Прибыв на место, тихонько пробрался к ее почтовому ящику. Он скучал без нее.

На обратном пути комиссар был почти уверен, что его квартира уже полыхает ярким пламенем, и эта мысль придавала ему буддийскую веселость. Но все было в порядке. Пришлось лишь подлить вина — в мясо и себе в глотку.

Потом он позвонил и сказал ей, чтобы она заглянула в почтовый ящик. И что почтовую марку она может взять себе. Ее голос звучал совсем молодо, так она обрадовалась.

Потом он принял две таблетки аспирина и выкурил, да, выкурил сигарету. Он купил себе легкие «Давидофф» и еще резервную пачку «Плейерс».

Он вытащил из-за полки складной стол, взял белую скатерть своей умершей тетки и остановил выбор на английской посуде, которую после смерти его жены все та же тетка упорно дарила ему много лет к каждому празднику. Сегодня он впервые ею воспользуется. Льняных салфеток нашлась только пара. Со вздохом он остановил свой выбор на бумажных, с новогодним рисунком. Чего еще не хватает? Свечей? Так, теперь все в порядке. Внезапно он рассердился на себя.

— Ты принимаешь у себя троих более или менее непритязательных полицейских и одну черствую турчанку, а не Изабеллу Аджани…

Он выпил холодный растворимый кофе, помешав его пальцем, и стащил большой кусок шоколада из потайного ящика в платяном шкафу.

Зазвонил домофон. Тойер нажал на кнопку, не спрашивая.

Через считанные секунды Штерн в спринтерском темпе одолел последний из лестничных маршей.

— Алло, шеф!

— Привет, Вернер!

Его подчиненный, как само собой разумеющееся, прошел в гостиную и открыл также дверь примыкающей спальни. Удивленный Тойер проследовал за ним.

— Извини, я всегда ужасно любопытен.

Старший гаупткомиссар засмеялся:

— Скажи-ка, парень, ты перешел со мной на «ты»?

— Господи! — Штерн переменился в лице. — Господи, нет!

— Брось, сегодня мы будем на «ты». Все-таки кое-чего добились вместе.

Новый звонок. Тойер пошел к двери.

Лейдиг танцующей походкой взлетел по ступенькам и явился точно в назначенное время, следом за ним, пыхтя, притащился Хафнер.

— Даже тренированный спортсмен сбивается с дыхания, когда печенка забирает девяносто процентов энергии тела. — Лейдиг хихикнул, развеселившись от собственной злой шутки, но Хафнер его даже не слышал.

— Входите. Господи, Томас, что ты принес? — Искренне тронутый Иоганнес Тойер взял первый букет цветов за много лет, подсолнечники с добавлением каких-то веточек. — Боже, Хафнер, какие красивые…

Несколько минут все были заняты поисками вазы, хозяин при этом с огромной теплотой думал об этом неприятном, беспутном, безвольном Хафнере. Когда цветы, наконец, нашли свое место на подоконнике в гостиной, даже Лейдиг признал, что они «супер». Явно ошеломленный ярким подарком коллеги, он почти с неохотой вытащил из внутреннего кармана блейзера маленькую упаковку и, немного робея, отдал Тойеру. Тот даже не мог объяснить свое нараставшее волнение.

— Ах, — только и мог он сказать, разрывая неловкими пальцами красную бумагу. — Криминальный роман Фридриха Глаузера «Матто правит бал». Насколько я помню, «матто» по-итальянски означает «безумец». Не читал. Спасибо тебе, Симон.

— Просто мы все так обрадовались, что вы нас пригласили, — прокаркал Хафнер между двумя глубочайшими сигаретными затяжками.

Оделся он ужасно, отметил про себя Тойер. Хафнер был в горчичном пиджаке, светло-коричневой рубашке с маленьким вышитым всадником родео на нагрудном кармане, дешевых потертых джинсах с ремнем, усыпанном заклепками, и в ковбойских сапогах. Лейдиг в отличие от него опять выглядел так, словно явился на конфирмацию: серые брюки, коричневые ботинки, синеватый пиджак, не хватало лишь неумело повязанного галстука и букетика в петлице. Штерн, стоявший чуть в стороне — гости еще расхаживали по гостиной, — был одет, напротив, по-будничному: парусиновая обувь, джинсы, серый тесноватый пуловер.

— Мы все выглядим ужасно, — пробормотал Тойер; к счастью, никто не слышал его слов. Помимо джинсовой рубашки и таких же брюк на нем были клетчатые тапочки и фартук, который он в припадке скверного настроения заказал по Западногерманскому радио. Громко же он сказал: — Что же мы стоим? Присаживайтесь, а я сейчас принесу вина.

Он похвалил себя за то, что не стал экономить и сделал в лавке «Вейн-Окс» достаточный запас. Две бутылки ушли на мясо, одна… хм… испарилась, но для их гулянки оставалось еще десять загадочно мерцавщих пузырей. Он откупорил сразу две бутылки.

Обычно это был момент, когда такие, как Хафнер, отважно утверждали, что хотят пить только минералку, чтобы через полчаса отведать «бокальчик», но на этот раз он отбросил этот постыдный, лицемерный ритуал. Отказался и Лейдиг от своего примерного воздержания. С большой симпатией друг к другу четверо мужчин сидели за столом и выпивали. С кухни уже доносился восхитительный аромат.

«Эх, хорошо!» — подумал Тойер.

Разумеется, беспутный Томас Хафнер не преминул ненадолго испортить общее умиленное настроение.

— Эй, жадина, ты тоже мог бы принести что-нибудь!

Штерн покраснел, но тут же храбро заявил, что тоже принес кое-что Иоганнесу…

— Как он его называет? Что он сказал? Как он назвал шефа?

— Все о'кей, Томас, сегодня мы на «ты».

Итак; он тоже что-то принес. Что ж его не спрашивают, почему он до сих пор не вручил подарок? Ну, он ждет такого вопроса, вывернулся Штерн.

— Так почему ты еще не отдал свой подарок? — радостно спросил Хафнер.

— Вон, моя жена отыскала, и я не знаю, как это шефу… ну, вот. — Штерн вытащил из кармана брюк коробочку и сунул Тойеру в ладонь. — Вот, Иоганнес, я никогда не думал, что ты нас когда-нибудь пригласишь.

Это были запонки: две маленькие медвежьи головы. Лейдиг истерично захохотал, а Хафнер постучал себя по лбу. Штерн покраснел еще гуще, побагровела даже шея. Тойер положил руку ему на плечо.

— Не слушай их, Вернер, и скажи своей жене, запонки мне очень понравились! Вот. А сейчас я взгляну, что там с нашей едой.

На кухне Тойер выбросил запонки в мусорное ведро. Ведь у него даже не было подходящей рубашки. Впрочем, ладно! Он достал их из ведра и положил в ящик стола.

Кто знает, может, когда еще и пригодятся…

«Монтепульчано» текло рекой. Пустой противень из-под мяса уже стоял на полу, и Хафнер использовал его как пепельницу. Тойер дымил с ним наперегонки, и даже двое остальных уже выкурили по царе сигарет.

— Этот чертов Зельтманн, он хотел нас опустить. О-П-У-С-Т-И-ТЬ!

— Слушай, Хафнер, не будь таким вульгарным. Действительно, не каждому…

— Лейдиг, ты, гусек, думаешь, ты лучше? Рыба ты безмозглая! Лейдиг, Лейдиг, замолчи или кушай кирпичи… Тот порножурнальчик, из-за которого твоя мама натравила на тебя Зельтманна… Как он назывался?

Все это напоминало мучительную казнь, но Лейдиг был настроен на удивление мирно.

— Ты радуешься, да, баран? Но ведь ничего не было, даже Зельтман сообразил, с кем имеет дело.

Ожил домофон.

— Соседи, — с раскаяньем заметил Штерн. — Мы слишком орали.

— Не-е, думаю, это Ильдирим, — буркнул хозяин. — Ее я тоже приглашал. Сказала, что придет попозже.

— О-о! — обрадовался Хафнер.

Тойер нажал на кнопку домофона и тяжело встал в дверях.

Появившись из-за последнего поворота, она засмеялась — он выглядел комично, похожий на воздушный шар в фартуке.

— Мерхаба, — ухмыльнулся Тойер. — Мы все уже немножко пьяные.

— Мерхаба, привет! — снова засмеялась Ильдирим. — Вы говорите по-турецки?

— Я подхватил это слово из «Программы с мышкой». Еды у нас, к сожалению, больше нет.

— Мне все равно, — сказала Ильдирим. — Я вашей квартиры толком и не видела. Что ж, симпатичная. Не тесновато вам тут?

— Об этом я как-то никогда и не думал, — солгал Тойер и помог ей снять кожаную куртку.

— Ах, рисунок Бабетты! — Ильдирим улыбнулась, обнаружив на стене шедевр девочки. — Ее мать снова забирают, на этот раз принудительно и в психиатрию. Малышка опять будет жить у меня. С завтрашнего дня. Сегодня мы вместе поужинали. Манной кашей, первой в моей жизни. И неплохо! Правда, потом она заявила, что не любит манку. Так что завтра она перебирается ко мне, я рада…