«Дача доцента стояла за полуупавшим забором…»
«На перилах сидел спившийся человек, зажимавший рану на голове грязной тряпкой. Он был посиневшим, скукоженным, изможденным, а кровь у него изо лба текла молодая, свежая, яркая».
Есть и неудачи – этакое натужное остроумие. Например:
«Мы прошли мимо шемякинских сфинксов, обращенных оскаленными черепами к тюрьме „Кресты“, возле которых был мой новый дом. И, несмотря на все недостатки жилья, я все же должен был благодарить бога, что жилье это не внутри, а всего лишь возле „Крестов“. Или это: „Я выпил уже столько морковного сока, что на меня с вожделением должны были взглядывать кролики“».
Критики, которые, надеюсь, напишут о «Боге тревоги», наверняка упомянут о том, что автор заимствует где у Достоевского, где у Хармса, где у Гоголя, где у Валерия Попова. Может, и так. Но как человек, поживший в Ленинграде/Петербурге, могу сказать, что сам город заставляет писать странно, ставить героев в не очень-то реалистичные обстоятельства. Мистики, гротеска, абсурда в Петербурге не избежать.
Многие местные литераторы, впитавшие Питер с молоком матери, пишут, на мой вкус, очень странно и непонятно, а вот те, кто приехал жить туда взрослым человеком, стараются найти царящей там ирреальности логическое объяснение, остаться в русле пусть не абсолютного, но реализма. Если не сам автор «Бога тревоги» изо всех сил старается, то его герой уж точно. И как попавший в трясину с каждой попыткой выбраться, увязает всё сильнее, так и герой Секисова, желая правильной и упорядоченной жизни, погружается в абсурд, ирреальность и откровенную чертовщину глубже и глубже.
Концовка повести, к сожалению, смята. Загадки не разгаданы, узлы не развязаны. После очередной встряски автор просто укладывает своего героя на очередную кровать и даёт отдышаться. Хочется спросить: а что дальше? Ответа нет, и это вызывает некоторую досаду.
Даниэль Орлов. «Время рискованного земледелия»
Эта вещь в очередной раз заставила меня задуматься о современном русском романе. Возможен ли он, жизнеспособен… Многолинейный, протяженный во времени, густонаселенный. По-моему, под романами сейчас понимаются повести с одним главным героем, одной повествовательной линией, с коротким временем действия. Воспоминания героя, ретроспективы (так называемые флешбэки) обычно занимают несколько абзацев. У Орлова всё размашисто, широко, подробно.
Автор показал нам эпизод сегодняшнего существования двух соседних сел во глубине Владимирской области. Названия слегка переиначены, но прототип поселений легко угадывается. При желании можно выяснить, что поистине шекспировские страсти кипят не только в романе Даниэля Орлова, но и на самом деле. Некие поджигатели уничтожают дома, сгорела пилорама, молния разрушила купол храма…
Начинается роман вполне камерно. Разорившийся и задолжавший банку несколько миллионов предприниматель Олег Беляев покупает полузаброшенный дом во Владимирской области. Потихоньку восстанавливает хозяйство, знакомится с соседями.
Первые страницы, по моему мнению, самые сильные и вкусные:
«Беляев почувствовал вдруг необычное вдохновение хозяина. Покосившееся крыльцо можно было поправить, доски пола в сенях заменить. Беляеву мнилось, что ему всё по плечу, по силам, да так, что захотелось вот прямо сейчас переодеться в старые джинсы и футболку, поддомкратить крыльцо и заменить сгнивший нижний венец. Ему казалось, что он уже чувствует запах опилок, слышит скрип, с которым саморез входит в свежеоструганную доску».
Но затем магистраль повествования разбивается на несколько дорожек, и мы, читатели, на многие страницы теряя Беляева, узнаём подробности о соседях и знакомых. Подробности не только их нынешней жизни, но и детства, юности…
Лично мне с равным интересом и сочувствием читалось далеко не обо всех. И причина этого, наверное, не в художественной слабости авторского письма (впрочем, с равной силой объемное произведение написать наверняка невозможно), а в том, что души на всех героев не хватает. А их с десяток – равнозначно главных героев.
Может быть, если бы я следил за обитателями этих сел лишь глазами Беляева – нового здесь человека – воздействие на меня произведения было бы сильнее. С другой стороны, я понимаю, что автор хотел создать панораму. Но панорама очень сложна для читателя-зрителя. Вспоминаю, что когда рассматривал панораму, например, Волочаевской битвы или Бородинского сражения, у меня начинала кружиться голова, в глазах плыло, и спустя несколько минут я не мог вспомнить смысловой центр. Да его в панораме наверняка и не должно быть.
Так и в романе Даниэля Орлова. Центра здесь нет. Им могли бы стать два этих села, но действие надолго перемещается в иные, часто очень отдаленные местности.
В этом отклике на «Время рискованного земледелия» я как литератор делюсь и своими проблемами. Желание писать большое, с широким охватом у меня есть, но инструментарий я найти не могу, точки опоры никак не нащупаю.
Русские писатели позапрошлого века, да и советского времени обладали секретом создавать панорамы, эпопеи. Мы же, по-моему, этого секрета не знаем. Наш удел – или однолинейные рассказы и повести (пусть и на сотни и сотни страниц), или, по большому счету, неудачи.
Почти каждая глава романа Даниэля Орлова – мощная. (Я вообще по-хорошему завидую его таланту – а читал я, кажется, все его крупные произведения). Но вот того станка, с помощью которого возможно сплести эти главы в прочный ковер, кажется, не нашлось.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
