— Ааа, а то я привык: Садыкова, Садыкова, — рассмеялся Могучих. — Очень приятно, присаживайтесь.

— Ой, всю жизнь Садыкова, Садыкова! Даже муж у меня Тимерханов, а я Садыкова. Вот так люблю свою фамилию, даже больше, чем супруга, — ответила со смехом женщина и, положив сумку на стол, села. — Ну, Андрей Могучих, я так понимаю, — начинающий журналист?

— Да, так и есть, — кивнул парень. — Послушайте, а вам не страшно вот так просто ездить, ходить? Без охраны.

— Ой, — отмахнулась Садыкова. — Если бы меня действительно хотели убить, давно бы убили. Я 15 лет в браке, мне уже ничего не страшно! — Снова рассмеялась она, прикрыв рот ладонью. — И на каком курсе учитесь, Андрей?

— Пятый. Уже заканчиваю. Уважаемая, — подозвал Андрей официантку. — «Эспрессо» и…

— «Американо», двойной, — кивнула Садыкова. — Правильно, надо учиться. Знаете, как мой отец говорил? «Эта, кызым, надо ущится. Или, эта, замуж надо будет выхадить. Я вот не ущылса, и щто? На маме твоей жинился. Харашо, щто ли?» — Закончила Ляля и подняла голову, обнажив двойной подбородок. Уже не в силах сдерживаться, Андрей прыснул.

— Скажите, почему вы согласились на интервью? Раньше этим не баловали.

— Ну, слушайте, надо же когда-то начинать разговаривать! Сколько можно? Мне уже почти 40, а я все молчу. Спасибо! — Поблагодарила Садыкова, принимая кофе. — Ммм… Божественно! — Закатила она глаза, принюхавшись к напитку. — Может быть, я кого-то вдохновлю этим интервью. А вы как начинающий журналист — самый объективный слушатель. Ну, мне так кажется.

— Определенно. — Кивнул Могучих и, включив диктофон, положил его на край стола. — Мы с вами заговорили про учебу. Давайте начнем с самого начала. Какими были ваши студенческие годы?

— Так, вы помните? Никаких настоящих имен в материале! — Подняла указательный палец вверх женщина. — Студенческие годы? Ой, слушайте! Какое-то время 90-е нас почти не касались. Ну, у меня конкретно так было. Я была занята только учебой, а родители делали все, чтобы я ни в чем не нуждалась. Я жила в квартире. Сначала в общежитии, а потом в квартире. В отдельной. В большом городе. Притом, мои родители не были богачами, они просто работали день и ночь. И я думала, что просто не имею права плохо учиться. — Улыбнулась Садыкова с ностальгией. — Приехала в большой город обычная башкирская девчонка из далекой-далекой башкирской деревни. Ходила со своей колхозной физиономией, со ртом открытым… Какие тусовки? Я даже на русском толком не говорила. — Рассмеялась женщина. — Начинала отвечать на парах, а мне кричали: «Лялька, читай по-русски!» Стыдно было! До жути. Ну, сидела, занималась. Все поправила.

— Так, а потом? — Улыбнулся Андрей, восхитившись. Акцента у Садыковой действительно почти не было. Легкий, едва заметный.

— А потом… — Стыдливо прикрыла глаза женщина и сняла очки. — Ой, ужас какой, как вспомню! Короче, потом началась студенческая жизнь. Кошмар! Например, выяснилось, что подшофе я неплохо танцую. А еще лучше — пою. У нас было нормально куражиться всю ночь, а потом утром идти на пары. Но учебу я не бросала. Успеваемость была в норме.

Но это была я. Среди моих подруг были те, кого это время действительно коснулось. У нас в комнате жили две девушки, обе боксерши: Лера Филатова и Таня Жуляева. Классные были девчонки! Спортсменки, в Союзе на КМС шли. И вот для них в 90-х в спорте все закончилось. Тренеры — кто спился, кто вообще уехал. Кружки спортивные закрылись. И пошли Филатова и Жуляева вместо олимпиады ящики на рынок таскать. Грузчиками. А вечерами боксировали, прямо в комнате. У нас еще девочка жила — Настя Кольчугина, Кольчуга. Скрипачка. Дитя — само совершенство. Глаза такие большие-большие, темные. Действительно очень красивая! И умничка. Она была нашим психологом, мы шли к ней выговориться. — Улыбка исчезла с лица женщины. — Кольчуга всегда говорила: «Вот так надо. Я помогу. Мы справимся!» Одна улыбка согревала, взгляд… ее. Чудесная девочка… — Шумно сглотнула Садыкова, вздохнув и уставившись в одну точку. — И вот боксерши ее бесили своим боксом, она их лупила нотами. А вы еще спрашиваете, как прошли студенческие годы? — Надела очки Садыкова и улыбнулась. — Андрей, мы ведь были из приличных семей. Криминал нас не касался. Веселились мы квартирах в основном. Был у нас один единственный мужчина — Володя Середкин. Сын крупного по тем временам предпринимателя. Вот у него была и машина, и квартира. Вот там мы и зависали.А в остальное время мы учились. И верили в лучшее, Андрей. — Садыкова отвела взгляд в сторону. — Люди, воспитанные на старых, честных принципах. Свобода от родителей, от прежних устоев вскружила голову. Западная музыка, шикарная… западный алкоголь… никакого контроля. Одевайся как хочешь! Слушай все, что хочешь! Мне-то уж тем более, после строгих родителей и жизни в деревне. Мы старались есть эту сладкую, безумно вкусную свободу большими ложками.

А знаете, в чем мы просчитались? Мы по-прежнему верили, что за нами — закон и справедливость. Честность. Правда и добро. Суд. Милиция.

Наша глупая наивность не позволила понять, что ничего этого тогда в стране уже не осталось.

— Когда вы начали это понимать? — Тихо спросил Андрей.

— Так получилось, что кошмар в нашей жизни начался с приездом, точнее, с возвращением Альбины Кустовой. Это давняя подруга Жуляевой, Филатовой и Кольчугиной. Она уезжала учиться в ГДР на какое-то время и в 95-ом вернулась. Нет-нет, я ни в чем ее не виню… — Устало протерла глаза, сняв очки, Садыкова. — Но все, о чем вы знаете, началось именно с ее приезда. В это время.

Год 1995.Общество чистых тарелок

Над зданием общежития Центрального университета появились первые лучи бледного солнца. Разрезая морозную тишину осеннего утра, где-то рядом, в частном секторе, залаяли собаки и противно закричало воронье. Их заглушили метла дворников, вышедших на улицу. Подул холодный октябрьский ветер, лужи уже затянуло тонкой коркой льда. Кутаясь в теплые куртки и шарфы, на остановках столицы появились первые люди. Один из них, на секунду высунув нос из теплого одеяния, взглянул на оборванный агитационный плакат на здании напротив. Бумага частично порвалась, частично запачкалась. Из лозунга «К новым трудовым победам!» осталось на виду только «К новым…» Мужчина хмыкнул, к остановке, страшно скрипя, подъехал старый трамвай. В дорожной яме, заполненной грязной дождевой водой блеснул луч солнца и тут же скрылся. День обещал быть пасмурным…

Гремя по деревянному полу спящего общежития, на второй этаж несся старшекурсник, не особо переживая за сон студентов. Была у него такая забава: рано утром выбивать с ноги двери соседей и кричать : «С добрым утром! Как спалось?» Все ли ценили такую заботу? Не всегда. Иногда это перерастало в драки. В общежитии дрались все, кому не лень. Били преимущественно первокурсников. За них заступались «афганцы». Потом начинались их схватки со старшекурсниками с летящей в щепки мебелью. Продолжаться такие страшные драки могли до самого утра, и ходила молва, что не было в те годы места в столице, страшнее общежития Центрального университета. Потом драчуны мирились и дружно выпивали, сопровождая гулянку не музыкальным, но душевным пением.

Но сегодня старшекурсник получил неожиданный отпор. Едва он, по традиции, пнул дверь со всей силы и уже приготовился кричать победный клич, как получил чем-то тяжелым по лицу и вывалился обратно в коридор. Потирая ушибленную часть тела, парень уселся на пол и поднял голову.

– Кольчугина…