Оказавшись в конце концов у телефона, он набрал хорошо известный ему номер. В трубке послышался женский голос, и Лэрри сказал:
— Я еду к тебе, Шейла. Будь паинькой и приготовь мне чего-нибудь выпить. Мне это позарез нужно.
20. Понедельник, 23 июля, 2.40 дня
Как и предполагал Спенсер, дневные газеты опубликовали заявление Марка Хелриджа. Большинство из них напечатало материал на том месте, где обычно давались сообщения «в последнюю минуту». Однако «Стар джорнел» поместила заявление в рамке, на первой странице, сопроводив его короткой редакционной статьей, в которой вновь приводились обвинения, выдвинутые Уолтом Фаулером. Под статьей, в той же рамке, сообщалось: «Сегодня вечером в 7.15 настраивайтесь на третий канал: Уолт Фаулер вместе с сенатором Аароном Купом, любезно согласившимся участвовать в передаче, будет читать и комментировать последние известия».
Было уже почти три часа дня. Спенсер, сидя за письменным столом, жевал сэндвич. Перед этим они с Артом работали над резюме дела об объединении двух химических фирм в корпорацию. Внезапно он вновь почувствовал боль в желудке. Он отложил сэндвич и потянулся за стаканом молока, но боль стала настолько острой, что он, почти потеряв сознание, откинулся к спинке кресла. Так он просидел одну или две минуты — скорчившись, не в состоянии даже думать. Потом с трудом собрался с силами, решительно приподнялся и, тяжело опираясь руками о стол, потянулся к телефону. Однако он тут же сообразил, что не помнит номера своего врача — он давно уже не звонил ему, — и начал искать его в записной книжке, медленно переворачивая страницу за страницей, пока не нашел: Альфред Стролл, доктор медицины. Семьдесят вторая улица, Запад. Он позвонил и договорился с врачом, что тот примет его сегодня в пять часов вечера.
После этого он почувствовал себя лучше и пожалел, что позвонил врачу. Ничего серьезного у него не может быть; операцию по поводу аппендицита он перенес четыре года назад. По всей вероятности, боль вызвана нервным напряжением, и он только напрасно отнимет время и у доктора, и у себя. Он собрался было снова позвонить в приемную Стролла, но на столе загудел зуммер.
Звонил Майлс. Старик был расстроен заявлением Марка Хелриджа, которое считал позорным и бесчестным. Спенсер должен был подробнейшим образом объяснить ему, что произошло.
— Ну, знаете, Донован, говоря откровенно, я сейчас понимаю мистера Хелриджа. Он рассвирепел потому, что вы говорили с Майроном Вагнером. Зачем вы это сделали?
— Майрон звонил мне из Вашингтона два или три раза, — ответил Спенсер. — Он был возмущен сообщением «Дейли уоркер». Я сказал ему только, что намереваюсь привлечь Фаулера к ответственности и что надеюсь получить согласие Марка Хелриджа быть моим адвокатом. Я не уполномочивал Майрона сообщать об этом, как о факте. Впрочем, должен признаться, — добавил он, — я уже во время разговора с Майроном сомневался в согласии Хелриджа.
— Ну что ж, — мрачно заметил Майлс, — что сделано, то сделано.
Повинуясь какому-то порыву, Спенсер проговорил:
— Мистер Майлс... надеюсь, вы верите мне?
— Почему вы спрашиваете меня об этом? — удивился Майлс.
Искренняя озабоченность старика взволновала Спенсера. Он почувствовал себя виноватым и растерянным. Кажется, он и раньше, разговаривая с Майлсом, всегда чувствовал себя виноватым, но, конечно, сейчас не время для объяснений. Он ограничился тем, что сказал:
— Вы всегда так хорошо ко мне относились. Вы так много сделали для меня.
Майлс засмеялся:
— О, да вы чувствительный парень, оказывается.
Наступила пауза.
— Я вам кое-что скажу, — продолжал Майлс, откашливаясь, — и хотя по телефону толком не побеседуешь, я все же хотел бы в двух словах в порядке подготовки к бою...
Он замолчал. Спенсер ждал, затаив дыхание и чувствуя, как напряглись у него нервы.
— Во всем этом деле есть кое-какие непонятные для меня обстоятельства. Ваше поведение, должен признаться, в некоторых случаях поражает меня. Иногда мне кажется, что вы чего-то не договариваете. — Майлс замялся, а затем убежденно продолжал: — Я не сомневаюсь и никогда не сомневался ни в вас, ни в ваших адвокатских способностях, но иногда у меня появляются сомнения — пожалуйста, не обижайтесь, — серьезные сомнения в обоснованности ваших суждений. Как я уже упомянул, вы, Донован, — весьма чувствительный человек, пожалуй, слишком даже чувствительный, во вред себе.
Майлс снова замолчал. Сердце Спенсера громко стучало, он даже испугался, что Майлс услышит этот стук на другом конце телефонного провода.
— Примите признание старика, который очень привязан к вам и верит вам, — продолжал Майлс, — и, если хотите, подумайте над моими словами. Мы с вами еще потолкуем.
В пять часов Спенсер сидел в приемной доктора Стролла, просматривая номер «Холидей» полугодовой давности. Спенсер немного опоздал. Едва он вышел из своего кабинета, как ему позвонил Поль Адамс из Ассошиэйтед Пресс, и Мэри пришлось догонять шефа в коридоре. К тому же время было такое, что в центре города ему с трудом удалось найти такси. Теперь, конечно, приходилось ждать.
Разговор с Полем Адамсом был краток.
— Вы звонили мне, мистер Донован? Извините, что я не позвонил вам раньше. Меня не было на службе.
— Да, я знаю, — ответил Спенсер. — Я просто... хотел объяснить вам, что так называемое интервью в «Дейли уоркер» — недоразумение. Никаких заявлений я не делал и вообще почти не разговаривал с корреспондентом.
— Я так и понял.
— Не подумайте, что я изменил свое решение, но не поставил вас в известность, — сказал Спенсер.
Адамс молчал. Спенсер вздохнул.
— Я был в затруднительном положении, мистер Адамс, а корреспондент застал меня врасплох.
Нет, не то он хотел сказать! Почему Адамс молчал?
— Очень любезно с вашей стороны, что вы мне позвонили, мистер Донован, — сказал Поль Адамс. На этом разговор их закончился.
Спенсер сказал Мэри, что идет к врачу, — он хотел, чтобы она знала, где найти его в случае необходимости, но Мэри почти не слушала его. Ее беспокоило отсутствие Сьюзи. Сильвия, снимавшая комнату вместе со Сьюзи, в конце концов связалась с родителями девушки в Беруэлле, но те ничего не знали о дочери. Сильвия разговаривала с отцом Сьюзи — мать ее лежала в постели после сердечного припадка, второго по счету за последние три месяца; об этом отец ничего не писал Сьюзи, чтобы не тревожить ее. Он ничего не мог сказать; в тот вечер он собирался на богослужение и, конечно, решил молить бога о наставлении и помощи. Он выразил Сильвии признательность за все, что та сделала, и просил известить его о результатах. После этою разговора Сильвия расплакалась, с ней чуть не случилось истерики. Мэри уже заявила в полицию об исчезновении Сьюзи. Ред предложил свои услуги — дежурить у коммутатора и отвечать на звонки, но Спенсер уговорил его отправиться домой.
В приемную вошла медицинская сестра доктора Стролла. Это была знакомая ему сестра, но Спенсер никак не мог припомнить ее имя. Из-за своего двойного подбородка она держала голову как-то неестественно и была несколько застенчива с пациентами мужского пола. Доктор просит извинить его, он сейчас его примет, сказала сестра. Без всякой на то надобности она задержалась в приемной на несколько минут, рассматривая Спенсера, как ему показалось, с чрезмерным любопытством. Впрочем, он допускал, что ошибается.
Прозвучал мелодичный сигнал специального приспособления у входной двери, и в передней появился полный мужчина с зонтиком в руке. Сестра подошла к нему; он назвал себя и фамилию лица, рекомендовавшего его доктору. Сестра ответила, что ей все известно, и попросила его присесть, так как он пришел немного раньше назначенного времени. Новый пациент говорил с сильным немецким акцентом и пояснил, что не рассчитал расстояния между своей квартирой и домом врача, но что, по его мнению, лучше прийти на несколько минут раньше, чем заставить ждать такую важную персону, как доктор. Он низко поклонился сестре, когда она уходила, вошел в приемную и стал искать место для своего зонтика. Поймав на себе взгляд Спенсера, незнакомец улыбнулся и снова поклонился. Это почему-то не понравилось Спенсеру, и он отвернулся. Пытаясь избавиться от зонтика, пациент осторожно поставил его у стены, но зонтик качнулся и с шумом упал на пол. Незнакомцу пришлось нагнуться, чтобы поднять его, и это далось ему нелегко: он тяжело, с присвистом, дышал. Спенсер решил, что пациент страдает астмой. В конце концов незнакомец уселся в кресле напротив Спенсера и, положив зонтик на колени, сказал с виноватой улыбкой:
