Против воли руки не удержали фонарь. Он упал, и Гидеон почти пропал из поля зрения — луч света оказался направлен просто на стену, и единственное, что озарил — маленькое пятно въевшегося жира на обоях над плинтусом.

— Я не люблю, когда какие-то глупые дети врываются без спроса в мой дом, мисс Аддамс, — донеслось спокойное из тьмы. — И всё же я надеюсь на содержательную беседу. Прошу, присядьте, и расскажите всё с самого начала, — некто, кто держал её, стал медленно её волочь в невидимый центр комнаты.

Она не противилась. Хотя и пыталась придумать, как управиться с клинками в карманах и расправиться с тем, кто, возможно, вёл её на гибель. Но любое движение могло обернуться для неё преждевременной смертью. В отличие от затупившихся кухонных ножей, этот мог запросто разрезать ей горло до самых костей.

Вдруг зажёгся неяркий, но свет. Уэнсдей поморщилась и дёрнулась, за что тотчас поплатилась — шея запульсировала из-за боли от неглубокого пореза. Кожу следом обожгла собственная, до странности горячая, кровь.

— Не советую вести себя неразумно, девочка, — её подвели к дивану, но не усадили.

К ней подошла мама Бьянки, ранее бывшая незамеченной. Она улыбалась той же улыбкой, что и позавчера, когда выставляла себя добрейшим созданием в мире.

— Что это у тебя в карманах? — из одного, где не было руки Уэнсдей, она достала клинок и недовольно цокнула языком. — Ты что, хотела нас под покровом ночи убить? — театрально ахнула она. — Так, достань-ка вторую руку, — её голосу не удалось противиться. Уэнсдей подумала, что это правильно. Зачем же держать руки в карманах — это ведь невежливо…

Лишь когда мама Бьянки достала второй клинок, рассудок вернулся. Но уже было поздно.

— И зачем же вы ворвались к нам в дом с ножами, юная мисс? — всё так же спокойно спрашивал Гидеон, пока её заставляли сесть на диван: от шеи убрали клинок, но шёпоты сирены над головой не позволяли противиться.

Когда она присела, то узнала в парне, что её держал, того на вид безобидного мальчишку, который что-то иногда спрашивал у Гидеона. Но Уэнсдей не удивилась — этого стоило ожидать. Как и наглухо зашторенных окон, не пропускающих свет ни с какой стороны. Никто и никогда снаружи не увидел бы, какое веселье происходило в преидеальном доме.

Безымянный подросток-сектант куда-то отошёл, и через пару мгновений к её шее вернулось лезвие. Он обошёл диван сзади, чтоб продолжить ей угрожать смертью в любую секунду. Хотя у неё и так болела и пульсировала шея. А кровь с неё уже обжигала тело до груди. Но мама Бьянки прекратила её пытать своей силой. С лезвием на шее сидеть было приятнее, чем пребывать под сильнейшим влиянием внушения.

— Рассказывайте, — теперь уже потребовал лидер секты.

— Вы — убийцы, — заявила Уэнсдей. — Но мне нужны доказательства этого, — она говорила вопреки своей воле. Ужасное, в плохом смысле, слово.

Гидеон удивлённо на неё посмотрел.

— Убийцы кого? Максимум мы виноваты в смертях парочки таких же наглых глупцов, как вы, юная мисс, — с какой-то весёлостью протянул мужчина.

— Вы убиваете изгоев для каких-то своих целей. Скорее всего, ритуальные убийства… — больше всего на свете ей в тот момент хотелось не вырваться на волю и спастись, а хотя бы отрезать себе язык.

Почему-то стало особо страшно от мысли, что она могла что-то разболтать о своих друзьях. Ей должно было быть на них всё равно… но стук собственного сердца эхом отдался в голове от волнения, что она могла как-то навредить им.

— Какие фантастические утверждения! Да у нас почти все последователи — изгои! — будто бы искренне возмутился Гидеон. — Наше движение основано на получении удовольствия от жизни, а не на ритуальных убийствах. Вы совсем забылись, юная мисс, — лидер секты покачал головой, а у Уэнсдей засаднило виски.

— Я в шоке. Что в этом Неверморе с детьми делают. Мою девочку вообще сгубили… и думают, что я причастна к её жуткой смерти! — крикнула мама Бьянки.

Уэнсдей тотчас захлестнуло волной стыда — чувства, что ей вообще не свойственно. Оно являлось столь чужим, что душило и выворачивало не внутренности, а душу наизнанку. И всё же она его ощущала и не могла противиться.

— Не кипишуй, дорогая, — обратился Гидеон к жене. — Мисс Аддамс просто сбилась с пути. Ей не хватает в жизни счастья. Налицо признаки глубокой депрессии.

— Нет у меня никакой депрессии, — буркнула Уэнсдей.

— Да-да. Юная мисс, вам следует больше уделять внимания себе. Любите себя, любите своих друзей, найдите человека своего сердца, а не играйте в детектива, делая ложные предположения. Этим вы ставите себя в неудобное положение. Такое, как сейчас, — он хмыкнул. — Вы видите мир чёрным, но он не таков. В нём есть удовольствия… они — ключ ко всему.

Уэнсдей пыталась его не слушать, но слова гипнотизировали. Лишали трезвости ума, перекручивали мысли. Она против воли вспомнила о Ксавье, о творческом единении с ним и о необычном ощущении от поцелуя. От своего первого поцелуя в жизни… почему-то такого приятного и правильного. Который хотелось, возможно, повторить.

Она хотела тряхнуть головой, отогнать наваждение даже от таких удивительно приятных дум. Ей нельзя было терять бдительность… но противиться сверхчеловеческому воздействию на мозг было почти невозможно.

— Вы утопаете во тьме собственных мыслей, когда это совсем не обязательно. Вы пугаете людей, о вас ходят грязные и кровавые слухи, и это сказывается на вашем ментальном здоровье. Наше общество помогло бы вам исправиться… — его монотонный, но действенный монолог продолжался более часа.

Эта мучительная пытка сводила её с ума. Все слова Гидеона вопреки доводам разума казались логичными и близкими сердцу. Хотелось выстрелить себе в голову, только бы прекратить безжалостную промывку мозгов. Лишь боль в шее и липкая полузасохшая кровь на коже действовали отрезвляюще. Уэнсдей цеплялась за это ощущение — ведь оно единственное, что было настоящего в том злосчастном доме.

— Вы правы, вы во всём правы… — заговорила жадно она, и продолжала цепляться за боль.

Хотелось обмануть этих сектантов и сбежать прочь от их гнусного обиталища.

— Простите меня… но мне надо в школу. Меня хватятся. Но я вернусь к вам. И никому ни о чём не расскажу.

— Вы искренни, мисс Аддамс? — поинтересовался Гидеон.

— Мне надо подумать. Это всё так сложно, — хотя сложнее ей давались эти слова и надрывной тон, как у истерички.

— Я поверю в вашу благоразумность, — и с её шеи убрали клинок.

Уэнсдей до выхода из здания дошла медленно и спокойно. Даже фонарь подобрала. Кинжалы ей, конечно, не вернули. Незначительная потеря — у неё ещё полно всевозможных орудий.

Только входная дверь распахнулась, как она сорвалась с места и побежала прочь во мглу, не оглядываясь. Рассудок продолжал оставаться затуманенным и странным, но она знала — стоило поскорее вернуться в школу. Невермор ей вдруг показался самым безопасным местом на планете.

Уэнсдей не заметила, как добежала до двора, где уже дважды обнаруживали трупы. Но когда тусклый свет её фонаря озарил новое, определённо мёртвое, тело, она застыла в изумлении, созерцая очередной труп в пижаме с окровавленной грудью и лужей крови вокруг головы. На этот раз у убитого отсутствовали ноги. Полностью, вплоть до живота. Из-под рубашки торчали перерезанные кишки и другие внутренние органы, испачканные во всяких телесных жидкостях. Их было бы интересно рассмотреть, если бы не контекст ситуации.

Вглядевшись в его лицо с вовек застывшим выражением боли, она признала в нём Кента. Очередную сирену и друга Бьянки.

Уэнсдей выронила фонарь из рук и сглотнула слюну.

Неужели сектанты и правда не имели никакого или почти никакого отношения к убийствам? Разве только у них был специально обученный наёмник…

Почему-то ей не захотелось больше думать об этом расследовании.

========== Глава 17: Проигрыш ==========

Уэнсдей стояла на месте, смотря на почти невидимый в полутьме труп — уличные фонари горели в отдалении, а луч от её упавшего фонаря лишь светил в никуда. Но ворох мыслей, пытающихся прорваться через тину спутанного сознания, давил на виски и заставил её крепко закрыть глаза. Осознание, что она ничего так и не узнала, пыталось её раздавить, как жука. Может, все взрослые вокруг, и даже эти проклятые сектанты, правы — она просто недальновидный подросток с завышенным самомнением. В прошлый раз она обвинила в убийствах Ксавье, и, если бы не случайность, он бы так и остался за решёткой, а настоящий хайд продолжил бы бесчинствовать.