Но как бы красиво он ни разглагольствовал или как бы хорошо ни дурманила мама Бьянки, улыбка Гидеона говорила только о смерти. И это отрезвляло.
Бесплатный сеанс длился каких-то пятнадцать минут — слишком мало, чтоб разговорить этого напыщенного сектанта. Но достаточно, чтоб понять, в чём заключалась лицевая сторона этого общества. Пришлось признать, что легенда у них качественная. Легко лишала доверчивых людей рассудка.
И всё же Уэнсдей не удержалась: и перед выходом, когда Гидеон отложил свой дневник на кофейный столик, чтоб пожать на прощание им руки, она незаметно отправила книжку в сумку.
Ксавье же пообещал, что они подумают о возможном следующем сеансе.
Уходить с пустыми руками она не собиралась.
========== Глава 14: Рассказ и кисть ==========
Когда входная дверь закрылась и ступни опустились с крыльца на тропинку, Уэнсдей нечто прожгло спину. Словно из каждого окна этого вылизанного дома на неё смотрели тысячи недоброжелательных глаз. И ей это не понравилось: она ощущала чистую враждебность и больше ничего. Обычно во всём, что люди считали отвратительным, таилась какая-то красота. Кровавая, убийственная, тошнотворная или выворачивающая нутро наружу, и всё-таки красота.
Но от дома сектантов хотелось уйти поскорее и подальше. А может, это лишь было чувством похмелья после манипуляций сирены. Трезветь от мистического дурмана сложно.
Но Уэнсдей обернулась. Скользнула глазами вдоль каждого окна — никого. Чувство слежки тотчас пропало. Наверное, ощущение являлось обычным наваждением.
Она пошла дальше — и снова ощущение сотен чужих взглядов осело на плечи и придавило к земле. Ей определённо не нравились эти сектанты. Хотя и Гидеон мастер своего дела. Это она ценила. Дурить людей красивыми речами и иметь под рукой для должного эффекта сирену — профессионализм.
Но изощрённых убийств это не объясняло.
Когда она и Ксавье отошли на достаточное расстояние, уже до леса, петляя самыми странными путями, её так и не отпустило чувство слежки. Уэнсдей даже невольно прижала поближе к себе проклятую красную сумку, где Вещь уже листал дневник, и скосила глаза вбок, но снова никого не обнаружила.
— Мне кажется, за нами следят, — призналась она парню.
Тот качнул головой, но выражения его лица она не видела: он до сих пор так и не снял маску.
— Я думаю, они обнаружили пропажу дневника. Неудивительно, — и он вдруг прибавил фразу на языке жестов.
Она означала предложение спрятаться в его мастерской.
Уэнсдей кивнула. Хотя и знала, что, когда они дойдут, дневник Гидеона уже исчезнет. Какие бы чувства у неё ни вызывали сектанты, просто украсть дневник она не хотела. Это слишком опрометчиво. А Вещь мог незаметно вернуться в их дом и оставить дневник на том же месте, откуда он и исчез.
Пускай сектанты, когда найдут блокнот, подумают, что у них коллективная шизофрения. Хотя, если они и есть убийцы, у них и так диагноз похуже.
Вскоре Вещь действительно выскользнул из сумки и скрылся в ветвях.
В полном молчании, под гнётом липкого ощущения бездоказательной слежки, они дошли до покатого здания и как можно незаметнее в него скользнули. Возможно, это было очень глупо, но Уэнсдей было всё равно. Мастерская не её. Главное, чтоб их не убили раньше времени прямо в ней.
В глаза, стоило запереть за собой дверь, бросилось, что на диване лежала точно не мужская одежда. Чёрное строгое платье на белых пуговицах, длиной примерно до колена и с винтажным витиеватым воротником.
— Я подумал, тебе понравится. Не весь же день тебе ходить в этом? — без предисловий разъяснил Ксавье и указал на её нынешний наряд.
— Ты взял мне платье? — она нахмурилась.
— Давай только без слов про патриархат. Я захотел сделать тебе подарок. Просто так, — говорил парень, снимая с лица маску, а с затылка — шапку.
А Уэнсдей и не хотела ничего говорить про патриархат. В её сердце лишь заиграло то же чувство, что возникло перед вороньим балом. Это было даже приятно. Получить то, что называлось сюрпризом. Но не какую-то глупую вещь, а практичное готическое платье.
— Спасибо, — она взглянула на него без улыбки и кивнула.
У Ксавье что-то заблестело в глазах, и он улыбнулся. Ненадолго. И это подозрительно сказалось на ней: стало приятно, что на его лице появилось счастливое выражение. Конечно, совсем не такое, как когда он увлечённо рисовал, и весь мир для него обрывался за контурами картины, но было в его улыбке нечто, что разжигало крохотную спичку в сердце.
— Хочешь примерить? Я отвернусь, — он развернулся к стене, надел шапку обратно и, словно подражая Аяксу, натянул её до глаз.
Уэнсдей не стала возражать. Тут же сняла с себя дурацкие украшения, берет, парик и сразу после стянула одежду. Оставила только обувь и колготы. Даже вытащила из глаз линзы и порвала их. Потом оделась в подаренное платье. Оно оказалось холодным и узким. Село идеально, без единой лишней складки. Единственное, что мешало — распущенные волосы. Но никаких резинок, чтоб заплести косы, поблизости не было.
— Можешь поворачиваться.
Парень тотчас снова снял с себя шапку, а заодно и куртку с цепью, развернулся к ней и пристально рассмотрел. Реакция на нормальное платье у него оказалась интереснее: его губы содрогались в улыбке, и он неловко заправил руку в волосы. Но затем тряхнул головой и просто присел на диван, то бросая на неё взгляд, то отворачиваясь. Интересное поведение.
— Ну, что ж… прочитаем, что написано в этом дневнике? — предложил он, очерчивая пальцами складку меж бровей.
— У меня его нет, — последовало полное непонимания молчание. — Вещь сейчас его возвращает на место. Если он не оплошает, то скоро вернётся.
— То есть он уже прочитал дневник? — Ксавье убрал руки с лица, и его губы растянулись в странной улыбке.
— Да.
— Что ж… — он, качая головой, сложил руки на груди. — Тогда не хочешь поговорить о впечатлениях от этой секты? Ну, точнее, о том, что ты о них подумала…
— У нас нет доказательств, но я думаю, что они и есть убийцы. Видел маму Бьянки? Ей же вообще плевать на смерть дочери. Моя мать и то реагировала бы более остро. Даже куда более остро.
— Да, я это заметил, — кивнул Ксавье. — Надеюсь, в том дневнике будет важная информация.
— Если не будет, надо будет ещё раз в их жилище забраться. Но тайно.
— А если нас обнаружат?
— Тогда я их щадить не буду. Даже если они не убийцы, они мне не нравятся.
Ксавье хохотнул и непонятно взглянул на неё.
— Что-то ещё сказать можешь?
— Мне кажется, мама Бьянки использовала на нас свою силу.
— Это точно. У меня были ровно те же чувства, когда сама Бьянка меня дурила, — он поморщился, словно кто-то ворошил острым предметом его кишки.
— Что ж, тогда это мы знаем наверняка. Но больше мы ничего наверняка не знаем. Зато услышали проповедь про гедонизм, — резюмировала Уэнсдей и откинулась на спинку дивана.
Её раздражало, что расследование продвигалось слишком медленно. Если ещё и её кража дневника окажется бессмысленной… кто-то точно умрёт от её рук.
— Может, ты наконец расскажешь о своей книге подробнее? Пока мы ждём возвращения Вещи, — предложил Ксавье.
Уэнсдей не нашла причин проигнорировать его. Особенно если вскоре она погибнет. Чего бы и не пересказать другу одну из своих историй? Может, это введёт его в забавный первобытный ужас.
Она начала рассказ тут же — сразу с убийства. Первым предложением, что сорвалось с её уст, стало: «Холодное лезвие врезалось в плоть, отделяя её от кости». Но это не произвело должного впечатления на Ксавье. Он только хмыкнул.
Но когда она начала рассказывать о главной героине, расследовании и о своих мыслях — парень заслушался. В его глазах блестел неподдельный интерес. И стоило признать, наблюдать за такой реакцией оказалось даже интереснее, чем за ужасом и паникой.
Потом Ксавье поднялся с дивана и, продолжая слушать, достал краски и кисточку. Не говоря ни слова, он раскрыл альбом с обычными листами А4 и стал выводить быстрые иллюстрации ко всему, что она рассказывала. Несколько мазков — и появлялись вполне чёткие образы. Он нарисовал даже мальчишку, что играл в футбол отрезанной головой.
