— Куру-куру-ду!.. Куру-куру-ду!..

Он пошёл на цыпочках по поляне, заваленной навозом, в котором слева и справа копошились птицы. Голубь заметил его и перестал ворковать. Он подозрительно посмотрел вниз, сверкнув золотистым глазом. Потом, взмахнув крыльями, стал перепрыгивать с ветки на ветку, всё выше и выше. Сансай явственно различил талисман — маленький белый квадратик пергамента, он был на верёвочке и подскакивал при каждом прыжке голубя.

Напрягая слабеющие глаза, в которые било яркое солнце, он следил за движением птицы. И вдруг она выпорхнула из ветвей и устремилась прочь, описывая большие дуги над сверкающими лугами. Сансай с трудом различил далёкое дерево, на которое она села. Колючий кустарник хватал за одежду, и всё время приходилось останавливаться, чтобы поправить сандалии.

Если бы Мей Сансай в нужную минуту понял, что имеет дело с сокуго, заклинанием скотоводов фулани, волшебством, которое превращает трудолюбивого отца семейства в бродягу и отдаляет мужа от жены, вождя от народа и рассудок от человека, он никогда не стал бы бежать за голубем. Но он не понял этого и сейчас ощущал лишь странную весёлость, так что тело его казалось почти невесомым. Он чувствовал, что у него вот-вот вырастут крылья, и тогда он сразу догонит голубя.Голубь сидел на невысокой гордении с искривлёнными ветвями. Сансай не сводил с дерева глаз, и, подбегая к нему, вновь услышал негромкое воркование. Он продирался сквозь чащу боярышника; лесные крысы выпрыгивали из-под ног, испуганная антилопа выскочила прямо на открытое солнце. Он проклял чёрный клубок, который мгновенно превратился в чёрную ленту и исчез в траве. Кобра!

— Куру-куру-ду! — слышалось мелодичное, манящее воркование.

Он увидел, как взмахнув крылами, голубь стал перескакивать с ветки на ветку. Добравшись до верхней ветки, голубь взмыл в синеву. Сансай выругался. Приставив ладонь козырьком, он любовался проворством прекрасной птицы. Голубь описывал в небе большие правильные дуги, внезапно нырял, словно намереваясь сесть, распускал хвост веером, и вдруг застыв в воздухе, упал на высокую финиковую пальму. Сансай знал кратчайший путь к этой пальме.

— Вернись! Вернись! — говорил ему внутренний голос. Но он, не задумываясь, бежал за заколдованным голубем, заводившим его всё дальше, в луга, и кустарники, и рощи акации. Он бежал и бежал, пока солнце не стало клониться долу и не скрылось за горизонтом — тогда настала ночь и Сансай почувствовал жажду и голод.

В саванне, в самом сердце скал и потоков, тьма означает встречу с носителями быстрой смерти — буйволицей и леопардом. Но Сансай был не в состоянии подумать об этом.

* * *

Жены Мей Сансая, Шайту, весь день не было дома — она продавала кислое молоко в соседнем городе. Когда она, нагнувшись, входила в маленькую хижину, где обычно сидел Мей Сансай, медные серьги её зазвенели. Ей и в голову не пришло, что мужа нет дома, что он в этот час может оказаться где-то далеко.

Её дочь Лейбе спала на циновке. Мать потрясла её за плечо. Лейбе проснулась и сказала, что видела днём трёх незнакомых мужчин. Она сказала, что трое незнакомцев приходили с клеткой, полной птиц и выпустили из неё голубя с талисманом на лапке. она отвела мать за хижину и показала место, где Мей Сансай сидел и читал. Там лежала отброшенная в сторону книга, грифельная доска и опрокинутая чернильница — всё, что осталось от Мей Сансая. Шайту огляделась, ища разгадки случившемуся. — Их было трое, — сказала Лейбе. — Один из них был вождь.

— Откуда ты знаешь? — У него на тюрбане был полумесяц.

— Наверно, это были дурные люди. Может, соперник твоего отца Ардо и его люди. Ардо не может успокоиться с тех пор, как в Докан Торо избрали вождём твоего отца. Сначала он хотел избавиться от него, распуская ложные слухи. Теперь он наслал на него сокуго. Шайту, как и все скотоводы фулани, руководствовалась в жизни поверьями, которые невозможно понять разумом. Все события она объясняла влиянием неодушевлённых предметов и странным стечением обстоятельств. Талисман может принести счастье. Можно убить врага, громко выкрикнув его имя и послав в небо острую иглу. Можно отправить врага в скитания, где он найдёт смерть, наслав на него сокуго — колдовство, заставляющее бесцельно бродить с места на место. Именно это, решила она, и сделали с её мужем. Её вера в приметы и предсказания была незыблема, а судя по словам Лейбе, здесь дело не обошлось без чёрной магии, которой занимаются скотоводы фулани. Лейбе рассказала, как люди Ардо выпустили из клетки голубя с талисманом, привязанным к лапке, как голубь взлетел и сел на дерево и как Сансай пошёл за ним. Она была ещё совсем маленькая, и услышав эти подробности, Шайту поняла, что дочь рассказывает о том, что действительно видела.

— Они околдовали его, — заключила Шайту. — Это сокуго.

Это могло быть только сокуго — болезнь, заставляющая скитаться. Теперь она знала, что муж будет бежать за каждой птицей до тех пор, пока кто-нибудь не разрушит чары Ардо. Так сокуго лишает человека размеренной жизни и посылает в бесцельные странствования.

Как отомстить Ардо? Когда Рикку вернётся со скотом, надо будет всё обдумать.

* * *

Шайту ждала и не могла дождаться. Ей казалось, что Рикку никогда не вернётся. Наконец в лощине показалось медлительное стадо и с ним Рикку. Она не ответила на его улыбку, но помогла спутать скот на ночь и развести большой дымный костёр, чтобы отогнать гиен и леопардов. Когда они кончали работу, Рикку спросил:

— А где отец?

— Я его не видела, — небрежно ответила Шайту. Не думаю, чтобы он ушёл далеко.

— Но он вообще редко уходит!

— Не знаю, Рикку. Когда я вернулась, его тут не было. — Мать подала ему миску с кашей. — Ешь, сын мой, и ни о чём не думай. Ты, должно быть, устал. Ещё бы — весь день пас скот на солнцепёке.

Рикку нащупал чурбан и сел на него.

— Я, кажется, знаю, где отец. Он пошёл к знахарю посоветоваться, как вылечить меня от любви. — Он улыбнулся. — Может быть, сын мой.

Лейбе вышла из хижины и спросила:

— Почему ты не расскажешь ему о трёх незнакомцах, которых я видела?

— Ты видела трёх незнакомцев? — Рикку отставил в сторону миску.

— Да. У них были клетки с птицами.

— Лейбе! — сердито сказала Шайту. — Иди в дом и толки просо. — Она посмотрела на Рикку: — Не обращай внимания на сестру! Это всё пустая болтовня.

— Но кто были эти люди?

— Незнакомцы. Наверно, птицеловы.

— И отец ушёл с ними?

— Рикку, ты задаёшь слишком много вопросов. Кончай есть и отдыхай, пока я занята хозяйством. Ты же слышал, что твой отец ушёл и скоро вернётся?

Шайту принялась толочь просо, и Рикку закончил ужин в молчании. Затем он вошёл в хижину и снял кожаный фартук. Мать не осмелилась сказать Рикку, что, вероятно, отец попал во власть сокуго. Раз Рикку уверен, что отец ушёл, чтобы вернуть в дом его любимую девушку — пусть так и будет.

* * *

Рикку проснулся за полночь. Что-то разбудило его, что-то необычное было в воздухе. Безошибочное чутьё кочевника, приходящее с годами жизни, которой всегда угрожают люди, звери и стихии, заставило его приподняться. Ему показалось, что скот испуганно топчется на месте. Он прислушался. Собаки не лаяли. Почему? Может быть, они заколдованы? Он чувствовал, что беспокойство в стаде растёт. А теперь он различил и движение — кто-то пытался угнать их зебу.

— Рикку! — донёсся из темноты голос Шайту.

— Мать, воры! Вставай, воры!

Топот копыт потряс молчание ночи. Рикку вынырнул из двери во мрак. Он увидел, как несколько человек — чёрные тени — отделились от мрака. Человек в тюрбане шёпотом отдавал приказания. Двое других точными движениями перерезали путы у скота. Блестели ножи. Притаившись за грудой брёвен, Рикку следил за ними. Обезумевший от ударов и криков, скот нёсся мимо, сокрушая хижины. Рикку отскочил в сторону — что-то острое скользнуло возле самого его бока. Тут же ему скрутили руки за спиной и отбросили прочь. Он слышал, как в хижине кричала его мать и дети, как по земле неуверенно побежали огоньки, почувствовал запах горящей соломенной крыши, и вдруг к небесам взвился язык пламени, на который было страшно смотреть. Искра упала на хижину его отца, хижина матери, протянув руку, поймала другую летящую искру. Искры сверкали на ветру, и скоро пламя трещало повсюду.