К этому можно добавить следующее. Мы полагаем, что женщины на работе разговаривают о тряпках и, на худой конец, о еде. Похоже, что мы ошибаемся — их жизнь хуже, чем нам кажется, и они разговаривают в основном о болезнях. Хотя это, быть может, игра. Как говорят психологи — «поглаживания».
К сожалению, автор не располагает полной информацией о темах разговоров на работе представителей лучшей половины человечества. Худшая часами обсуждала футбол и автомобили, а какие волнующие темы поднимали наши дамы? Полагаю, что чаще всего это были болезни, готовка, одежда (темы перечислены в порядке убывания частот; этот порядок весьма информативен). Но однажды они час обсуждали, в каком возрасте у мальчиков появляются волосы на ногах. С. по этому поводу заметила бы — в каком бы возрасте это не происходит, это прекрасно.
Значительная часть изложенных здесь историй связана с игрой. Всевэивской, всесоветской, всемирной, наверное, и вселенской игрой. Цитат тут можно привести немало, но и без теней классиков ясно — почти все наше поведение ритуализировано. Тому, как система (выражаясь негативно) или окружающая среда (выражаясь нейтрально) навязывает (выражаясь негативно) или вовлекает (выражаясь нейтрально) человека в игру, посвящены горы литературы. Как человек сопротивляется и гибнет, или сопротивляется, дразнит и выживает, или сдается, познав сладость «коммунитас», единения и, в том числе, в игре. Рамки игры никогда не бывают абсолютно жестки — играя день и ночь, Сэй-Сенагон сыграла так, что мы сейчас знаем ее имя. Кто из нас, борцов со строем и системой, диссидентов и разрушителей, циников и насмешников, сможет сказать: я индивидуален хотя бы в 1/10 ее? Чувственной придворной дамы далекого XI века? Рисовые поля, согбенные спины, блеск дворца, интриги сёгунов, искусство, пережившее века, протекающие крыши лачуг, блистательное владение мечом и луком…
Одна из наших работ тянулась ряд лет, как вялотекущая шизофрения, четыре месяца тишины, потом приезжают заказчики, неделя визга, опять тишина… В одну из конвульсий начальник Л.Л. приступил к рассказу своему подчиненному Л.A. о том, как дальше жить и что делать по этой работе. Когда время его взволнованного монолога превзошло полчаса, Л.A. понемногу начал улыбаться. В какой-то момент Л. Л. внезапно прервал токование и, мгновенно сменив тон, произнес: «Мне не нравится ваше улыбчивое отношение к этой работе».
А во времена Сэй-Сенагон за такое рубили головы… Кто тут говорил, что прогресса нет?
Человек использует для понимания природы упрощенные модели. Тут можно развести большую и глубокую философию, но сотрудник Л.А. в данном случае этого не сделал. Однажды его осенило, и он публично изложил свое видение методов работы в ВЭИ и, несколько шире, в стране. Представьте себе, — сказал он, — человека, который выскочил на мороз в брюках, но без трусов, побежал и на бегу сообразил, что надо бы трусочки-то надеть. А остановиться нельзя — замерзнешь. Итак, задача: на бегу, не останавливаясь, снять брюки, надеть трусы, надеть брюки. Вот так и мы работаем, — заключал он.
Полагаю, что С. оценила бы идею, хотя пришлось бы переформулировать. Типа «нижнее кимоно», «верхнее кимоно», «акомэ», «хакама», ну и так далее.
Причем тотальность игры была понятна всем, что порождало забавные ситуации. Зам. моего начальника В.В. обсуждает с зам. начальника отделения О.Л. расстановку оборудования в помещении. Перед ними расстелена «планировка» — план с квадратиками, долженствующими изображать. «Здесь стоит печь» — говорит В.В. Подымает глаза на О.Л. и добавляет — «она действительно там стоит». «Здесь стоит станок» — говорит В.В. Подымает глаза на О.Л. — «он действительно там стоит». И так далее…
Еще о начальниках и ихней горькой судьбе. Однажды Л.Л. потерял пропуск. С кем не бывает? Сотрудник Б.И., на которого «охотился» тогда оный начальник, стал его раз за разом ловить в коридоре и занудно излагать, как сделать, чтобы пропуск не терялся. Он вытаскивал пропуск, привязанный за веревку к карману пиджака, и гордо демонстрировал: пропуск, веревку и булавку, коей веревка была пришпилена к пиджаку. Начальник терпел — остатки воспитания: Б.И. был существенно старше, — хотя, думаю, ему стоило это много крови. Но этим ситуация не кончилась. Сотрудница Н.Н., равно ненавидевшая и начальника, и автора веревки с булавкой, бегала потом по всему ВЭИ и радостно всем сообщала: «А вы знаете, к какому месту у Б.И. привязан пропуск? К неприличному!» Ха-ха-ха. Нет, не получается. Знаю, что это должно быть смешно. Знаю! Ха-ха-ха. Нет, не получается…
Раз уж мы заговорили о не смешном. Среди ВЭИвских стариков (о коих речь позже) эта история называлась «история о двух миллионах». Эта история, точнее, — перечень событий, составляющих ее, — известен мне только в пересказах. Итак.
При строительстве нового корпуса на нашей территории пропало стройматериалов на два миллиона; на этой же стройке упал с лесов и разбился прораб; возник вне нашей территории особняк директора; финотдел слился с нашей бухгалтерией, а начальник финотдела и главный инженер покинули ВЭИ; секретаря нашего парткома В., пытавшегося раскопать это дело, побили на улице хулиганы, по окончании побиения они довели до его сведения, что у него есть дочь, и она иногда возвращается домой вечером, после чего наш секретарь покинул ВЭИ. Кстати, уволить главного инженера директор, видимо, сразу не мог — сначала он понизил его в должности до просто инженера и низверженный властитель две недели «работал» в моей лаборатории. За это время произошло только одно важное событие — оный властитель распорядился, и бравые слесаря, сошедшие с неба, соорудили металлические стеллажи на всю стену. Многие годы спустя добрым словом поминали мы опального главного инженера и его метеоритоподобный полет через наше воздушное пространство. Полагаю, что Сэй-Сенагон бы это поняла, одобрила и лирически оформила.
Вот так в жизни и бывает: главный инженер считал, что они — наши, а наши считали, что он — не наш: безответная любовь. А в результате — полет с лесов над стройплощадкой, можно догадаться, чьим гнездом она была. К этому можно добавить следующее. Один мой знакомый, А.А., человек, прошедший путь от ученика электромонтера до владельца персонального кабинета с видом на проспект тогдашнего Калинина и с пятью телефонами (в том числе и красным, без диска) и знающий советскую систему, как вы догадываетесь, досконально, говаривал: «мера ответственности обратно пропорциональна квадрату числа лиц, подписавших документ». Ни в одном случае, когда в ВЭИ происходил несчастный случай, виновные не находились.
Впрочем, несчастных случаев в ВЭИ было немного. Раз в несколько лет кто-то попадал под высокое напряжение со смертельным исходом. Одного товарища утащило в какой-то механизм типа мясорубки на стройке — естественно, с тем же результатом — а вы как думали? А мой сосед по лаборатории А.Н. получил два сломанных ребра, попав в транспортер в колхозе (собственно, ездили мы в совхоз, но народ говорил «колхоз», и я буду писать совхоз только там, где это существенно). Кстати, странно, что ребра сломал А.Н. - он был весьма осторожным и разумным человеком. Зачем он полез в транспортер? А зачем сотрудник Л.А. потянулся мордой к только что напаянной на откачной пост лампе? Ему, видите ли, показалось, что там что-то потрескивает. А она возьми и взорвись — потрескивало плохо отожженное стекло. Л.А. получил в морду фонтан стекол — хорошо, что был в очках. Одному сотруднику упала на лапы крышка от вакуумной камеры. Врачи ухитрились пришить ему обе кисти, но пришлось переквалифицироваться в теоретики и бросить курить. Впрочем, в такой ситуации это, мне кажется, имело смысл сделать. Насчет С. в данной ситуации ерничать как-то не тянет… Однако хватит чернухи.
Однажды вэивцам повезло по-крупному. В Истринском отделении ВЭИ в 1980 году был построен купол диаметром около 250 метров для испытаний высоковольтной аппаратуры. Надо его было строить или нет, вышло бы дешевле построить что попроще — не знаю. Гигантомания в строительстве — как утверждают культурологи — свойство тоталитарных режимов. Но у них маловато примеров, потому что гигантомания требует денег (работы), а тоталитарные режимы живут бедно (потому что при них люди плохо работают). Но это так, к слову. А купол был беленький (то есть светло-серый) и красивый, жители района и пассажиры электричек любовались. А однажды выглянули в окно и окошко и — э?!
