Гвидион какое-то время молчал, обдумывая смысл пророчества. Затем серьезно и пристально посмотрел на Ллиэн.

– В жилах твоей дочери течет кровь эльфов, но не только… Этель была бы наилучшим предзнаменованием для дочери королевы, которой также было бы суждено в один прекрасный день стать королевой, но руна перевернута… Это значит, что ей суждена другая участь, связанная с другой кровью и другим домом…

– Но это не означает, что она сама ее выбрала! – воскликнула Ллиэн.

– Нет, конечно же, нет…

– Учитель…

Гвидион и Ллиэн одновременно обернулись, услышав голос Ллоу Ллью Гиффа. Он смущенно улыбнулся, потом снова указал им на руну Этель, лежавшую на земле.

– Простите меня, ваше величество, но происхождение вашей дочери не эльфийское, не человеческое, – быстро сказал он. – Оно смешанное и одновременно ни то ни другое… Как у Мирддина.

Это имя хлестнуло Ллиэн, словно кнут. Она снова увидела мужчину-ребенка, стоявшего на поляне рядом с нею и ее новорожденной дочерью, и вспомнила его непонятную радость при виде девочки… Королева невольно повернулась к Блодевез, с таким выражением ужаса, что улыбка на лице подруги сменилась вопросительно-тревожным недоумением. Ллиэн опомнилась: ведь она сама изгладила воспоминание о Мирддине из памяти целительницы. Она успокаивающим жестом подняла руку и в изнеможении закрыла глаза.

– Только Мирддин и моя дочь? Это ты называешь ее домом? – спросила она, и голос ее невольно задрожал.

Юный друид покачал головой и опустил глаза под взглядом королевы.

– Мирддин был моим учеником, – произнес Гвидион и, небрежно указав на воспитанника, продолжал: – Я учил их обоих, после того как закончил с твоим посвящением… Никто не знает Мирддина лучше, чем он.

Ллиэн более пристально взглянула на Ллоу Ллью Гиффа. Он был эльфом, вне всякого сомнения, но в то же время это был безымянный ребенок, найденный Гвидионом в лесу, вдали от всех – ребенок без семьи…

– Это верно, – произнес тот почта вызывающим тоном. – Мы были как братья, и в то же время у нас не было почти ничего общего. Он был всего лишь бастардом, как… как и я сам. Но в то же время он был особенный. Иногда он внушал мне страх, а иногда я был готов умереть за него – настолько я им восхищался. Он учился тем же вещам, что и я, но магия деревьев для него была иной… В нем было что-то, чего я до конца не понимал…

– Да, – сказал Гвидион. – Словно бы человеческая часть его природы извратила все, чему я его учил… Нет, не извратила – изменила…

Друид снова обратил к ней ясный взгляд своих глаз.

– Ты знаешь о том, что большинство эльфов и людей чувствуют недомогание от одного его присутствия?

– И твоя дочь такая же, как он, – тихо добавил ученик.

Он улыбнулся – должно быть, ему казалось, что он произносит хвалу в адрес новорожденной, но Ллиэн восприняла его слова как оскорбление.

– Я думаю, он прав, – отеческим тоном сказал Гвидион, беря руки Ллиэн в свои. – Твоя дочь относится к особой породе существ – не эльфийской, не человеческой. Я заметил недомогание Ллэндона, когда он взял ее на руки. Она такая же, как Мирддин, и ты это знаешь, не так ли?

Ллиэн не отвечала.

– Руна перевернута… Ее судьба зависит только от нее. Я думаю, твоя дочь не станет ни королевой людей, ни королевой эльфов – возможно, какого-то другого народа, который произойдет от этих двух… Ты ничего не можешь для нее сделать, Ллиэн. Возможно, тебе придется доверить ее Мирддину.

Опять это имя! Ллиэн резко вырвала руки из рук; старого эльфа и взглянула на него почти с ненавистью.

– Это все, что ты придумал? – выкрикнула она. Затем одним прыжком вскочила и отшвырнула ногой три руны, лежавшие перед ней.

Гвидион широко раскрытыми глазами смотрел на разбросанные дощечки, не в силах понять, как она осмелилась на подобное святотатство.

– Значит, я должна ее бросить, да? Оставить одну в лесу, когда ей всего день от роду? Чтобы она… как ты сказал… «в одиночку встретила свою судьбу»?

– Ллиэн… – прошептал Гвидион. – Руны…

Ллиэн с яростным воплем оттолкнула с дороги ученика друида, который опустился на корточки, чтобы подобрать с земли драгоценные дощечки, и, не оглядываясь, помчалась к хижине.

В лесу воцарилась тишина. Гвидион с трудом поднялся, опираясь на руку ученика. Блодевез и оба брата опустили головы, избегая смотреть на старого друида, потом нерешительно обернулись в сторону шалаша. Ллиэн, должно быть, плакала, сидя возле колыбели дочери, или прижимала младенца к груди – одинокая, как ни одна мать на свете.

Гвидион, все еще не отпускавший руки ученика, словно постарел сразу на сто лет. Когда они проходили мимо братьев королевы, Блориан поднял глаза и встретился с ним взглядом.

– Что нужно делать? – спросил он.

Старик покачал головой с выражением бесконечной печали.

– Начнется война. Рианнон не разделит судьбы эльфов. Я не знаю, прав ли Ллэндон, не знаю, сможем ли мы победить людей, но это единственное решение. Если только…

Он погрузился в глубокое раздумье, не обращая внимания на напряженно-ожидающие взгляды эльфов. «Если только Ллиэн не родит другую дочь, на этот раз от Ллэндона, – подумал он. – Если только Рианнон не умрет и все не будет снова как прежде».

Он встряхнул головой и словно только что заметил стоявшего рядом с ним Блориана.

– Ты знаешь о том, что руны никогда не лгут, – глухо сказал он. – Рианнон суждено быть одной – так предначертано. Если Ллиэн захочет связать свою судьбу с этим ребенком… что ж, тогда судьба отстранит ее.

Он махнул рукой, словно сметая легкую соломинку.

– Я не понимаю, учитель…

– Но ведь это же ясно! – воскликнул Ллоу Ллью Гифф.

Юный олламх смерил брата королевы высокомерным, почти презрительным взглядом, хотя тот возвышался над ним на две головы. Стройный, как и все Высокие эльфы, Блориан походил на сестру – с длинными черными волосами, окаймлявшими продолговатое лицо с бледно-голубой кожей, на котором сверкали черные глаза. Ллоу Ллью Гифф рядом с ним казался хрупким, как ребенок. На ученике друида не было ни муаровой туники, ни серебряной кольчуги – лишь простая одежда из зеленой саржи и кожаные сапога, как у людей, живших в лесу. Его единственным богатством был золотой посох, указывающий на его ранг ученика, на который Блориан поглядывал с невольной завистью.

– Если твоя сестра решит остаться с дочерью, она умрет, потому что судьба этой девочки – расти в одиночестве из-за своего происхождения!

Блориан невольно отступил – его испугали не столько слова юного ученика, сколько его суровый тон. Он протянул руку, чтобы попытаться удержать Гвидиона, но друид сокрушенно покачал головой и отстранился.

Блориан смотрел им вслед и не двинулся с места, пока они не исчезли.

Казалось, что в Лот возвращается побежденная армия. Многочисленные раненые не поспевали за остальными, двигавшимися быстрым маршем по приказу герцога Горлуа, и образовали жалкое шествие позади основного войска – окровавленные, шатающиеся, обессиленные. Некоторые умерли, по дороге, других приютили крестьяне, третьи были ограблены мародерами, забиравшими у них все, кроме жизней, или убиты уцелевшими воинами-гномами – те, напротив, отнимали только жизни… Когда эта дезорганизованная армия вернулась в Лот, сам город стал казаться израненным, словно покрытым страшными шрамами бесчестья, свершившегося здесь несколькими месяцами раньше, когда началась война с гномами – внутри городских стен.

И, однако, люди были победителями.

Лот был украшен по случаю победы, и все жители высыпали на крепостные стены и прильнули к бойницам. С крыш свисали длинные знамена цветов города и его святых-покровителей. Однако крики радости смолкали на устах горожан при виде возвращавшегося войска. Поступь солдат была медленной и тяжелой, и они все еще были покрыты красноватой пылью, похожей на засохшую кровь. Матери и жены, пристально вглядываясь в них со стен, вздрагивали при виде этих измученных, с трудом бредущих мужчин, искали среди них своих мужей и сыновей и плакали, заметив их или, напротив, не увидев.