– Нелегко, государь, такую крепость воевать, – говорит Меншиков.

– Нелегко, – отвечает Пётр. – А надобно. Без Нарвы нам нельзя. Без Нарвы не видать моря.

Следить за осадой Нарвской крепости Пётр поручил генерал-инженеру барону Галла́рту. В России в то время было мало знающих людей, вот и приходилось приглашать иностранцев.

Однако, приехав под Нарву, барон неохотно занимался своим делом. Галларта всё раздражало: и пушек у русских мало, и кони тощи, и солдаты плохо обучены. Ходил Галларт всем недовольный и только злил Петра.

Несколько раз царь приглашал иностранного генерала пройтись вокруг крепости, осмотреть самому шведские укрепления, но Галларт всё отказывался.

Тогда Пётр взял лист бумаги, карандаш и пошёл сам.

Шведы увидели царя, стали стрелять. Ударяются рядом с Петром шведские пули, а он ходит, чертит что-то на бумаге, делает вид, что ничего не замечает. Стыдно стало Галларту. Нехотя пошёл догонять Петра.

Однако Пётр ходит у самой крепости, а подойти к крепости Галларт боится. Остановился барон в безопасном месте, кричит:

– Ваше величество!

Хочет Галларт, чтобы царь обратил на него внимание, машет Петру рукой.

Пётр молчит.

– Ваше величество! – ещё громче кричит Галларт.

И вновь никакого ответа.

Понял Галларт, что Пётр нарочно не отзывается: ждёт, когда барон подойдёт ближе. Набрался генерал храбрости, сделал несколько шагов вперёд. А в это время грянула с крепостной стены шведская пушка, просвистала в осеннем воздухе неприятельская бомба, шлёпнулась в лужу недалеко от Галларта. Бросился барон на землю ни жив ни мёртв. Лежит ждёт, когда бомба разорвётся.

Однако бомба не разорвалась. Приоткрыл тогда Галларт глаза, приподнял голову, смотрит – рядом стоит Пётр. Улыбается Пётр, подаёт генерал-инженеру руку.

Покраснел Галларт, поднялся с грязной земли, говорит царю:

– Ваше величество, да царское ли это дело – под пулями ходить!

– Царское не царское, – отвечает Пётр, – а приходится. Видать, помощники у меня плохи. Не те помощники. А дело – оно военное. Тут кто трусит – ступай в обоз.

Смутился генерал Галларт, обиделся на царя, поднял с земли свою шляпу и пошёл к русскому лагерю.

А Пётр посмотрел ему вслед и только головой покачал.

Зима. Мороз. Ветер.

По завьюженной дороге несётся резной возок. Подбрасывает седока на ухабах.

Разлетается из-под лошадиных копыт белыми лепёшками снег.

Пётр мчится в Тулу, едет на оружейный завод к Никите Демидову.

Демидова Пётр знал давно, ещё с той поры, когда Никита был простым кузнецом. Бывало, приведут дела Петра в Тулу, зайдёт он к Демидову, скажет: «Поучи-ка, Демидыч, железному ремеслу».

Наденет Никита фартук, вытащит клещами из горна кусок раскалённого железа. Стучит Демидов по железу молотком, указывает Петру, куда бить. У Петра в руках молот. Развернётся Пётр, по указанному месту – бух! Только искры летят в стороны.

– Так его, так! – приговаривает Демидов.

А чуть царь оплошает, закричит Никита:

– У-у, косорукий!

Потом уже скажет:

– Ты, государь, не гневайся. Ремесло – оно крик любит. Тут без крику что без рук.

– Ладно уж, – ответит Пётр.

И вот царь опять в Туле.

«Неспроста, – думает Демидов. – Ой неспроста царь пожаловал».

Так и есть.

– Никита Демидович, – говорит Пётр, – про Нарву слыхал?

Не знает, что и сказать Демидов. Скажешь ещё не так – только прогневаешь царя. А как же про Нарву не слыхать, когда все кругом шепчутся: мол, наломали нашему шведы бока.

Молчит Демидов, соображает, что бы ответить.

– Да ты не хитри, – говорит Пётр.

– Слыхал, – произносит Демидов.

– Вот так-то, – отвечает Пётр. – Пушки нужны, Демидыч. Понимаешь, пушки.

– Как же не понять, государь.

– Да ведь много пушек надобно, – говорит Пётр.

– Понятно, Пётр Алексеевич. Только заводы-то наши, тульские, хилы. Железа нет. Леса нет. Слёзы, а не заводы.

Пётр и Демидов молчат. Пётр сидит на резной лавке, смотрит в окно на заводской двор. Там в рваных армяках и стоптанных лаптях двое мужиков тащат осиновое бревно.

– Вот оно, наше тульское раздолье, – говорит Демидов. – По брёвнышку, по брёвнышку, как нищие, побираемся. – А потом наклонился к Петру и заговорил тихо, вкрадчиво: – Государь, дозволь молвить.

Пётр встрепенулся, посмотрел на Демидова, произнёс:

– Сказывай.

– Тут ездили мои людишки, – проговорил Демидов, – на Урал. И я, государь, ездил. Вот где желе́за! А леса, леса-то – что тебе море-океан, конца-краю не видно. Вот где, государь, заводы ставить. Оно сразу тебе и пушки, и бомбы, и ружья, и всякая другая надобность.

– Урал, говоришь? – переспросил Пётр.

– Он самый, – отвечает Демидов.

– Слыхал про Урал, да ведь далеко, Демидыч, на краю земли. Пока заводы построишь, ого-го сколько времени пройдёт!

– Ничего, государь, ничего, – убеждённо заговорил Демидов. – Дороги проложим, реки есть. Что там даль – желание было бы. А что долго, так, чай, не один день живём. Глядишь, годка через два и уральский чугун, и уральские пушки – всё будет.

Смотрит Пётр на Демидова, понимает, что у Никиты думка давно об Урале. Не сводит глаз и Демидов с Петра, ждёт царского слова.

– Ладно, Никита Демидович, – наконец произносит Пётр, – быть по-твоему. Отпишу указ, поедешь на Урал. Получишь денег из казны, людишек получишь – и с Богом. Да смотри у меня! Знай: нет сейчас в государстве иных дел, чтоб важнее горнорудных были. Памятуй. Подведёшь – не пожалею.

Через месяц, забрав лучших рудокопных и оружейных мастеров, Демидов уехал на Урал.

А Пётр за это время успел послать людей и в Брянск, и в Липецк, и в другие города. Во многих местах на Руси Пётр наказал добывать железо и строить заводы.

– Данилыч, – вскоре после Нарвы сказал Пётр Меншикову, – с церквей колокола снимать будем.

У Меншикова от удивления глаза на лоб.

– Что уставился? – крикнул на него Пётр. – Медь нужна, чугун надобен, колокола на пушки лить будем. На пушки, понял?

– Правильно, государь, правильно, – стал поддакивать Меншиков, а сам понять не может, шутит царь или говорит правду.

Петр не шутил. Вскоре по разным местам разъехались солдаты выполнять царский приказ.

Прибыли солдаты и в большое село Лопасню, в Успенский собор. Приехали солдаты в село к темноте, въезжали под вечерний звон. Гудели в зимнем воздухе колокола, переливались разными голосами. Сосчитал по пальцам сержант колокола – восемь.

Пока солдаты распрягали прозябших коней, сержант пошёл в дом к настоятелю. Узнав, в чём дело, настоятель насупился, сморщил лоб. Однако встретил солдат приветливо, заговорил:

– Захаживай, служивый, захаживай, зови своих солдатушек. Чай, замаялись в пути, продрогли.

Солдаты входили в дом осторожно, долго очищали снег с валенок, крестились. Настоятель солдат накормил, принёс вина.

– Пейте, служивые, ешьте, – приговаривает.

Охмелели солдаты, уснули. А утром вышел сержант на улицу, посмотрел на звонницу, а там всего один колокол и болтается.

Кинулся сержант к настоятелю.

– Где колокола? – закричал. – Куда колокола девали?

А настоятель руками разводит и говорит:

– Приход у нас бедный, всего и есть один колокол на весь приход.

– Как – один? – возмутился сержант. – Вчера сам видел восемь штук, да и перезвон слышал.

– Что ты, служивый, что ты! – Настоятель замахал руками. – Что ты выдумал! Это разве с пьяных глаз тебе показалось.

Понял сержант, что неспроста их вином поили. Собрал солдат, весь собор осмотрели, подвалы излазили. Нет колоколов, словно в воду канули.