воскресенье вечером, потому что в понедельник мне нужно будет идти на работу.

— Ну, передай им от меня поздравления с годовщиной. — Рори сморщила нос. — Не то чтобы их это волновало. Я уже не самая любимая невестка.

— Тебя отвезти в аэропорт? — спросил Фишер. Это был редкий момент, когда мы общались напрямую, а не концентрировали внимание на Рори или Роуз, как обычно.

— Нет. Я оставлю машину в аэропорту, так как прилечу в воскресенье поздно вечером. Не хочу, чтобы кто-то беспокоился о том, как меня встретить. — Поговорив со своей тарелкой, потому что я все еще не могла смотреть ему в глаза, я сделала невозможное — на долю секунды подняла взгляд на него.

— Хорошо. — Намек на улыбку коснулся его губ. Это была улыбка Фишера, которую я успела полюбить.

— Как продвигается твоя новая работа? — спросила Роуз.

— Нормально. Немного однообразно, но люди, с которыми я работаю, хорошие.

Взгляд Роуз скользнул к Фишеру. Он отвернулся от всех нас.

— Я не имею в виду, что моя последняя работа была плохой или что люди, были нехорошими. — Мне следовало держать язык за зубами.

Фишер фыркнул от смеха, глядя вдаль.

— Это более безопасная работа, — добавила Рори.

Фишер уволил меня, потому что не хотел находиться рядом со мной после разрыва. Возможно, это был не совсем разрыв. Мы не были вместе в традиционном смысле этого слова. Тем не менее, разрыв, реальный или нет, был плотным и удушливым в воздухе между нами.

— Это так… — Я медленно кивнула.

— Ты разговаривала с Брендоном в последнее время? — Отличная смена темы разговора с Рори. Не то чтобы я хотела говорить о Брендоне в присутствии Фишера.

— Я вижу его в церкви. А в прошлую среду я видела его на библейском уроке.

— Никаких свиданий?

Я покачала головой.

— Он был занят учебой, а я… — С полуулыбкой я пожала плечом. — Не думаю о свиданиях.

Роуз продолжала наблюдать за мной и Фишером. Если она не видела расстояния между нами, эмоционального расстояния между нами, то она была слепа.

— Ну, помни, что я сказала. Сначала нужно развивать дружбу.

Никаких вихревых любовных романов.

Ничего запретного.

Никакой страсти.

Разве такой жизни я хотела?

Я бросила быстрый взгляд на Фишера, на его ссутуленные плечи, спокойную манеру поведения и отрешенный взгляд. Неважно, чего я хотела.

Мне было восемнадцать лет, и мне нужно было что-то делать, например… понять, что делать.

— Как насчет тебя, Фишер? — Рори смахнула с куска торта капельку глазури и слизала ее с пальца. — Роуз сказала, что у нас с Тиффани все разладилось. Есть еще перспективы? Или ты все еще довольствуешься сексом на одну ночь и крепко держишься за свою холостяцкую жизнь?