– Извини, Илик, нет времени.

– Нет времени на ерунду, ты хотел сказать? – цепляю его, зная, что не ответит, но цепляю.

Понимаю, что Там никуда не ушел.

– Хм… Извините, что вмешиваюсь. – снова чик-чирик! – Ильяс Александрович, мне нужно вас раздеть и вытереть полотенцем. Тамерлан Александрович, вы позволите?

Она нарочито вежливая, но в ее голосе ни на йоту смирения! Воробушек показывает, что и у него есть коготочки? Или даже зубки?

– Я сам разденусь и вытрусь! Дай мне полотенце!

– Нет уж. Это моя работа! – чувствую, что она становится ближе. Словно горячая волна от нее.

Неожиданно слышу сдавленный смешок брата, словно он ухмыляется в ладошку, пытаясь сдержаться.

Тамерлан смеется?

Понимаю, что уже долгое время не слышал от него такой искренней реакции. Воробушек и его смогла вывести из зоны комфорта! Молодец!

Нет. Совсем не молодец!

Чувствую, как она расстегивает мокрую рубашку, касаясь моей кожи. Чёрт. Это лишнее.

– Я ушел, счастливо оставаться, Надя. Зайдете ко мне в конце рабочего дня. И… олуха этого тоже прихватите с собой. Есть о чем поговорить. До свидания.

– До свидания. – опять чирикает в ответ, и я тут же снова ощущаю ее теплые ладошки.

– Уйди. Я сказал, что я сам!

– Как хочешь.

Ах, как хочу? Она опять спрашивает, как я хочу? Прекрасно!

Нащупываю ее запястье, хватаю, и резко притягиваю к себе на колени. Надя взвизгивает.

– Что? Мокро?

Звонок Тамерлана меня тогда застал врасплох.

Нет я не забыла про Илика. Разве его можно забыть?

И я не могу сказать, что влюблена в него. Я просто не знаю, как это назвать.

Любовь?

Ну, нет! Я не готова признать, что люблю этого наглого, противного, заносчивого, с отвратительным характером мажорчика!

Мне просто интересно, что с ним? Как он живет? Действительно ли он отказался лечиться и просто уехал домой.

Я видела в клинике доктора Самада, который работает в доме Умаровых. Но спрашивать об Ильясе мне было неловко.

Нет, один раз я себя пересилила, Самад сказал, что недоволен пациентом, ему не нравится состояние Ильяса. Когда пациенту нравится страдать – разве врачу это понравится? Самад считал, что Ильясу нужен весомый повод для того, чтобы вернуться к нормальной жизни.

– Его травмы не критичны. Он мог бы уже встать на ноги. И глаза – там ситуация сложнее, но тоже все решаемо, операции по восстановлению зрения давно и успешно делают во всем мире. С деньгами Умаровых проблем вообще не должно быть. Но, но, но…

Когда Товий Сергеевич предложил мне попробовать себя в качестве сиделки я не раздумывала. Тем более меня сам Тамерлан попросил приехать.

Приехать просто для того, чтобы поговорить, попробовать.

И вот я тут.

Слышу его голос, вижу презрительно сжатые губы. А чувствую…

Почему-то чувствую, что он рад меня… нет, не видеть, конечно. Слышать.

Слышать рад, хоть и пытается убедить в обратном.

И холодный душ ему совсем не помешает.

Нет, в какой-то момент я думаю, что не хочу вот так. Не выдержу его грубых, обидных слов. Не вынесу пренебрежения.

Да уж… поглумилась над слепым калекой? Так он говорит?

Жестоко. И он не прав! Я не глумилась. Я…

Я просто ищу способы вывести его из себя. Вывести из состояния, когда он жалеет себя, лелеет эту свою ущербность.

– Он думает, что наказывает себя таким образом. Считает себя виноватым в том, что случилось с нашей семьей. – Это Тамерлан говорит мне. Я еще толком не знаю, что там у них произошло, старший Умаров не рассказывает все, а я не считаю нужным вспоминать сплетни, которые слышала в клинике.

Если Ильясу будет нужно – если я сделаю так, что ему станет нужно – он сам все расскажет, ведь так?

– Илик считает, что искупает свои вину таким образом. Не думает о том, что от этого нам еще хуже. Мне и маме… Я не знаю, что с ним делать, Надя.

– Разве я смогу чем-то помочь?

– Честно? Я не знаю, Надя. Но я видел, что после ваших визитов в клинике он был… какой-то другой. Словно оживал немного. Почему-то мне кажется общение с вами ему на пользу. Если я ошибаюсь – что ж, вы можете уволиться в любое время. Вернетесь в клинику под крылышко к Товию.

Я не могу сдержать смешок. Тамерлан смотрит удивленно. Потом видит справку с моей фамилией и с фамилией Товия Сергеевича.

– Воробьева Надежда и… Коршунов Товий Сергеевич?

Да уж, Воробей и Коршун – это были прозвища моего отца и его лучшего друга. Только Товий раньше шутил, что он Коршун под крылом у Воробья.

Я уверена, что у нас с Иликом не получится никакого общения. Не знаю почему.

И выхожу из ванной с мыслями, что нужно сразу линять отсюда.

В коридоре вижу Тамерлана, он по выражению моего лица понимает, что что-то со мной не так, извиняется, обещает оплатить неустойку, а я…

Я спускаюсь вниз и прошу у горничной дать мне пару больших банных полотенец.

Ох, если бы я знала, что Илик решил мне отомстить!

Мне же… мокро! Реально! И холодно!

И…

Он что, щекочет меня? Вот же…

Пытаюсь вскочить, но он не отпускает.

– Чем от тебя пахнет? – Почувствовал? Ну да, я купила духи, легкие, с цитрусовым ароматом. – Вкусно… похоже на… средство для мытья посуды. С лимоном.

Вот же… гад!

– Неужели Ильяс Умаров когда-то мыл посуду?

– Срыв шаблонов, да, Воробушек?

– Да, волчонок.

– С чего это вдруг я волчонок?

– Злой, потому что, и наглый. Пустите.

– Мы вроде на «ты» нет?

– Нет. Пустите, я вся мокрая, а переодеться мне не во что.

– Значит надо раздеться, и высушить твоё платье. Ты же в платье?

Очень опрометчиво, но именно в нем.

– Раздеться, говорите? – почему бы и нет?

Мне удается соскочить с его колен, и я… начинаю расстегивать пуговицы на платье, зная, что он услышит, почувствует.

– Ты… что делаешь, Надежда? – голос у него хриплый.

– Вы же сами сказали, что не надо раздеться? Я раздеваюсь!

Что, съел?

***

В мокрой одежде, конечно, очень неприятно, но, разумеется, я еще не сошла с ума, чтобы раздеваться при Ильясе!

Да, я знаю, что он не может меня увидеть. Но все равно. Я-то его вижу!

И… я еще никогда не раздевалась при мужчине. Да и вообще, при чужих людях я максимум в купальнике ходила. Даже когда жила с девчонками в общаге и потом, когда мы стали снимать квартирку на двоих с однокурсницей. Она смеялась надо мной, называя «скромняшкой», а я…

Просто не могла.

Были причины. Неприятные. Такие, которые не забываются, хоть и стараешься запихнуть их в самый дальний уголок сундука своей памяти.

Надо сказать Илику, что я пошутила. Но в меня словно бесенок вселился!

Украл милого Воробушка и занял его место!

Вижу, как напряженно сжимаются его челюсти.

– Ну, ты уже, или как?

– Уже что? – стараюсь не дышать, понимая, что Илик меня раскусит.

Нет уж! Пусть думает, что я реально стою перед ним в чем мать родила.

– Сняла все мокрое? А то мало ли… подхватишь воспаление легких и привет.

– Заботитесь о моем здоровье, Ильяс Александрович?

– Ну, ты, как-никак… обслуживающий персонал. Я как достойный работодатель, обязан…

– Не обязаны, – перебиваю, точно бесенок во мне! – И я не ваш обслуживающий персонал. Меня нанял ваш брат, так что… Я его персонал. А для вас я просто мебель. Так что не обращайте на меня внимания.

– Мебель? Прекрасно. Знаешь что, табуретка, подойди ближе. Мне помощь нужна.

– Табуретки ходить не умеют.

– Хорошо… кресло на колесиках, двигай ближе, я не могу стянуть футболку.

– А волшебное слово?

– А разве оно нужно мебели?

– Оно нужно всем, Ильяс Александрович.

– Еще раз назовешь меня так, я за себя не отвечаю!

– И что вы мне сделаете? – усмехаюсь, и тут же закусываю губу. Не хочу, чтобы он меня неправильно понял. – Извините…

Слово вырывается само собой. Похоже, бесенок во мне долго не выдерживает. Глупый Воробушек его все же вытесняет.