И она победоносно смотрит на меня.

Уела.

Да она задолбала меня!

Но я не зря регулярно занимаюсь медитацией. И я лишь со сдержанной улыбкой киваю ей в ответ:

– Да, да, я вас отлично понимаю. Антонина Ларионовна. У нас в университет авиации тоже не брали девочек, которые не соответствовали определённым стандартам. Самым высоким… Мы же представляем страну на самом высоком уровне. Всё должно соответствовать.

– Знаю я эти стандарты, – бубнит свекровь сквозь зубы, выливая на раскалённую сковородку полбутылки самого дешёвого подсолнечного масла.

Я морщусь: в наше время и младенец знает, что жареное вредно. И я для своего Жени всё готовлю только на оливковом. А готовлю я, кстати, отменно. Да только зачем, если мой любящий муж специально просит меня поручать это всё нашей Леночке?

– Да, самые высокие, – с невозмутимой улыбкой подтверждаю я. Мы ведь должны и эвакуацию пассажиров суметь организовать, и горящий самолёт посадить, и первую помощь оказать, если потребуется.

– Да, да, конечно, Рада, – соглашается Антонина Ларионовна, и мне чудится, что из её поганого рта высовывается раздвоенное жало. – И пассажиров удовлетворить по высшему классу, если необходимо. Мы все это прекрасно знаем.

Спокойствие, главное спокойствие! Вдох-выдох.

– И вот столько мужчин вокруг меня вилось, – плюхает она первый кусок теста в шкворчащее масло, и жирные брызги разлетаются по всей итальянской плитке, стекая лоснящимися подтёками по стене. – Но я всегда думала о том, как же мой сын воспримет то, что его мать променяла его отца на какого-то там… – она так и не находит слов, чтобы правильно описать мужчин, которые, по её словам, за ней увивались.

– Сочувствую, – и без тени сочувствия в голосе хмыкаю я. – Должно быть очень тяжело быть всегда приклеенной к ребёнку и посвящать ему всю себя, без остатка. Но ведь сейчас ведь у вас столько свободного времени. И Женя под моей заботой. Могли бы расслабиться, – добавляю я и вижу, как второй кусок сырника летит в сковородку.

– Да как же, расслабишься тут! – поворачивает моя свекровь голову и смотрит с ненавистью на меня. – Вон, в новостях постоянно пишут, как всякие жёны бизнесменов и известных людей им изменяют, а потом ещё и разводятся с ними! Лишь бы денег побольше захапать! Что за женщины пошли. Меркантильные. Порочные. Грязные, – перечисляет она пороки современных жён миллионеров, и каждое слово тяжёлым камнем плюхается в мой огород.

– Согласна, – киваю я ей, уже отключив свой мозг, и слушая её вполуха: зачем мне портить карму и настроение. Лучше подумаю, как лучше сегодня подготовить наш с Женей вечер.

Какое надеть бельё: розовое и с кружевами, или тот черный шёлковый корсет с алой шнуровкой и открытой попкой? И вообще, заказать столик в нашем любимом ресторане или сразу снять люкс в шикарном отеле? Там, кстати, и моя свекровь не сумеет просочиться, потому что мне уже иногда начинает казаться, что она в нашем доме караулит и подсматривает за нами на каждом углу. И даже пробирается тайком в нашу спальную, когда мы занимаемся с мужем любовью.

Бррр.

Я встряхиваю головой от отвращения, представив эту омерзительную картину, и тут до моего слуха пробивается сквозь монотонный гул всей белиберды, которую мне дует в уши свекровь, всего одно слово.

Мия.

Я поворачиваю голову в сторону своей свекрови, вычерпывающей жирные, почти обугленные сырники, из кипящего масла, и слышу шипения.

Мой кофе безвозвратно убежал.

– Простите, Антонина. Ларионовна, – нервно сглатываю я. – Что вы только что сказали?

– Ты бы лучше за кофеем своим следила, а то теперь на всю кухню будет вонять, – поджимает накачанные губы свекровь.

Как будто мы с ней на коммунальной кухне, а не в шикарно обставленном особняке с прислугой!

– Да-да, Леночка всё уберёт, я её попрошу, – перебиваю я её.

И понимаю, что совершила ужасную оплошность. Мне ведь самой надо было броситься сломя голову за тряпкой и отдраить до блеска плиту. Чтобы удовлетворить эту престарелую гарпию. А потом ещё и поцеловать её в отвислую унылую жопу!

Но я всё ещё пытаюсь вспомнить потерянное слово.

– Антонина Ларионовна, простите ради Бога, что вы только что говорили? Я немного задумалась, – прошу я её.

– А я говорила, что всегда воспитывала Женечку правильно. Учила гулять и общаться с хорошими девочками из приличных семей, – зло брызжет она в меня слюной, пока в раскалённом масле плавают её расплывшиеся, как дряблые пельмени, сырники, и тоже разбрызгивают по всей округе жирные ошмётки.

– Да-да, конечно, вы очень правильно воспитали моего мужа, – нетерпеливо поддакиваю я ей.

Может мне просто послышалось? Я очень надеюсь. Хотя два совпадения за утро…

– Ах, только хорошие девушки не валяются на дорогах, – скорбно замечает она, раскладывая свои подгорелые кулинарные шедевры по тарелкам. – До сих пор вспоминаю Миечку, какая была девочка: умничка, отличница, красавица! – с торжествующим видом смотрит она мне в глаза, как будто, по её мнению, я просто обычная уродина.

– Мия? – тихо переспрашиваю я. – Какое редкое имя.

Такое вряд ли с чем-то спутаешь.

– Да, просто чудо, а не девочка была.

– Почему была? Она что, умерла? – с надеждой спрашиваю я.

– Отчего умерла?! Господь с тобой! Тьфу на тебя! – чуть ли не плюёт мне в глаз моя свекруха. – Конечно, такая девочка не будет долго ждать. Говорила я Женечке. А он всё работа, работа. Вот и упустил Миечку.

– Не поняла, что значит упустил? – уже угрожающе смотрю я на старую ведьму. – У нас с Женей просто отличный брак.

Как она меня задолбала! Послушать эту дуру, так я – просто последний отброс общества, который её ненаглядный сыночек подобрал в портовом борделе!

– Ага, отличный, – язвительно сощурившись, сверлит Антонина Ларионовна меня своим ненавидящим взглядом. – В нормальной семье есть дети. Дети! – бухает она об стол сковородкой. – А вы сколько уже вместе? Семь лет? – хотя прекрасно знает и помнит дату нашей свадьбы.

Которую, кстати, она тогда максимально постаралась испортить, приперевшись в ярко красном платье, в котором она светилась, как бельмо на глазу, и рассказывая каждому из гостей, какой у нее замечательный гениальный сын, и какая прошмантовка – невестка, которая охотится только за его миллионами.

Но на не знает, что я, на самом деле, подписала брачный договор, в котором отказалась от всех Жениных миллиардов. Всё по-честному. Я же вышла замуж по любви. И будь он простым менеджером, я его любила бы не меньше. Его прозрачные голубые глаза, цвета моря у дюн, его нос с горбинкой, излучину капризных губ и его руки. И ёще кое-что ещё… Но этой бабке это знать не обязательно.

– Пять. Пять лет мы женаты, – поправляю я свекровь. О боже, когда она наконец-то пожарит свои сраные сырники и уже свалит отсюда?!

– Ага-ага, пять лет, – сощурившись, как Пинкертон, шипит она в ответ. – Вот и я говорю, что за пять лет нормальные семьи уже по двое-трое детишек успевают родить! А ты чего ждёшь?! – сверлит она меня пытливым взором мутных глаз в разводах ботокса, как на допросе в гестапо.

– Всему своё время, – сдержанно отвечаю я.

Хотя сейчас меня ударили прямо под дых. Но я не подаю виду этой фашистке.

Вот уже все эти пять лет мы с Женей пытаемся завести ребёнка! Пять лет! Да люди столько за всю жизнь сексом не занимаются, как за эти долбанные пять лет!

Я понимаю, что моё терпение и время уже на исходе. Я до последнего оттягиваю походы к врачам и в клиники репродуктивной медицины, потому что перед глазами у меня стоят примеры подруг и знакомых, чья жизнь на гормонах превратилась в бесконечный ад, а постоянные безуспешные попытки забеременеть разваливают брак посильнее леваков и абьюзов.

– Как же, всему своё, – тянет эта нашпигованная филерами Медуза Горгона. – Время-то уходит, или в сорок лет собралась рожать?! Чего ждёшь-то?! – подступает она ко мне, угрожающе помахивая шумовкой. – Не нагулялась ещё, что ли?! – шипит она и брызжет слюной, и я предусмотрительно делаю шаг назад.