Я уже сказала, что не ждала ничьего приглашения «подёргаться», все вокруг незнакомые, и обстановка такая – танцуй, как нравится, будь сама собой, прыгай, летай, крутись на полу в брейк-дансе, никто слова не скажет… и я не сразу поняла, что ко мне обращаются.

– Эй… эй, Покровская!

Я даже расстроилась поначалу: ну, вот, и тут вычислили, вроде бы и город у нас не маленький, и район совершенно другой, далёкий от нашего, а знакомые и здесь объявились…

И вдруг я поняла, чей это голос! Замечательный, чудный голос! Мечты сбываются, понимаете, да?

Я подняла глаза.

– Захар! Привет!

– Чао-какао! Ты как тут очутилась?

– Так же, наверное, как и ты.

– А где твой… этот… Санчо Панса из тундры?

– Капитонов, что ли? Ты что, думаешь, мы нитка с иголкой?

– Ну.

– Ты ошибаешься. Мы с ним просто соседи.

– Да ты чё?

– Ты что, не знал?

– Откуда?

– Да он, наверное, дома. Не знаю!

– Слышь, Покровская, как ты похожа на эту… – большим пальцем Захар указал за спину, где на сцене верховодила залом вокалистка группы, – просто один в один. Давай мы её столкнём, а ты к микрофону встанешь.

– Давай! – я засмеялась. – Иди, сталкивай, а я посмотрю.

– Подожди. Спорим, ни один человек не догадается о подмене?

– А петь я что буду?

– А чё ты пела там, на железке?

– Тогда нам вдвоём петь придётся… Что-то там такое про две зимы и четыре весны…

Мы расхохотались.

Захар забросил мои руки себе на плечи, и мы потанцевали под спокойную, про любовь, песенку. В ней говорилось о том, что девушка ищет любовь, чтобы согреться зимой, но главное, чтобы согреть того, кого любит.

Ох, я так обрадовалась Захарычу, просто непередаваемо. Он был сейчас в футболке, тоже в синей, знает, что ему идёт этот цвет. Его привёл сюда приятель из спортивного клуба, Данила Коноплёв, Данила подсказал, что на Alai Oli нужно сходить, что группа классно поёт и всякое такое. Захар сообщил, что музыканты в первый раз в нашем городе, а девчонки, стоя практически под ногами певицы у сцены, подпевали, значит, знали слова её песен… значит, группа была уже вполне раскрученной. Наверное, ей Интернет помог раскрутиться. Вот чего я сижу дома с этим Лёвой и Цоем, отстаю от жизни, ходить надо во все места, включая злачные.

Захар по-прежнему непередаваемо хорош, ресницы, конечно, укоротились со времён детского сада, потому что лицо выросло, но они по-прежнему пушились и затеняли глаза. Спорт расширил его плечи, а лицо было до сих пор нежное, и только по краям верхней губы стали пробиваться чёрные усики. Говорят, девчонки любят парней мужественных, а этот… с нежным лицом… Что я нашла в нём, что?.. Ругаю себя, а что толку.

Захар слинял так же внезапно, как и появился, вместе со своим Данилой. Мог бы попрощаться вообще-то… Но, несмотря на то, что он не попрощался, в тот вечер я испытала настоящий кайф… Я с ним танцевала. И не знаю, чего больше было в этом кайфе: самообмана, равновесия, счастья, спокойствия.

Нет, только не спокойствия. Я долго не могла заснуть в эту ночь.

На следующий день я снова оказалась в подъезде «хрущёвки». Еле дождалась, когда уроки закончились, а потом ждала, когда кончится его тренировка. И дома я всё время взглядывала на часы. За полчаса до того времени, когда он был должен, по моему мнению, вернуться, помчалась в знакомый подъезд. Не могла я дома сидеть. Какое-то неведомое предчувствие гнало меня прочь.

Захар возвращался с тренировки с огромным рюкзаком за спиной. Там его форма, бутсы.

– Покровская, ты зайдёшь? – он даже не поздоровался. Ну да, в школе ведь виделись. Но он вообще не удивился, он как будто ожидал меня тут увидеть. Привык к этому, что ли? Я его к этому приучила.

– Нет.

Мне страшно хотелось зайти и одновременно страшно было заходить. Предчувствие не уходило и какое-то незнакомое волнение ощущалось во всём теле. И поэтому я боролась с собой.

– Заходи, я один.

– Я знаю. Нет.

Он подошёл к дверям, открыл ключом.

– Считаю до трёх… Раз… два… Зайдёшь?

Я медленно поднимаюсь по лестнице. На моём лице гордая маска верблюдицы. Я не ждала приглашения, и вообще я просто прохожу мимо его квартиры, прохожу на пятый этаж постоять там у подоконника. Но раз уж он зовёт меня, то сделаю одолжение, зайду на минутку. Захар стоит в дверях, ждёт. Рукой опёрся о косяк. Чёрные волосы собраны в хвост. Лицо серьёзное, без улыбки. Ему стало жалко стоящую у окна девушку. Вдруг она и ночью тут стоит. Он же не знает. Бездомная! Бездомная и безмозглая! Мне стыдно тут быть. Мне стыдно, что я зашла. Поэтому хочется плакать. И бежать на улицу. Но я захожу.

– Проходи.

– Я тут постою.

– Проходи, говорю!

– Спасибо, не надо.

– Ну, и стой в прихожей!

Он резко повернулся и ушёл в комнату, а я стояла, прислонясь к входной двери спиной, и вдыхала воздух, которым он дышит. Захар прошёл в кухню, слышно было, как зашумел чайник. В прихожей на вешалке тёплые куртки. С полки для шапок свесился вязаный шарф с бахромой. Этот шарф Захар носит под курткой в крутые морозы. А пока он обходится без шарфа. Я его хорошо помню. Я потрогала бахрому, погладила шарф. Потянула его и, когда он оказался в моих руках, укутала им шею.

– Держи.

Захар принёс чай. Он был горячий. Не Захар, чай. Из чашки поднимался пар.

– Спасибо.

У него в руках чашка – точно такая же, как у меня, с цветочками с двух сторон. Мы стояли друг против друга в тёмной прихожей и отхлёбывали чаёк.

– Тебе чё, холодно?

– Тепло.

– А зачем шарф взяла?

– Так просто.

Он был рядом, и меня трясло от его близости. Я передала ему пустую чашку.

– Спасибо. Я пойду.

– Ну, ладно. Давай, дуй.

Он приблизился ко мне, чтобы открыть двери, и взялся за замок. Его пальцы крутили колёсико замка, я стояла рядом и слышала его дыхание.

– Захар…

Он оглянулся.

– Чё?

И вдруг моя голова оказалась на его плече. Я не владела собой, понимаете, да?

– Ты чё, Покровская? Ты больная, точно.

Он говорил это, обнимая меня. Мы обнимались, как ненормальные, и целовались в тесной прихожей под куртками и шапками и шарфами, а потом я сделала усилие над собой и заставила выскользнуть из его объятий.

За мной захлопнулась дверь. Без «пока», «прощай», «до свиданья».

Я прислонилась к ней спиной, закусила губу, закрыла глаза. Боже! Боже! Боже! Что это было!!!

Стала медленно, ступенька за ступенькой, как будто читала страницу за страницей, спускаться с лестницы.

На лестничной площадке второго этажа сидела кошка. Она смотрела на меня с подозрением.

– Что? – тихо спросила я кошку. – Да, да, да! Целовалась, да!

Я засмеялась, а потом заплакала.

Я шла по улице и ревела от счастья. Я целовалась! С Захаром!

Прохожие не обращали на меня никакого внимания. Да и я на них – никакого!

Брела тихонько по направлению к центру. Берегла внутри себя, как хрустальную вазу, то волшебное состояние, ту невесомость, которые были в той близости…

Улицы становились всё многолюднее, всё шумнее. На местном «Арбате» – толпы людей. Фотографировались у ярко раскрашенных пластмассовых медведей в рост человека, болтали по мобильным телефонам. Дети носились с мороженым в руках. Влюблённая парочка плавно двигалась под тучей воздушных шаров. Эти шарики над ними были, как круглые цветные паруса. Парочка мечтала уплыть или улететь в страну одиноких влюблённых на этих малосильных шариках. Мужчина купил что-то крупное и важно шагал с большущей белой коробкой под мышкой. Ворона села на плечо чугунного коробейника. На лотке коробейника чугунные пирожки. Глупая птица, ничего тебе здесь не обломится! Толпа старшеклассников вывалилась из кафешки. Парни и девчонки о чём-то спорили, размахивали руками, ругались и смеялись одновременно.

Но всё это было как будто фоном, поверхностным и малозначительным. Главное же творилось у меня в душе.