В этом я не сомневался.

И мы поехали на вокзал. Где встретили и преодолели первое препятствие. В виде нехватки средств. Оказалось, что денег у нас – только на один билет. Тем более что там установили эти дурацкие турникеты.

– Бери себе билет, – уверенно сказал Алешка, – и жди меня.

Я так и сделал – когда Алешка начинает командовать, его даже мама слушается. И побаивается.

Я прошел через турникет, и тут у меня за спиной раздался такой звонкий и отчаянный Алешкин вопль: «Мамочка!» – что я обернулся и забегал глазами по толпе пассажиров, в самом деле надеясь увидеть нашу мамочку.

А Лешка уверенно продолжал драматический спектакль одного актера. Талантливого, несомненно.

Он метался вдоль турникетов, воздымал руки и отчаянно блеял, как заблудившийся барашек, призывая свою каракулевую мамочку.

Мне стало интересно. Тем более что в спектакле появились и другие действующие лица.

Сначала к Алешке подошла и встревоженно склонилась к нему решительная тетя с сумкой на колесиках:

– Что случилось, мальчик?

Алешка едва не рыдал (от смеха):

– Моя мамочка… Вон она… А я здесь… Я заблужусь теперь…

– Как ее зовут? – с готовностью отозвалась тетя.

– Миссис Хадсон, – брякнул Алешка.

– Как? – удивилась тетя с сумкой на колесиках.

– То есть… Елена Ивановна.

– Елена Ивановна! – трубно взревела тетя. – Вы забыли своего ребенка!

И тут все пассажиры стали хором орать:

– Елена Ивановна! Ленка! Вы забыли своего ребенка!

Наконец Елена Ивановна откликнулась. Вернее, Елены Ивановны. Их было сразу четыре. Все они вернулись, подбежали к турникету и затараторили:

– Бедный мальчик!

– Что случилось?

– Это не мой ребенок!

– И не мой!

Алешка включился в этот хор, едва не плача:

– Это не мои мамы! Моя мама красивая! Моя мама – вон она – в синем плаще!

Четыре Елены Ивановны обиделись, что они не красивые, и ушли на платформу. А тетя с сумкой затрубила, как большой пароход в тумане:

– Елена Ивановна в синем плаще! Вас ждет сын… Как тебя зовут? Как? Алекс?

– Громче кричите, – посоветовал Алешка. – Она глухая. – И добавил машинально: – Как пень.

Тут добрая тетя наконец догадалась, что от нее нужно, и сказала:

– Держи мой билет и догоняй свою маму, пока она не села в поезд.

– Благодарю вас, мэм. – Растроганный Алешка утер слезу, скользнувшую по его румяной щеке. – Оставьте мне свою визитную карточку – я вышлю вам деньги телеграфом.

И, безмерно благодарный, помчался догонять свою «мамочку Елену Ивановну». В синем плаще. Глухую как пень.

– Какие у нас отзывчивые люди, – хихикнул он, когда мы уселись в вагоне, у окошка. – Сердечные.

– Зато мамы бессердечные, – хихикнул я. – Бросают детей то направо, то налево.

Мы еще сколько-то похихикали и едва не проскочили свою остановку. Неразборчивый голос в динамике прохрипел:

– Ста… Отрадное… След… становка… форма «Поречье»… сторожно… закрываются. Поехали, Вася!

Это самое Поречье оказалось небольшим кусочком деревни, окруженным со всех сторон наступающей окраиной города. Там было всего несколько старых деревянных домов среди новых, каменных и высоких. Ну и, конечно, среди всяких коттеджей, которые громоздились друг на друга.

Найти дом Феди Зайцева нам удалось без труда. В первой же избе, куда мы постучались, маленькая старушка в телогрейке, придерживая за длинный рог бодливую козу и то и дело прикладывая к уху сухую ладошку, сообщила нам:

– Хто, говорите, ась? Зайцевы? Так они тута не живут. Ась? Съехали. Дом продали и съехали. Чегой-то? Надысь. Ась? Где жили? А вона домок, кривой такой, на самом отшибе, с трубой набок. Видите? Ну и ладно. Бежите скорей отсель. А то Зинка моя вырвется! Сильно пожалеете.

«Домок» Зайцевых – и это первая загадка – оказался совсем неказистым. Кривой на один бок, крыша набекрень, печная труба набок, а крыльцо заскрипело под нашими ногами давно прогнившими досками.

За домом разинула пасть заплывшая глиной глубокая траншея. И стоял щелястый сарайчик с дровами. Кому такой дом мог понадобиться, чтобы выгнать из него целую семью? Кругом вон сколько домов, даже многоквартирных. Выбирай, выгоняй, живи! Если ты такой крутой, в натуре. Правда, возле дома Зайцевых стояла вполне приличная «ракушка», сияя свежим железом. И радуя глаз огромными замками.

– А чего мы скажем? – спросил я Алешку, когда мы потоптались на крыльце кособокой лубяной избушки.

– Чего-нибудь, – уверенно и очень убедительно ответил он.

Мы скромно постучали в дверь. Потом еще скромнее. Потом ногами. И уже решили уходить, но наконец дверь осторожно раскрылась, и на пороге появился худосочный человек в оранжевом прорезиненном комбинезоне.

– Чего приперлись? – вежливо спросил он, почему-то с опаской поглядывая по сторонам.

– Мы за Федей пришли, – так же вежливо ответил Алешка. – Анна-Ванна нас послала узнать – почему он в детский сад не ходит?

– А я знаю? – Худосочный человек начал настойчиво закрывать дверь. – У его мамки спросите.

– Позовите ее, пожалуйста.

– Нет ее тута, не живет.

Алешка растерянно (артист!) посмотрел на меня и сказал грустно:

– Надо в милицию идти: пропал мальчик. Вместе с мамой.

Человек в комбинезоне вдруг сразу изменился, стал добрым и приветливым.

– Зачем в милицию, дружище? Я вам все расскажу и без милиции. Зайцевы энтот дом продали и отседова съехали. В незнакомом направлении. К своей бабушке, в Курский город. А малец ихний уже давно там проживает. Под крылом у бабушки. Все хоккей? – И он захлопнул дверь перед нашими любопытными носами.

– Вот это хоккей, – прошептал Алешка, когда мы пошли к платформе.

– Да, – согласился я. – Вот это загадка. И главное – зачем этому дядьке такая развалюха?

– Главное не в этом, Дим, – задумчиво сказал Алешка. – Главное – почему он так плохо пахнет?

– Кто? – не понял я. – Дом?

– Дядька.

Вообще-то я его не нюхал. Но Алешка опять прав. Я вспомнил, что во время нашего разговора тоже чувствовал какой-то неприятный тухлый запах. С собой мы его принести не могли. Значит, пахло либо от дома, либо от этого дядьки.

Загадочка! И если бы она была одна!

– Ничего, – уверенно сдвинул брови Алешка. – Мы прольем луч света на это мрачное пятно…

Деньги на обратную дорогу мы добыли довольно просто. У нас оставалась еще какая-то мелочь, Алешка зашел в первый попавшийся киоск с игральными автоматами и «наиграл» денег на билеты. Не знаю, почему он не желает сделать этот метод источником постоянного дохода для всей нашей семьи?

– Слушай, везунчик, – засмеялся я, пересчитывая на ладони его добычу, – а чего ты сразу на такси не наиграл, а? Слабо?

– Да неудобно, Дим, – признался Алешка. – Нечестно. Я ведь все сразу угадываю. Хочешь, угадаю, в какой руке у тебя зонтик?

Правильно – ни в какой!

Витя Кислый к своим тридцати годам все еще так и не разбогател. Хотя ему очень этого хотелось. Парень он был не очень умный, но хитрый, предприимчивый, на всякую пакость догадливый. Но ему почему-то всегда не везло в самый последний момент.

Вот и в этом деле тоже. Кто-то предложил Вите купить по дешевке целую фуру мороженых куриных окорочков. Витя прикинул – за сколько он их купит и за сколько продаст – и ахнул от восторга! Такие деньги ему даже не снились. Он уговорил одного своего приятеля дать ему необходимую сумму в долг, расплатился за окорочка и приготовил огромный мешок для денег.

Но тут опять вмешалось «Но!». Да такое, что Витя еле ноги унес. Окорочка оказались тухлые. Деньги пропали, а приятель все настойчивее требовал вернуть долг.

Приуныл Витя, стал подумывать, куда бы подальше удрать. Да, на его счастье, другой его приятель – сантехник Лисовский – сообщил ему очень большой секрет. Ивыходило по этому секрету, что Витя Кислый, провернув одно дельце, сможет набить деньгами не мешок, а два. Ине рублями, а долларами.