Наш взгляд на переводчиков Посольского приказа остается, однако, во многом взглядом со стороны. За переведенными ими текстами и формализованным языком челобитных мы не слышим живых людей, зачастую так и не ставших своими в чужой стране. Немногочисленные свидетельства иностранцев, подавляющее большинство которых не были подданными царя и находились в России лишь временно, помогают реконструировать поведение московских переводчиков в отдельных эпизодах, но остаются фрагментарными и почти всегда нуждаются в дополнительной проверке. При этом до настоящего дня нам не были известны какие-либо объемные источники личного происхождения, в которых русские переводчики XVII в. рассказывали бы о своей деятельности или о том, как они воспринимали перипетии большой политики, с которыми сталкивались ежедневно.

Немецкая рукопись, найденная недавно в собрании Библиотеки Академии наук в Санкт-Петербурге, позволяет хотя бы отчасти заполнить эту лакуну. В библиотечной описи рукопись обозначена как «Дневник войны о войне (sic!) русских и поляков с 1654 по 1664 год». Действительно, содержащийся в ней текст представляет собой дневниковые записи за период с августа 1654 г. по конец 1664 г., снабженные краткими погодными «Дополнениями» (Supplementa). Речь, однако, не идет о личном дневнике в прямом смысле слова. Перед нами – история внешней политики России, и прежде всего ее войны с Речью Посполитой (1654–1667), ставшей ключевым событием в истории Восточной Европы XVII в.

В первые годы войны царь Алексей Михайлович, поддержав восставших против Речи Посполитой запорожских казаков, захватил почти всю территорию Великого княжества Литовского и часть украинских земель и добился в 1656 г. выгодного Виленского перемирия. В 1656–1658 гг. Россия вела в Прибалтике боевые действия против Швеции, также претендовавшей на часть польско-литовского государства, но не смогла добиться успеха и вынуждена была в 1658 г. заключить компромиссное Валиесарское перемирие, а в 1661 г. – Кардисский мирный договор. В 1658–1660 гг. русские войска, возобновив боевые действия, потерпели ряд поражений и были вынуждены перейти к обороне, а литовская шляхта и часть запорожского казачества встали на польскую сторону. По завершившему войну Андрусовскому перемирию Россия вернула потерянные в Смутное время Смоленск и Северскую землю, а также присоединила Левобережную Украину и Киев на правом берегу Днепра. За тринадцать лет, прошедших с начала войны, конфликт вышел далеко за пределы польско-литовских земель, а его прямыми или косвенными участниками оказались все ключевые державы Восточной, Южной и Центральной Европы: Швеция, Дания, Бранденбург, австрийские Габсбурги, Османская империя и Крымское ханство[5].

«Дневник» отразил множество граней этого сложнейшего конфликта. Его автор рассказывает о боевых действиях, поведении русских войск на оккупированных территориях, судьбе польских пленных в России, событиях при царском дворе, порче монеты, восстаниях и политической борьбе в России, Запорожской Сечи и на территории польско-литовского государства, пожарах, вспышках чумы и прочих бедствиях. Многочисленные и подробные сообщения, записанные, как кажется, очевидцем, относятся к приемам иностранных послов в Кремле и переговорам русских дипломатов на посольских съездах с польскими и шведскими представителями. Хотя большая часть сообщений, несомненно, отражает взгляд из Москвы, автор «Дневника» не скрывает своей неприязни к «московитам» и сочувствия к тем, кого он именует «поляками».

Рассказчик не называет своего имени и избегает любых упоминаний о себе и своей семье. Его знания о российской дипломатии, однако, столь обширны, приводимые сведения точны, а владение несколькими языками – немецким, русским и польским – несомненно, что предположение о службе автора в Посольском приказе напрашивается само собой. Последующие сопоставления данных «Дневника» и приказной документации всецело подтверждают эту догадку. Их совокупность почти неопровержимо свидетельствует о том, что автором «Дневника» был Василий (или, вернее, Кристоф, если использовать его немецкое имя) Боуш, которого Сторн запечатлел за работой в 1661 г. Сочинение Боуша не только содержит уникальные свидетельства об истории России середины XVII в., но и позволяет разглядеть в ее авторе человека, охваченного сильной политической эмоцией и ищущего способы и жанровые рамки ее выражения. Настоящая публикация впервые представляет современному читателю этот своеобразный текст в комментированном русском переводе и (в приложениях к электронному изданию) немецком оригинале[6].

Хранящаяся в БАН рукопись представляет собой, насколько нам известно, единственный сохранившийся список «Дневника». Это поздняя беловая копия, выполненная профессиональными писцами. Манускрипт in folio занимает 189 листов. Для него характерны широкие внешнее, верхнее и нижнее поля, в то время как поля с внутренней, примыкающей к переплету стороны листов отсутствуют совершенно, что в редких случаях затрудняет чтение. Использованная бумага может быть с большой долей вероятности датирована периодом между 1710 и 1740 гг.[7] Рукопись заключена в переплет из плотного картона, выполненный, вероятно, в конце XVIII – первой четверти XIX в. На внешней стороне его верхней крышки вытеснен императорский герб в виде двуглавого орла, а на первом листе – штамп Академии наук того же времени с аналогичным гербом.

Пагинация в рукописи непрерывна и, вероятно, выполнена некоторое время спустя после ее написания. Очевидно, что конец списка (одна или несколько тетрадок) утрачен. Текст обрывается на середине предложения внизу последнего, 189-го листа. Один из листов, а именно лист 115, не имеет отношения к основному содержанию и, вероятно, был подшит по ошибке во второй половине XVIII в. На его обороте помещается список книг, переданных в библиотеку Академии из собраний различных учреждений по распоряжению княгини Екатерины Романовны Дашковой, директора Академии в 1783–1794 гг.

Основной текст написан двумя четкими почерками, очевидно, принадлежащими профессиональным писцам первой половины XVIII в. Объем выполненной ими работы неравен. На долю первого переписчика пришлось более 90 процентов текста, в то время как второму принадлежит лишь относительно короткий фрагмент на листах с 47-го по 54-й (записи с 11 января 1657 г. по 22 апреля 1658 г. и «Дополнение» к 1657 г.). Текст на написанных им листах, за исключением двух последних, заключен в прямоугольную рамку, а поля сокращены. Кроме того, в пометах можно выделить еще по меньшей мере два почерка, значительно более небрежных. Одним из них сделан латинский подзаголовок Res gestae Cz[aren] Alexii Mich[ailowicz] ab Anno 1654 usque 1664 – «Деяния царя Алексея Михайловича с 1654 по 1664 г.» в начале текста, вторым – рубрикация на полях рукописи. Вероятно, первым из этих почерков сделаны также частые пометы и исправления внутри текста рукописи, касающиеся орфографии, замены или объяснения отдельных слов, фразеологических и грамматических конструкций.

Немецкий язык, на котором написан текст, был, несомненно, родным для автора, привычного к написанию сложных текстов на этом языке. Синтаксис «Дневника» подчас весьма запутан за счет большого количества сложноподчиненных предложений и оборотов, заключенных один в другой, что в целом характерно для немецких барочных текстов. Некоторые синтаксические конструкции не завершены, возможно вследствие ошибок переписчиков, и представляют определенные сложности для понимания. Ошибкам переписчиков, быть может, следует приписать и нерегулярность падежных и глагольных форм. Некоторые формы сильных глаголов (претеритум begunte, fund; причастия abgesand, vermuchtet; инфинитивы begaben, gelangen и т. п.) весьма необычны. При этом в «Дневнике» довольно мало диалектных слов и выражений, заимствованных из нижненемецкого языка, которые могли бы указать на возможное происхождение автора (Kante, Tolk, Skute, vertrokken и некоторые другие).