— Если я не уберусь от нее подальше, я убью ее, — ответил он хрипло.

— Ты убьешь Лаки? Но почему?

— Потому что она заставила меня сделать…

— Что она заставила тебя сделать?

— Я помог ей совершить убийство.

Наступило долгое молчание. Эвелин смотрела на него во все глаза.

— Ты понимаешь, что ты говоришь?

— Да, но я тогда ничего не знал. Она попросила меня получить для нее у аптекаря какое-то лекарство. Я не знал… У меня и в мыслях не было, зачем ей это нужно. Она уговорила меня скопировать рецепт, который у нее был…

— Когда это случилось?

— Четыре года назад, когда мы были на Мартинике. Когда… Когда у Грега жена…

— Ты имеешь в виду, Гейл, его первую жену, и хочешь сказать, что Лаки ее отравила?

— Да. И я помог ей. А когда я понял…

Эвелин прервала его:

— А когда ты понял, что Лаки, указав на тебя, сказала, что вы замешаны оба, потому что это ты подделал рецепт и доставал отраву? Правильно?

— Да. Она сказала, что сделала это из жалости: Гейл так страдала и сама упросила, чтобы Лаки дала ей что-нибудь, и все кончилось.

— А, убийство из милосердия! И ты ей поверил?

Эдвард Хиллингдон помолчал и сказал:

— Нет… Не в глубине… Я, скорее, хотел верить, потому что был совершенно без ума от Лаки.

— А потом, когда она вышла за Грега, ты еще верил этому?

— Я заставлял себя верить.

— А Грег, как много он обо всем этом знает?

— Абсолютно ничего.

— Ну, в это я с трудом поверю!

Эдвард Хиллингдон взорвался.

— Эвелин, мне нужно избавиться от всего этого! Она смеется мне в лицо! Эта женщина знает, что я не люблю ее больше. Я не хочу ее и вот-вот возненавижу, но она все время дает мне почувствовать, что мы повязаны…

Эвелин ходила взад и вперед по комнате, затем она остановилась прямо перед ним.

— А все оттого, Эдвард, — сказала она, — что ты невероятно внушаем и чувствителен до нелепости. Эта чертова баба заполучила тебя, играя на твоем комплексе вины, и я скажу тебе по-библейски, что грех, который тяготит тебя, — это грех не убийства, а прелюбодеяния. Ты чувствовал себя виноватым во время твоей интрижки с Лаки, потом она сделала тебя своим орудием, замыслив убийство, и ухитрилась сделать тебя ответственным за него. Но ты не виновен.

— Эвелин, — он шагнул к ней.

Она чуть-чуть отступила, испытующе глядя на него.

— Это все правда, Эдвард, скажи? Или ты меня разыгрываешь?

— Эвелин! Чего ради я бы стал это делать?

— Откуда я знаю, — проговорила она медленно. — Такое тоже возможно… потому что мне трудно поверить. И потом… О, я не знаю… Видишь ли, я ведь не знаю, где правда, когда я все это слушаю.

— Давай все бросим и вернемся домой. В Англию.

— Да. Мы вернемся. Но не сейчас.

— Почему?

— Мы должны вести себя, как обычно, особенно теперь. Это очень важно, ты понимаешь меня, Эдвард? Не давай Лаки ни малейшего подозрения на то, что мы замышляем…

Глава 13

Виктория Джонсон

Вечер близился к концу. Джаз-банд собирал последние силы. Тим погасил несколько ламп на освободившихся столиках и теперь стоял, глядя на террасу.

— Тим, можно вас на минутку? — раздался голос позади него.

Тим Кендал вздрогнул.

— А, привет, Эвелин, чем могу служить?

Эвелин посмотрела по сторонам.

— Пойдемте за тот столик и на минутку присядем.

Она прошла к столику в самом конце террасы. Поблизости никого не было.

— Тим, вы должны простить меня за этот разговор, но меня тревожит Молли.

Тим сразу переменился в лице.

— А что такое с Молли? — натянуто спросил он.

— По-моему, она расстроена.

— В последнее время она легко расстраивается от всякой всячины.

— Я считаю, что ее нужно показать врачу.

— Да, я знаю, но она ни за что не захочет, она терпеть этого не может.

— Почему?

— Ну видите ли, — произнес Тим неопределенно, — у людей иногда бывает такое… Ну… такое, что заставляет их бояться за себя.

— Но вы же сами за нее тревожитесь, Тим.

— Да.

— А нет ли кого-нибудь из ее семьи, кто мог бы приехать сюда и побыть с ней?

— Нет, от этого будет только хуже, гораздо хуже.

— Простите, у нее с семьей какие-то нелады?

— Да все обычно. Я так думаю, она с ними в натянутых отношениях, она их видеть не хочет, особенно свою мать. Она с ней никогда не видится. В некотором роде это довольно странная семья. Она порвала с ними и, я думаю, хорошо сделала.

— Из того, что она сказал мне, — нерешительно проговорила Эвелин, — кажется, у нее бывают провалы в памяти, и она боится людей. Очень похоже на манию преследования.

— Не говорите так, — сердито произнес Тим. — Надо же, мания преследования! Легко говорить о других! И все только из-за того, что она… ну, может быть, чуточку нервная. Она недавно сюда приехала, здесь одни черные лица, а вы знаете, что у людей бывают довольно странные представления о Вест-Индии и о цветных.

— Но не у таких девушек, как Молли?

— Да разве узнаешь, кто чего боится? Есть люди, которые не могут находиться в одной комнате с кошкой, с другими случается обморок, если на них упадет гусеница…

— Я сама не выношу подобных намеков, но не кажется ли вам, что ее стоит показать… ну… психиатру?

— Нет, — ответил Тим гневно. — Я не хочу, чтобы подобные люди измывались над ней, я им не верю! От них не жди ничего хорошего. Если бы психиатры оставили в покое ее мать…

— Значит, у них в семье было подобное?.. Я имею в виду наличие… — она тщательно подыскивала слово, — неуравновешенности.

— Я не хочу говорить об этом. Я забрал ее оттуда, и с ней все было хорошо, совсем хорошо. У нее просто нервы. Но это не наследственное. Все сейчас про это знают. Это не бог весть что. У Молли прекрасное здоровье. А это так… О, по-моему, все началось, как только умер этот несчастный Полгрейв.

— Понимаю, — задумчиво сказала Эвелин, — но ведь, по-моему, в самой этой смерти нет особых причин для беспокойства.

— Да конечно же нет. Но бывает, что происходит какой-то шок, если кто-нибудь внезапно умирает.

На лице его читалось такое безнадежное отчаяние, что у Эвелин защемило сердце. Она положила ему руку на плечо.

— Ну что ж, я надеюсь, вам виднее, Тим. Но если я могу как-нибудь помочь, я могла бы отправиться с Молли в Нью-Йорк, полететь с ней туда или в Майами, или еще куда-нибудь, где можно найти первоклассного специалиста.

— Вы очень добры, Эвелин, но у Молли все в порядке. У нее это само как-нибудь пройдет.

Эвелин с сомнением покачала головой. Она медленно повернула назад, скользя глазами по краю террасы. Большинство гостей уже разошлись. Эвелин подошла к своему столу посмотреть, не забыла ли она там что-нибудь и вдруг услышала возглас Тима. Она быстро обернулась. Широко раскрыв глаза, он смотрел в конец террасы, туда, где начиналась лестница. Она последовала за его взглядом, и в следующую секунду у нее перехватило дыхание.

По ступенькам поднималась Молли. Ее качало из стороны в сторону, она коротко всхлипывала.

— Молли, что случилось? — закричал Тим.

Он подбежал к ней, и следом за ним — Эвелин. Молли уже стояла на последней ступеньке, пряча руки за спину. Коротко всхлипывая, она заговорила:

— Я нашла ее… Она там в кустах… Там в кустах… Вы посмотрите на мои руки. Посмотрите на мои руки.

Она протянула их, и Эвелин задохнулась, увидев странные темные пятна.

— Что случилось, Молли? — кричал Тим.

— Там, внизу… — сказала Молли. Она покачнулась. — В кустах…

Тим, поколебавшись, взглянул на Эвелин, легонько подтолкнул к ней Молли и побежал вниз по лестнице. Эвелин обняла девушку.

— Пойдем, пойдем. Теперь садись. Садись, Молли. Вот сюда. Тебе нужно чего-нибудь выпить.

Молли рухнула на стул и, скрестив на столе руки, уронила на них голову. Эвелин сказала мягко:

— Ты же знаешь, все будет хорошо. Вот увидишь, все уладится.