– «…к Тебе воздыхаем, стеная и плача в этой долине слез…»

Мюрат почувствовал, как что-то ударилось о его ноги под водой. Испугавшись, он яростно замолотил ногами, отталкивая от себя этот кошмар. Предмет его страхов был мягким и податливым и вскоре исчез. Какое-то время Мюрат с ужасом ждал, как бы тот не появился снова. Этого не случилось. Течение поглотило и унесло пугающий груз.

Буря продолжалась. Дождь отчаянно хлестал в лицо отца Мюрата, цеплявшегося за край парома. На берегу он видел людей. Они размахивали фонарями и требовали спустить лодки. Значит, помощь вот-вот подоспеет. Пока Мюрат ждал, в нем сама собой зазвучала литания. Он повторял эти слова, пока они не стали правдой: «Паром накренила десница Божья. И по воле Божьей епископ при падении ударился головой.

Да исполнится Божья воля. Да упокоит Бог его душу».

Тело утонувшего епископа так и не нашли. А через неделю из дворца Тюильри поступило известие: по милости императора Наполеона III в епархию Булонь-Бийанкур назначен новый епископ. Мариус Мюрат, сын бедного торговца, смиренный слуга Божий и верный друг империи, наконец-то переступил порог своей мечты. Когда кто-то в первый раз поцеловал его перстень, по спине епископа пробежала дрожь наслаждения, и он смаковал это ощущение, чем-то похожее на наслаждение от плотского соития. Позднее, в уединении своего дворца – своего дворца, от размеров и великолепия которого кружилась голова! – он позволил себе по-настоящему улыбнуться. Теперь его власть распространялась на тридцать округов, сорок один приход и двести восемьдесят пять викариатов. Нынешняя должность принесла ему неслыханную роскошь. У него были личные покои и комнаты для приемов, где висели хрустальные люстры. У него был просторный двор с садом и фонтаном в центре. В оранжерее из кованого чугуна цвели и благоухали экзотические растения со всего мира. Мюрат наслаждался мягкостью бархатных подушек, теплом стеганых плащей и великолепием фиолетовых епископских одеяний. Кучера были готовы отвезти его в одной из восьми карет, куда пожелает. Повара готовили фазанов, подстреленных его собственными охотниками. Мюрата окружали легионы кюре и викариев, торопящихся выполнить его распоряжения. Ему более не требовалось скрывать сделки, проводимые от имени епархии, ибо епископ и был епархией, а епархия – епископом. Такое положение вещей великолепно отвечало замыслам Мариуса Мюрата.

Он пребывал в новой должности почти год, когда до его дворца дошли сведения о возвращении графа Анри де Вриса, который привез с собой из Африки языческую женщину. Епископ упрочил свою власть над многими сторонами жизни епархии, испытывая особый интерес к местной знати и их делам. Мюрат стремился распространить свое влияние и свой контроль на всех уровнях. Граф де Врис был человеком видным, хотя и не слишком религиозным и вдобавок ведущим себя независимо. Он владел обширными земельными угодьями, а его поместье являлось одним из крупнейших во Франции. Отец и дед графа были глубоко верующими и делали Церкви щедрые пожертвования. Они дарили землю и давали деньги на возведение школ и храмов. От Анри ждали того же. И вот теперь у него неожиданно появилась жена. Вполне естественно, что епископ заехал проведать графа, и столь же естественно и даже неизбежно, что сильная воля и независимое поведение туземной женщины по имени Серена вызвали епископский гнев.

В первый раз его рассердило ее отношение к вопросам совести и формальностям. Для епископа все это значило меньше, нежели ежедневное меню, но должность обязывала проявить внимание. В данном случае дело касалось крещения и перехода в католическую веру – необходимым требованиям, чтобы брак был освящен Церковью. Анри оказался здесь плохим помощником.

– Граф, она должна обратиться в христианство. А вы, разумеется, должны на этом настоять.

– Монсеньор, я и не подумаю настаивать. Это не тот случай, когда я стану принуждать. Серена – свободная женщина, принадлежащая к другой культуре.

– Это, граф, не мое личное желание. Это повеление Господа Бога, дабы таинство брака было освящено. Она язычница. Без крещения не может быть перехода в христианство. А без перехода она пропащая душа, и ваш брак не имеет благословения Церкви. В глазах Бога вы с ней окажетесь сожительствующими в грехе. На этот счет у вас не должно быть сомнений. Она обязана подчиниться.

– При любом ее выборе она будет моей женой. И принимать решение ей самой.

– А что станет с детьми? Вы готовы пожертвовать их душами ради женского выбора? Вы позволите ей обречь на проклятие души еще не рожденных?

– Монсеньор, ни о каких жертвах речь не идет. Когда появятся дети, это поможет ей принять решение.

– Граф де Врис, я нахожу ваш подход легкомысленным и неподобающим человеку вашего положения.

– Мое положение здесь ни при чем. Таково мое убеждение.

– Церковь этого не одобрит!

Анри вздохнул и пожал плечами:

– Разрешаю вам поговорить с Сереной. Никакого принуждения с моей стороны не будет. Если она не пожелает принять христианство, так тому и быть, монсеньор. В этом случае мы оформим наши отношения гражданским образом.

Судя по тону, решение графа было окончательным и недвусмысленным.

Епископ не желал отталкивать графа и принял его требования. Во Франции было время великой духовной независимости и такого же великого лицемерия. Многие отличались антирелигиозными воззрениями, но при этом не забывали обрядовую сторону. Они крестили детей, венчались в церкви и жаждали получить от священника соборование. Им требовалось нечто вроде духовного страхового полиса, дававшего традиционное утешение, но не накладывающего ограничения на их поведение. Этот вид сделок епископ отлично понимал и широко пользовался для собственного обогащения. Если граф желает сожительствовать с языческой женщиной, но при этом остается в лоне Церкви и жертвует деньги на церковные нужды, епископ не станет ему препятствовать. Но побеседовать с язычницей и попытаться убедить ее обратиться в христианство – пастырская обязанность епископа. Формальности должны быть соблюдены.

Первая встреча прошла неудачно. Едва увидев Мюрата, Серена сразу же невзлюбила епископа.

– Бог послал меня по вашу душу, – властным тоном заявил он и протянул руку, но Серена не стала целовать епископский перстень.

Она ясно понимала: его рот говорит одно, а глаза – совсем другое. Он произносил учтивые слова, однако смотрел на нее с пренебрежением. «Язычница!» – кричал его взгляд. Благочестивые речи не мешали епископу открыто пялиться на грудь Серены и ее фигуру.

Епископ произвел на нее отталкивающее впечатление, но она вытерпела его присутствие. Она ехала сюда, зная, что ей придется жить в обществе, в котором вращается Анри. Он сказал, что они могут отгородиться от мира стенами шато и прожить так год или даже два, пока она не почувствует себя увереннее. Тогда все общение с посторонними будет сведено к минимуму. Но затворничество противоречило ее натуре.

– Если я приехала сюда, то должна жить вместе с твоими соплеменниками, а не прятаться от них, – сказала она.

Она решила узнать традиции и обычаи Франции, что включало и общение со здешними марабутами. Серена нервничала, испытывала неуверенность, однако держала свои чувства при себе, исполненная решимости быть сильной. Улицы Парижа, его краски и звуки ошеломляли ее. Быстрота парижской жизни, бешеный ритм здешнего мира были так не похожи на неспешные ритмы пустыни. Париж поразил ее обилием света и блеском. Вот что значит настоящий город, хотя до сих пор она ничего не видела, кроме столицы Алжира. Теперь тот казался ей бледной тенью по сравнению с шумным Парижем, где сияли фонари, где танцевали канкан, а по улицам проносились кареты. Серене отчаянно хотелось порадовать Анри и поскорее войти в здешнюю жизнь, и первой настоящей проверкой для нее стал этот толстый напыщенный человек, от которого разило вином и который велел ей подчиниться, иначе она пожнет гнев Божий.