Море ответило ей приглушенным рокотом волн, разбивавшихся о гладкие камни, прежде чем откатиться назад.
— Ну же, малютки мои, — говорила Шинид, — вы не забыли о том, что нужны нам? — И костер у ее ног разгорелся ярче.
Снег сыпал с неба, Шинид стояла как будто за полупрозрачной завесой. Солнце силилось пробиться сквозь тяжелые тучи, и снежинки, попадая под луч, зажигались радугой, прежде чем упасть ей на ладони, на плащ, на червонное золото ее волос. «Стихии сегодня разыгрались», — подумала Шинид и засмеялась, не в силах скрыть восторга.
И тут словно по волшебству море утихло, волны поникли в почтительном поклоне, костер потух, не оставив после себя ни углей, ни пепла, лишь легкий дымок.
— Колдуешь, Шинид?
Шинид замерла, но не повернула головы. Зачем? Его появление не помешало ей творить молитву сейчас, не нарушило необходимой для этого сосредоточенности, но вот его приезд в Ирландию два дня назад заставил ее изрядно поволноваться. Да, он нарушил безмятежность ее существования, ибо вот уже две ночи, как он являлся ей во сне, и эти сны не были ей приятны. Голос его оказался ниже, чем она помнила. И резче. Она ощущала тот же гнев и неприязнь, как и тогда, когда ему еще только предстояло стать рыцарем и мужчиной. Она раздражала его раньше, и теперь в голосе его тоже слышалось раздражение.
Так какого же черта он здесь?
Коннал О'Рурк Пендрагон был ее болью, тяжкой болью ее прошлого, и она не испытывала желания быть с ним рядом. Да, он стал вехой в ее жизни, но не более того. Когда-то она его обожала — он был тогда еще мальчиком, но что это дало ей, кроме боли? Эта любовь лишний раз доказала, что нельзя позволять невинному сердцу править кораблем жизни.
Править, чтобы разбиться.
Шинид махнула правой рукой, и меч появился из песка, словно кто-то невидимый вытолкнул его оттуда.
Коннал тихонько ругнулся.
Шинид знала, что он проделал весь этот долгий путь не для того, чтобы позволить ей жить так, как она хочет. Рано или поздно разговор состоится, так почему бы не сейчас?
Она повернулась к нему и посмотрела на него. Тяжелый меч она сжимала теперь обеими руками.
Потому, как вспыхнули его глаза, по быстрому движению зрачков — он окинул ее взглядом всю, с головы до ног, — она поняла, что Коннал не ожидал увидеть ее взрослой. Тринадцать лет… Тогда они оба были невинными и наивными, но как давно это было! Шинид и сама не ожидала увидеть его там, и даже ей потребовалось время, чтобы оправиться от удивления.
Феи и эльфы свидетели — перед ней стоял настоящий богатырь. Могучий, властный и суровый. С глазами зелеными, как морской лед. Но во взгляде его не было ничего, что могло бы ее согреть, — ни дружеского участия, ни нежности, ни радости узнавания. Только этот холодный льдистый огонь.
И этот огонь прожег ее душу.
Не сказать, чтобы ей это нравилось. Но она иного и не ждала.
Ветер шевелил подбитый мехом плащ на его плечах, отбрасывал его назад, открывая взгляду руки, сложенные на груди. Могучие предплечья и кисти в боевых рукавицах, сверкавших металлом. В кожаной куртке темно-коричневого цвета и надетой поверх кольчуге из металлической сетки — только боевого шлема не хватало — он выглядел здесь чужим: английский рыцарь, захватчик на ирландской земле. Этот английский наряд был словно клеймо, выдававшее в нем врага. Ветер шевелил его черные волосы, блестящие, как соболиный мех. Но в черноте его волос угадывался едва заметный рыжий оттенок — все, что осталось у него от детства. Только это, пожалуй, и напоминало того мальчика, каким он был тринадцать лет назад. Щеку его уродовал шрам — его он приобрел уже мужчиной.
Шинид вглядывалась в его лицо, в фигуру в тщетной попытке найти того мальчика, которого она когда-то любила, но нет, того ребенка заменил мужчина, и сердце ее отказывалось его узнавать.
— Нет, Пендрагон. Я не колдую. Хотя это тебя не касается.
Коннал нахмурился. Он отвык от подобного тона. Но была еще одна причина. Он даже представить себе не мог, что та девочка, что заглядывалась на него, ходила за ним по пятам, мешала ему в его занятиях и отпугивала от него других девчонок, могла говорить с ним вот так!
Впрочем, тринадцать лет — долгий срок. Она уже давно не была той девочкой. Перед ним стояла женщина, высокая, статная и умопомрачительно красивая. Она и ребенком была красива, это верно. Но его не могла обмануть внешность. Он знал, что под этой красивой оболочкой прячется испорченное существо. Другого — но не его — могли обмануть эти невинные синие глаза. Он знал, на что она способна. На какие жуткие поступки.
И все же… Он помнил, слишком хорошо помнил, как она говорила со стихиями. Сверкающая посреди зимней метели. В зеленом бархате со снежно-белой меховой оторочкой. Волосы треплет ветер — ее покрывало, ее защита. Ленточки, вплетенные в тонкие косички, — ленточки с письменами, часть ее магии и магия ее волос. Зеленый наряд говорил о благородстве ее происхождения, кельтский орнамент, вышитый золотом по подолу, выдавал в ней принцессу, и при этом не важно, считали ее таковой англичане или нет. И она держалась как истинная принцесса. Гордо поднятая голова, синие глаза, в которых был вызов.
— Теперь меня касается все, что ты делаешь.
Шинид подняла руку, призывая его замолчать.
— Больше ни слова, Пендрагон. Я знаю, зачем ты приехал. Но свадьбы не будет.
— Отчего же? — Он знал, что она ему откажет, почему же тогда ее слова так его задели?
— Потому что я так сказала.
Коннал усмехнулся, но Шинид почувствовала, что он обижен.
— Ты не можешь не подчиниться приказу короля Англии, Шинид.
Она презрительно усмехнулась в ответ:
— Короля, который предпочитает своей стране чужие земли, а править оставляет других? — Шинид подняла меч острием вверх и медленно пошла вдоль берега к тропинке, ведущей наверх, в замок. — Открой глаза свои, закрытые англичанами, Пендрагон, и посмотри на меня.
Он схватил ее за руку.
Он был почти готов к тому, чтобы почувствовать ожог, но боли не было, просто появилось ощущение, будто ладонь его пронзил мощный поток таинственной энергии, и энергия эта исходила от Шинид. Кожа занемела, по ладони побежали мурашки, сердце подскочило в груди, дыхание перехватило. Было так, словно он, не останавливаясь, бежал от самого Гленн-Тейза.
Коннал отдернул ладонь.
— Что ты сделала? — Он окинул взглядом ее лицо, такое изумительно красивое.
Шинид брезгливо поджала губы.
— Ты уже готов обвинить меня в том, что я наслала на тебя порчу. — Она крепче сжала рукоять меча. — Я теперь не та своевольная и глупая девчонка, Пендрагон, но ты, судя по всему, не слишком поумнел с тех пор. Хотя, — она на миг опустила взгляд на рукоять меча, — во всем остальном с тобой произошла разительная перемена.
— Какого дьявола все это значит? — рявкнул он и, не дождавшись ответа, продолжил: — Говори что хочешь, Шинид, оскорбляй, если не можешь без этого. Я привык.
Она окинула его медленным взглядом: его английский наряд, его английский меч, он и держался как настоящий англичанин. Сердце ее заныло от боли.
— Ты даже говорить стал, как они, — печально прошептала она. — Я выбрала себе судьбу, рыцарь. Я знаю, в чем мое предназначение, и буду бороться за то, чтобы его исполнить. Никто не может приказать мне, за кого выходить замуж и с кем ложиться в постель, и уж тем более мне не указ король, у которого не хватает ума даже на то, чтобы посетить ту страну, которую он завоевал.
Коннал не стал вдаваться в бессмысленные пререкания по поводу того, что приказ короля — закон для любого из его подданных.
— Этой страной правит брат короля, принц-регент.
— Можно подумать, ты не знаешь, сколько бед он натворил на этой земле! Ирландия для него что игрушка для неразумного мальчишки! А страдать приходится нам.
— Я здесь для того, чтобы страданий у вас поубавилось. Шинид усмехнулась, соболиная бровь приподнялась в насмешливом недоумении.
— Неужели, Пендрагон? На чьей же ты теперь стороне: на стороне моей Ирландии или твоей Англии?