Буквально накануне, когда она убирала в пристройке пасторского дома, явился высокий светловолосый мужчина в черном шерстяном пальто. Это он приказал ей мучить детей. Его сопровождали четверо подручных, в том числе Гуд и Осборн. Остальные двое были из Бостона. Высокий пригрозил, что убьет Титубу, не согласись она выполнить его приказание. Хэторн поинтересовался, не представал ли перед ней этот человек в другом обличье. И тут Титуба дала понять, что явно была звездой на кухне дома Пэррисов, где дробила кукурузу и лущила горох; чем больше она входила во вкус, тем более захватывающей становилась ее история[17]. Девочки, которые до того бились в жутких припадках, теперь замерли и не издавали ни звука. Чудесное облегчение приписали признанию рабыни.
Итак, у посетителя была желтая птица. Он являлся в виде двух рыжих кошек, или одной гигантской черной кошки, или черной собаки, или кабана. Если она согласится ему служить, может забрать желтую птицу себе. Кошки возникли в доме Пэррисов буквально накануне вечером, сразу после молитвы. Они царапались и едва не опрокинули ее в камин, требуя мучить девочек. Пока семья молилась, в дом проникла Сара Гуд, на плече у нее сидела желтая птица, а рядом терлась кошка. Она начала торговаться с Титубой, вдобавок что-то сделав с ее ушами, чтобы Титуба не могла слушать Писание. На какое-то время рабыня оглохла. Если она жила в постоянном страхе перед Пэррисом – а бить слуг и рабов считалось в порядке вещей, даже у пасторов, – то еще больше трепетала перед незнакомцем в шерстяном пальто. Он приходил четырежды и угрожал отрезать ей голову, если она о нем кому-нибудь расскажет. Призрачные видения Гуд и Осборн немилосердно гоняли ее туда-сюда: то беги к доктору, чтобы ущипнуть шестнадцатилетнюю Элизабет Хаббард; то мчись к Патнэмам, насылай проклятие на двенадцатилетнюю Энн. Они приказали Титубе убить Энн Патнэм ножом, и этому мгновенно нашлось подтверждение: из зала сообщили, что точно, Энн в свое время жаловалась, что ее сверхъестественные мучители пытались лишить ее головы! На той дождливой неделе Титубе пришлось много где побывать, даже слетать в Бостон. Она оказалась прекрасной сказочницей, и незамысловатые повествовательные конструкции придавали ей шарма. Наверняка помогал и акцент. Она очень четко и убедительно описывала полупрозрачных кошек. Кроме того, она была любезной: ее допрос длился в пять раз дольше допроса Сары Гуд. Никто не обратил внимания, что предыдущий день, когда у Титубы состоялся разговор в пристройке, или утро, когда она якобы терроризировала Элизабет Хаббард, она вообще-то провела в заключении. Никто также не спросил, почему таинственный посетитель обратил внимание Титубы только на двух из четырех затронутых колдовством девочек, и никто не указал, что эти встречи произошли, когда припадки уже какое-то время продолжались. Никто не хотел ее перебивать. У них наконец появилось хоть что-то.
Хэторн пожелал узнать, каким образом Титуба перемещалась по окрестностям. «Я сижу на палке, Гуд и Осборн – сзади», – объяснила она. Они втроем держались друг за друга. Нет, она не может сказать, летели они сквозь деревья или над ними – все происходило слишком быстро. Время и расстояние вообще не играли роли. Видимо, Титуба была миниатюрной женщиной: она несколько раз просила судей поверить, что Гуд и Осборн силой принуждали ее к полетам. Заодно Титуба прояснила еще пару загадок. Тот волк, который преследовал Элизабет Хаббард? – трансформировавшаяся Сара Гуд. Покрытая мехом тварь с крыльями и длинным носом, которая грелась у очага Пэррисов? – Сара Осборн. Она уверяла, что не знает слов, чтобы описать это существо, но справилась прекрасно. Она не может назвать подручного высокого посетителя, но знает женщину из Бостона – потому что узнала ее капюшон с белой полосой. Титуба не скупилась на визуальные подробности и не колеблясь отвечала на все вопросы Хэторна. Если он упоминал какую-нибудь книгу, она тотчас ее описывала. Если он спрашивал про дьявольские обличья, она охотно о них рассказывала. У нее было целое утро, чтобы пообщаться с Гуд и Осборн. У нее были недели, чтобы наблюдать за Бетти и Абигейл, беспокоиться и заботиться о них. Она обожала девочек и уважала хозяина, слегка его побаиваясь: священнослужителю надлежало внушать больше любви, чем страха, своим детям и больше страха, чем любви, своим слугам [16]. Титуба отчаянно нуждалась в том, чтобы вопрос скорее решился. Ее жизнь грозила вот-вот в корне перемениться. В течение всего этого представления никто не вздремнул ни на секунду. Только в самом конце девочек снова начало колотить. «Ты видишь, кто это с ними делает сейчас?» – спросил Хэторн. Сара Гуд, уверила его индианка. Девочки согласились. Они продолжали стенать, но Титуба как будто потеряла дар речи. Она не могла больше сложить ни одной фразы. «Я теперь слепа, я не могу видеть», – объявила она, и слушание 1 марта завершилось молитвой.
К вечеру Титуба и Сара Осборн уже сидели в салемской тюрьме. Этот день всех выбил из колеи. За отбытием судей последовали более обыденные дела. Назначенное на час дня собрание началось с опозданием. Жители деревни все еще спорили о своих обязанностях перед городом. Противоречия, решили они, остаются неразрешимыми. Фермеры постановили ходатайствовать в суде о полной автономии и назначили для этого специального констебля. Также они проголосовали против предложения города пожертвовать средства дорожного фонда на поддержку деревенской бедноты. Такую роскошь, как благотворительность, деревня позволить себе не могла.
А вечером, когда стемнело, двоих приятелей, бондаря и разнорабочего, напугал неясный, настойчивый и какой-то потусторонний звук. Подойдя ближе, Уильям Аллен и Джон Хьюз обнаружили на земле «странного и необычного зверя» [17]. Когда они еще приблизились, он растворился в серебристом лунном свете, а на его месте материализовались две или три женские фигуры, сразу же улетевшие в ночь. Примерно в это же время в поместье у доктора Григса заволновалась проходившая там лечение Элизабет Хаббард. «Сара Гуд стоит на столе рядом с тобой!» – крикнула она Сэмюэлу Сибли, мужу уже знакомой нам Мэри, который навещал там больную. Поразительно, но Гуд была босиком, с голыми ногами и голой грудью. «Я убью ее!» – взревел Сибли, хватая свою прогулочную трость. Этой тростью он ударил призрачную попрошайку по руке. Рассказ Хаббард легко подтвердился: констебль Джозеф Херрик тем вечером привел Сару Гуд на свою ферму, чтобы назавтра переправить ее в тюрьму Ипсвича. Каким-то образом вспыльчивая заключенная умудрилась проскочить мимо охранников и выскользнула в темноту, прихватив с собой своего ребенка, но оставив ботинки и чулки. Утром жена Херрика обнаружила глубокие порезы на руке Гуд, от локтя до запястья. Накануне вечером ничего подобного не было. Удары трости Сибли, очевидно, достигли цели.
Заместитель Херрика наверняка с облегчением избавился в Ипсвиче от этой подозреваемой – за несколько часов пути она его измотала. Сара Гуд сидела на подушке за седлом и очень мешала двигаться вперед. Трижды она спрыгивала с лошади и пыталась сбежать. Я не ведьма, всхлипывала она, и никогда в таком не признаюсь. У них есть только слова Титубы. Абсурдно верить ладно говорящей рабыне, возмущалась Гуд и одновременно боялась, что кто-нибудь действительно может ей поверить. Она проклинала магистратов. Испуганная, сбитая с толку, она пыталась покончить с собой. Сложно было сказать, кого больше ужаснуло гипнотическое выступление Титубы. В среду 2 марта власти заключили Гуд в ипсвичскую тюрьму – весьма нездоровое место даже по ее невысоким стандартам, грязное и зловонное. Вечером Джон Хьюз гостил у четы Сибли, где наверняка обсуждались выходки Сары и его встреча с крылатой тварью. Он ушел около восьми, и в дороге до дома его сопровождал незнакомый белый пес. Хьюз запер двери, лег в кровать – и яркая вспышка осветила его комнату, после чего рядом с изножьем обнаружился толстый серый кот. Двадцатидвухлетний бондарь Уильям Аллен тоже провел беспокойную ночь: слабо светящаяся Сара Гуд внезапно опустилась на его кровать, сев прямо ему на ноги. Когда он дернулся, она исчезла, и свет исчез вместе с ней. Такое ощущение, что Титуба посредством своей речи распылила в воздухе какие-то галлюциногены. Именно это жуткое психоделическое признание, а не вошедшее в легенду вуду стало ее вкладом в события 1692 года.
