Ред ухмыльнулся. Закрыв за собой дверь, он ушел к себе в комнату.

—      Славный паренек, — заметил Майлс, наливая кофе в одну из чашек, из которой уже кто-то пил. — Отзывчивый паренек. И хорошо во всем разбирается. Он далеко пойдет, если не отравится парами ваших этических разглагольствований. Скажите что-нибудь, Донован. Вам предстоит очень много говорить сегодня, и вы вполне можете начать теперь же...

У Спенсера было достаточно времени, чтобы оправиться от удивления. Он, безусловно, был искренен, когда сказал:

—      Я очень ценю ваш приезд, мистер Майлс. Но я... я просто не знаю, что он означает.

—      Он означает, что я просто-напросто пригласил самого себя быть вашим адвокатом во время предстоящего злополучного заседания, — ответил Майлс, спокойно намазывая маслом поджаренный хлеб.

Спенсер глубоко вздохнул.

—      Извините, мистер Майлс. Я очень ценю ваше более чем великодушное предложение и затрудняюсь что-либо сказать. Но принять его я не могу.

—      Если вы пытаетесь протестовать сейчас по соображениям вежливости и альтруизма, Донован, то, пожалуй, вам следует знать, что я имел с нашим общим другом Джоном Арбэттом, любителем гольфа и твидовых костюмов, оживленную дискуссию, которую на современном языке можно вполне, квалифицировать как первоклассную ссору. Наш разговор закончился полюбовным согласием сторон добиваться развода. Фигурально выражаясь, я сейчас нахожусь в Рено^[3], в штате Невада, «для обычной цели», как сказал бы кое-кто из наших любимых журналистов. — Он намеревался продолжать разговор в таком же игривом тоне, но взглянул на Спенсера, и выражение его лица изменилось.

Щеки Спенсера стали землисто-серыми, он говорил с трудом.

—      Я не могу позволить вам, мистер Майлс, сделать это.

—      Что сделать, Донован?

—      Я не могу допустить, чтобы вы были моим адвокатом. Прошу извинить меня, но я должен действовать один.

—      Вы, может быть, объясните мне причину? — спросил Майлс, откидываясь на спинку кресла и наблюдая за Спенсером.

Спенсер покачал головой.

—      Ну что ж, — медленно произнес Майлс, — я никак не могу преодолеть свое желание услышать какое-то объяснение.

Они помолчали.

—      Может быть, вы и сами не захотите быть моим адвокатом, если узнаете, что я виноват, — сказал Спенсер.

Майлс быстро поднялся. Он вплотную подошел к Спенсеру и, почти касаясь его, резко сказал:

—      Донован, вы спрашивали меня, верю ли я вам; вы спрашивали меня об этом несколько раз. Я отвечал, что верю. Ради бога скажите, уж не лгали ли вы мне?

—      Нет, — ответил Спенсер, — я вам не лгал. Я не коммунист. Но за то, что я сделал, меня могут посадить в тюрьму, а вы не захотите впутываться в такое дело.

Майлс отвернулся, подошел к окну и долго стоял там спиной к Спенсеру.

—      Сейчас я уже здесь, — произнес наконец он, — и должен сказать, что вы ухитрились разжечь мое любопытство настолько, что я хочу остаться и долее. Вы лишаете меня крупного адвокатского гонорара, на который я рассчитывал, но я отнесу расходы по этой поездке на ваш счет, когда буду вести дело о клевете — Донован против Фаулера.

—      Я буду только рад, — ответил Спенсер.

Около десяти часов утра Спенсер расстался с Майлсом и Редом перед зданием Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и по коридору, облицованному черным мрамором, направился к комнатам, в которых размещалась комиссия. В конце коридора его поджидала целая группа журналистов и фотографов. Они узнали его, но не остановили. Кто-то из них крикнул:

—      Эй, Спенсер!

Спенсер прошел мимо них и оказался в большой прямоугольной комнате, пол которой покрывал тяжелый ковер. Очевидно, это была приемная. Он подошел к одной из многочисленных секретарш и спросил конгрессмена Биллинджера. Но прежде, чем девушка успела ответить, Спенсер услышал знакомый голос, окликавший его по фамилии, и очутился лицом к лицу с Винсентом Корнелом; он был главным следователем во время разбора дела Беквуда, а сейчас, насколько знал Спенсер, являлся старшим адвокатом Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности.

—      Мы, кажется, знакомы? — спросил Корнел. Они небрежно, после некоторого колебания, пожали друг другу руки. Лицо у Корнела было бледное, движения быстрые и порывистые. Спенсеру показалось, что он стал еще ниже ростом.

—      Идемте ко мне в кабинет, — сказал Корнел. — Я представлю вас членам комиссии.

Слегка коснувшись плеча Спенсера, он прошел вперед.

В кабинете Корнела, сравнительно небольшой комнате, вокруг стола стояли девять членов комиссии.

—      Джентльмены, разрешите мне представить вам мистера Донована, — сказал Корнел. — Наш председатель, конгрессмен Биллинджер.

Арнольд Биллинджер отличался таким же высоким ростом, как и его брат; он немного походил на него, но обладал более мягкими чертами лица и был моложе Лео. Холодно улыбнувшись, он ответил на поклон Спенсера, но не двинулся с места. Указав сразу на всех конгрессменов, он быстро назвал их фамилии. Некоторых из присутствующих Спенсер уже знал. Один, конгрессмен Дуглас Мак-Кенни, был, говорят, либералом. Несколько месяцев назад Спенсер встретил его в одной компании, и сейчас Мак-Кенни дружески махнул ему рукой. Он был худощав; казалось, что от его узкого лица отсекли подбородок.

Корнел ушел за свой письменный стол и взял из пепельницы недокуренную сигару.

—      Мы можем начать наше закрытое заседание, господин председатель? Уже больше десяти часов.

Биллинджер кивнул в знак согласия, и все конгрессмены один за другим покинули кабинет Корнела. Спенсер шел позади. Они миновали канцелярию, направляясь к двери с темной панельной обшивкой. Некоторые секретарши встали со своих мест и присоединились к ним.

Все вошли в большой зал с длинным столом и множеством стульев. В зале было тихо. Равнодушным жестом Корнел указал Спенсеру на отдельное кресло, где ему полагалось сидеть. Одна из стенографисток переставила свой стул поближе к Спенсеру.

Никто не произнес ни слова, пока девять конгрессменов и секретари усаживались. Спенсер чувствовал, как напряжены его нервы. Ему казалось, что все лица по ту сторону стола похожи одно на другое.

Первым заговорил Биллинджер.

—      Я думаю, что на закрытом заседании не следует соблюдать все формальности. Свидетеля можно сейчас не приводить к присяге, если комиссия не примет иного решения... — Он говорил плавно и чуть напыщенно, отчеканивая каждое слово. Биллииджер сделал паузу, но, так как никто не возразил ему, продолжал: — Я должен объяснить вам, мистер Донован, что комиссия обычно проводит закрытые заседания с целью определить поведение свидетеля и предоставить возможность слишком уж скрытному свидетелю давать показания, не подвергаясь давлению со стороны общественности. Однако в вашем случае, — он впервые поднял голову и посмотрел на Спенсера, — вы сами обратились с просьбой провести заседание, я хочу сказать — открытое заседание. Поэтому комиссия надеется, что в своих заявлениях на открытом заседании вы не проявите неискренности или уклончивости.

—      Я бы предпочел давать показания на открытом заседании, — ответил Спенсер.

—      Так я и понимаю, — подтвердил Биллииджер. Он наклонился в сторону Корнела, который сидел через несколько стульев от него. — Полагаю, что по этому пункту вам хочет кое-что сообщить адвокат комиссии.

—      Благодарю вас, господин председатель, — сказал Корнел. Он поставил локти на стол, сложил ладони и слегка сгорбился — поза, хорошо знакомая Спенсеру еще по тем дням, когда слушалось дело Беквуда.

—      Мистер Донован, — начал Корнел и уставился на Спенсера. — Я буду краток. Процедура подобных заседаний комиссии вам знакома. К тому же вы сами адвокат, так что юридические вопросы не составят для вас проблемы. Как вам хорошо известно, в функции нашей комиссии не входит расследование деятельности отдельных граждан, если они не занимают в обществе положения, которое позволяло бы им тем или иным путем оказывать влияние на общественное мнение и общественную жизнь. Говоря точнее, это правило распространяется и на вас, что, как я убежден, вам известно. Однако в прошлом вы были связаны с... ну, скажем, с не совсем ясным делом, которое рассматривалось на заседаниях комиссий конгресса и обсуждалось в публичных дискуссиях. — Все тем же сухим тоном он добавил: — Я лично могу подтвердить это. В последнее время против вас были публично выдвинуты обвинения, которые комментировались близкими к правительству лицами в форме, позволяющей широкой публике предположить, что эти обвинения встретили официальную или полуофициальную поддержку. Вот почему комиссия считает, что необходимо предоставить вам возможность выступить на открытом заседании, как вы и просили.