— Конец клубка здесь, Пендрагон, — загадочно произнесла она. — Ты найдешь его, или он найдет тебя.
Коннал озадаченно сдвинул брови, пристально глядя на свою невесту. Он услышал горечь в ее голосе. Нет, перед ним была не та Шинид, которую он помнил. В детстве она была необузданной и беспечной, она не думала о том, что принесет ей завтрашний день. И это ему нравилось. Пожалуй, единственное, что ему в ней нравилось, — то, что она умела жить одним днем и не думать о будущем. Да, теперь она стала взрослой, но что же произошло за эти тринадцать лет? Что могло выхолостить в ней неистощимое жизнелюбие?
— Я не проведу остаток дней рядом с человеком, который может так легко повернуться спиной к, нуждам своих соотечественников.
— Опять голословные обвинения.
— Неужели? — Шинид отступила на шаг, закрыла глаза и простерла ладони вверх.
«Господи, она снова колдует!»
— Шинид, — с тихой угрозой произнес он, — не надо.
— Испугался, воитель?
Коннал готов был схватить ее и трясти, чтобы заставить остановиться. Еще немного, и ярость его выйдет из-под контроля. Но он не мог отвести от Шинид глаз: от нее исходила энергия, и казалось, сам воздух дрожал от напряжения. И вдруг между ладонями ее возникла светящаяся дуга. Коннал заморгал, испуганно взирая на чудо. Лицо ее хранило безмятежное выражение, роскошные волосы сияли, как расплавленная медь. Он испытывал благоговение, и неизвестно, чего в нем было больше: восторга перед чудом или преклонения перед ее красотой. Когда она колдовала, тело ее начинало светиться, воздух вокруг дрожал, как в жаркой пустыне, рождая миражи. Он грезил о мире и спокойствии, и, глядя на нее, ему начало казаться, что она может создать только для него гармоничный, безмятежный мир. Все четыре стихии: ветер, земля, огонь и вода — все было ей подвластно. Но Шинид была одновременно и над стихиями и частью их — такой же, как огонь или ветер. Коннал вздрогнул, настолько ошеломила его только что открытая им истина.
Как может мужчина не смотреть на такую женщину с благоговением?
Воздух задрожал сильнее, засиял серебристым светом, и перед очами изумленного Коннала возник меч. Следя за серебряным мечом, он увидел, как тот опустился Шинид на ладони.
Глаза ее сверкали.
Боже милостивый!
Это был меч, подаренный ему королем Генрихом в тот день, когда его посвятили в рыцари. Такой же, как у де Клера, но если рукоять меча, принадлежавшего Рэймонду, украшали самоцветы, то этот меч — и рукоять, и клинок — был испещрен древними кельтскими письменами, воспринимавшимися как узор, ибо никто не мог прочесть эти знаки. Острие, как и у Рэймонда, имело зазубрины, как у пилы, а на крестообразной гарде эфеса красовался дракон с глазами из сверкающих зеленым огнем изумрудов.
— Откуда он у тебя? — тихо спросил он, только сейчас решившись посмотреть ей в глаза.
— Уверена, ты и сам это знаешь, Пендрагон.
Голос ее был печален. Нет, не может быть, чтобы она тоже знала. Она не присутствовала при том, как он швырнул меч к ногам отца. В тот день Гейлен и Рэймонд пытались отговорить Коннала покинуть Ирландию, когда он решил отправиться с Ричардом в крестовый поход. Это было уже после смерти Генриха. Но в тот день Коннал узнал нечто такое, причем от людей, которым он доверял больше всего на свете, что заставило его принять это решение. Нечто такое, что скрывали от него всю жизнь. И вот тогда он, ходивший в любимцах старого короля, стал никем: второстепенной фигурой, какой не следует даже появляться при дворе нового государя.
— Нет, Шинид. То было в Англии. Тебя там не было, и ты не можешь этого знать.
Шинид пожала плечами, как будто сказанное им не имело значения.
— И все же именно этот меч был при мне, когда ты встретил меня на берегу.
Коннал не стал задаваться вопросом, почему он не узнал этот клинок. Ведь тогда, у моря, он смотрел на нее и ничего больше не видел.
Шинид подняла меч острием вверх, и сталь грозно сверкнула.
Коннал не сделал даже попытки взять оружие из ее руки.
— А теперь попробуй сказать мне, что ты не отвернулся от своего наследия. Ты бросил Ирландию с такой же легкостью, с какой бросил этот меч. — Шинид хотела положить оружие на стол подле себя, но Коннал взмахом руки ее остановил.
— Скажи, отчего ты хранишь его у себя? — хрипло спросил он. Слова давались ему с трудом.
— Если ты не знаешь ответа, то недостоин его носить. — Коннал протянул руку к мечу, но Шинид отступила. — Теперь он мой, Пендрагон.
— Зачем он тебе?
— Меч принадлежал лорду, а теперь я вижу, что он умер.
— Лорд умер, это так, но человек жив и скоро станет твоим мужем.
— Нет! Человек, которого я вижу, перед собой, предал свой народ.
Коннал сжал кулаки, с трудом сдерживая вновь накатившую ярость. Слышно было, как хрустнули костяшки пальцев.
Шинид посмотрела в его глаза, и по спине ее побежали мурашки страха. Такой, взгляд может и убить.
— Как смеешь ты так говорить со мной?! — прорычал он. — Я убивал и не за такие оскорбления!
— Я говорю правду. Ты хочешь воевать с собственным народом.
— Ничего подобного!
Шинид не стала отвечать, лишь презрительно усмехнулась. Само спокойствие и уверенность.
— Разве ты не служил де Лейси Роскамону, который воевал с Рори О'Коннором?
Коннал почувствовал, что бледнеет. Это случилось на сороковой день его рыцарства. Это была его первая битва.
— Ты повернул меч против соотечественников, Пендрагон. За короля Генриха. А теперь ты явился сюда по приказу его сына, чтобы отобрать у ирландцев то, что принадлежит им по праву.
— Ирландией правит Англия, Шинид. Ирландия давно завоевана! Признай этот факт, и дольше проживешь!
— Не угрожай мне, Пендрагон.
— Я не угрожаю тебе, — с недоброй усмешкой процедил Коннал, — я всего лишь говорю правду. Раз так сказал Ричард, значит, так тому и быть!
— Не так, покуда я хозяйка Девяти Лощин. Возвращайся в свою Палестину, к своему королю, и веди с ним его священные войны. Ты сделал свой выбор много лет назад. Ирландия в тебе не нуждается.
Конналу показалось, что она вонзила нож в его сердце. Душа его истекала кровью, но он не желал знать, насколько глубока рана. Шинид упрямая, самоуверенная девка, и он устал от этого бессмысленного спора. Коннал провел рукой по волосам, тихо выругался, призывая себя к спокойствию, и наконец спросил:
— Шинид, скажи ради Бога, почему тебя все время тянет сражаться?
— Я не могу выйти за человека, которого не уважаю. Коннал вскинул голову, уперся в нее взглядом и опустил руку.
Наверное, сильнее нельзя ранить человека словами. Коннал не понимал, отчего он не мог пропустить сказанное ею мимо ушей, не принять ее слова близко к сердцу. Как бы там ни было, слова ее ранили его, а сейчас она подсыпала соли на свежую рану.
— Я тоже не хочу иметь женой бешеную ведьму и тем не менее буду твоим мужем. И мне все равно, уважаешь ты меня или нет.
Она вскинула подбородок, и голубые глаза ее были холодны, а взгляд тяжел.
— Нет, Коннал О'Рурк Пендрагон. Ты не будешь моим мужем. — Голос ее дрогнул, и Коннал тоже вздрогнул, как от боли. «С чего бы это?» — подумал он. — Но если ты ищешь брака со мной из-за того, что дал слово своему корою, — она подняла меч, держа его острием вниз, сжимая рукоять обеими руками, — тогда ты должен завоевать мое сердце.
Вскинув голову, она исчезла. Просто растворилась в воздухе.
Коннал, беспомощный в своем гневе, обвел взглядом опустевшую комнату, в которой о недавнем присутствии Шинид напоминало лишь облачко красноватого дыма. За несколько минут она заставила его испытать больше обид, чем все враги, вместе взятые, за дюжину прожитых лет.
«Повернул меч против своего народа. Ирландия в тебе не нуждается. Предатель. Предал свою страну». Мужчина, которого она не может уважать. Слова ее звучали в его голове, отдавались эхом, жгли мозг. Коннал схватился за голову обеими руками. Сердце как бешеное колотилось в груди, его терзало жуткое желание ее задушить. Да он убивал и за меньшие проступки. И совершал такое, от чего позже испытывал стыд. Он видел такое, что не должен видеть смертный. Стоило об этом вспомнить, и его начинало мутить от ужаса и стыда. Но за все это он уже поплатился.
