Возможно, если бы во главе разведки стояли многоопытные профессионалы, они смогли бы если не убедить в чём-то высшее руководство, то хотя бы что-то делать самостоятельно – так, чтобы «верхи» об этом просто не знали… Известно ведь, что в канун гитлеровского нападения превентивные меры без согласования с «центром» принимались и в погранвойсках, и в Московском управлении госбезопасности, и в каких-то армейских структурах…

Но реальная подготовка разведки к «особому периоду» требовала гораздо большего времени, нежели прошло с тех пор, как Фитин принял должность её начальника… Так что как бы ни был Павел Михайлович умён и талантлив, как бы ни опирался он на опыт и знания ветеранов службы (к сожалению, повторим, немногих оставшихся), но провести должный объём работы, тем более – без поддержки руководства наркомата и при откровенном недоброжелательстве высшего политического руководства страны, он не мог…

Вернёмся, однако, к потере берлинской агентурной сети.

«Центр не сообщил А. Харнаку длину собственной волны радиопередач, без чего связь с берлинцами принимала односторонний характер. В Берлине при всём желании не могли принять и расшифровать указания Москвы, если бы они и последовали. Оборудованная в районе Бреста приёмная станция для А. Харнака перестала существовать в первые же дни войны. Другого приёмного пункта у внешней разведки не было» – написано в «Очерках истории Российской внешней разведки».

Вполне естественно. Не один же год на официальном уровне уверенно говорилось о том, что если мы будем воевать – то исключительно на чужой территории, сразу же нанеся агрессору сокрушительный ответный удар в приграничных боях. Как кажется, идеология – а может, и одна только «мудрость вождя», – перечёркивала все доводы здравого смысла. Зачем нам были нужны узлы связи «в глубине обороны», когда мы сразу же перейдём в решительное наступление? Или вы что, дорогой товарищ, сомневаетесь, не верите?..

Не сомневались. Верили. Или делали вид, что верили – ну и получили в итоге за свою доверчивость…

«Такого начала войны советская внешняя разведка вряд ли ожидала. Просчёты, исключавшие захват противником обширных территорий нашей страны, дорого обошлись всем: и военным, и разведчикам всех основных ведомств – политическому (Первое управление НКГБ), военному, военно-морскому… Чтобы выправить положение, потребовались неимоверные усилия. Маломощные радиопередатчики не покрывали увеличивающееся расстояние, и связь с ценной агентурой была прервана. Введённое повсюду оккупантами чрезвычайное положение затрудняло использование связников, а если они и пересекали линию фронта, сведения их оказывались часто устаревшими… Но бесполезно было выискивать виновных в этом положении, говорить: мы предупреждали, а вы больше искали врагов внутри страны, чем обращали внимание на очевидного и самого страшного врага. Это стало ясно многим…» – указывается в том же вышеназванном источнике.

Конечно, тогда уже было не до поиска виновных – требовалось срочно исправлять ошибки и спешно делать то, что должно было быть сделано задолго до войны. Виновные были известны, но они находились на столь высоком уровне, на котором в нашей стране никто никогда за свои ошибки уже не отвечает…

Между тем решение вопроса оказалось, как говорится, лежащим на поверхности. Определяя по географической карте, где нужно расположить узлы связи, следовало смотреть не только на восток, но и в другие стороны света. И тут стало очевидно ясно, что Стокгольм или Лондон – о чём ранее как-то не задумывались – находятся к Берлину гораздо ближе, нежели сданный уже гитлеровцам Минск, или Москва, или тем более Куйбышев, куда вскоре начнут эвакуировать правительственные учреждения. Руководство разведки решило воспользоваться радиостанциями своих «легальных» резидентур в Великобритании и Швеции, и лично Берия дал на то своё указание.

Однако напрасно вслушивались в эфир радисты стокгольмской резидентуры – ни одного сигнала радиостанции «Корсиканца» им зафиксировать не удалось. Лондонская же резидентура вдруг сообщила, что услышали слабые сигналы берлинской радиостанции, но это было всего лишь один раз, и больше они уже не повторялись…

Но это совсем не значит, что антифашисты «Rote Kapelle» зачехлили свои рации и принялись спокойно ждать, когда Москва вспомнит о них и вновь наладит связь с ними… Это была их страна – и эти люди, фактически брошенные на произвол судьбы, продолжали свою борьбу против нацистской оккупации Германии.

Одним из первых вопросов, что Коротков задал коллегам, явившись на Лубянку прямо с вокзала, было нетерпеливое: «Что слышно из Берлина?»

В ответ получил малоутешительное: ничего не слышно. В буквальном смысле слова. И неудивительно. Минск немецкие войска захватили уже 28 июня. К тому времени, когда два эшелона с советскими гражданами наконец вернулись в Москву, вся зона уверенного приёма сигналов станций Д-5 и Д-6, с радиусом из Берлина примерно в тысячу километров, уже была оккупирована германскими войсками.

Коротков выяснил: приёмные станции зафиксировали несколько неуверенных, сбивчивых передач вызывного характера, не содержащих никакой иной информации. Операторы могли лишь отметить, что на рации в Берлине работал очень неопытный человек, даже не новичок, а так, вообще начинающий. Принял ли корреспондент ответ Центра – неизвестно.

И это – в самые тяжёлые дни и недели лета 1941 года, когда немецкие дивизии, невзирая на потери и сопротивление со стороны Красной армии, продвигались вперёд почти на всём протяжении огромного фронта. Как нужна была в эти дни информация из столицы Германии о подлинных потерях вермахта, ближайших планах его командования, их изменениях, коль скоро при очевидных успехах – разгроме кадровых частей и соединений Красной армии, захвате всей Прибалтики, значительной части Украины, Белоруссии, Молдавии, западных областей РСФСР – блицкриг не состоялся. То было единственным утешением. А Коротков хорошо помнил авторитетное мнение некоторых высокопоставленных немецких генералов: если Германия не разгромит Советский Союз примерно за восемь недель, ей войну не выиграть.

Вскоре после начала войны часть подразделений внешней разведки – чуть ли не все основные службы – была передислоцирована в город Куйбышев, бывшую (и нынешнюю) Самару. Там, в частности, был расположен приёмо-передающий центр. А ещё туда вместе с оперативными делами 1-го управления был отправлен Павел Матвеевич Журавлёв, место которого во главе германского отдела в Центре занял Александр Михайлович Коротков.

Ещё в мае 1941 года Наум Исаакович Эйтингон, назначенный одним из заместителей начальника 1-го управления НКГБ СССР, как тогда именовалась внешняя разведка, получил личное указание Берии создать Особую группу для проведения диверсий в тылу вероятного противника. Он должен был установить связь с Генштабом Красной армии и пограничными округами, чтобы договориться о совместных действиях.

Однако кадровые и структурные реорганизации, начавшиеся в то время как в наркомате, так и в аппарате внешней разведки, помешали реализации этих планов.

За несколько дней до нападения нацистской Германии на Советский Союз вновь был поставлен вопрос о создании Особой группы при наркоме госбезопасности – но уже перед старшим майором госбезопасности Павлом Анатольевичем Судоплатовым. Наума Эйтингона планировали назначить его заместителем.

Вспоминая об этом, Судоплатов писал: «Берия, вызвав меня к себе, отдал приказ об организации особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении, которая должна была осуществлять разведывательно-диверсионные акции в случае войны. На тот момент нашим первым заданием было создание ударной группы из числа опытных диверсантов, способных противостоять любой попытке использовать провокационные инциденты на границе как предлог для начала войны. Берия подчеркнул, что наша задача – не дать немецким провокаторам возможности провести акции, подобные той, что была организована против Польши в 1939 году, когда они захватили радиостанцию в Гляйвице на территории Германии. Немецкие провокаторы вышли в эфир с антигерманскими заявлениями, а затем расстреляли своих же уголовников, переодетых в польскую форму, так что со стороны всё выглядело так, будто бы на радиостанцию действительно напало одно из подразделений польской армии».