– Грудничищ! – произнес Ване и поднял руки, словно рисуя гигантского младенца.

– Помогите нам, пожалуйста, дотащить аккумулятор, папки дома нет.

– Эх, – махнул рукой Петр Петрович и отложил тяпку, – пойдемте.

На обочине безвольно валялся скелет коляски с тонкими, как у цапли, надломленными «ногами», рядом чернел могучий прямоугольный аккумулятор. Пенсионер закатал рукава и, смутно припоминая, как в армии делал становую тягу со штангой, поднял тяжелый набитый свинцом «сундук».

Вес оказался серьезнее, чем рассчитывал доктор, но как его бросишь? Стыдно перед внуком.

Петр Петрович раскраснелся, будто те помидоры, вены на его шее и висках набухли, стали напоминать маленьких юрких змеек, вшитых под кожу.

– Только бабушке не рассказывай, – процедил сквозь зубы доктор, волоча в руках двухпудовый неудобный груз.

Дети бежали впереди вприпрыжку и подбадривали силача.

– Давай, дедушка, еще сто метров осталось! – кричал Ваня. – Какой ты сильный!

Петр Петрович насилу дотащил аккумулятор до участка соседа и бросил его у прицепа. Сказал Грише, чтобы папа – чай, помоложе будет – поставил его в прицеп или расковырял прямо на земле и вытащил ценный металл.

– Только сами чтоб не лезли! – предупредил дедушка. – Там кислота!

Уже к вечеру Петр Палыч не смог разогнуться. Боль в спине была то острой, то ноющей, то снова острой. Она на мгновение затихала, но лишь для того, чтобы набраться силы и вновь прошить спину доктора резкой болью.

– Это я из‑за помидоров. Стоял, понимаешь, склонившись, видимо, потянул, – оправдывался Петр Петрович.

– Ага, из‑за помидоров, думаешь, я слепая? Я видела, как ты эту штуковину тащил. Еще хотела крикнуть тебе из окна, чтоб поберег спину, да решила, пусть, мол, тащит, поделом, – ехидно сказала Людмила Борисовна, а потом уже с заботой спросила, – Дать тебе таблетку?

– На обезболивающих далеко не уедешь, только печень сажать, – пробормотал доктор.

– Сказала бы я, как ты печень сажаешь, с соседом, под вон тем кустиком, – усмехнулась Людмила.

Вечером пришлось идти в правление СНТ, звонить оттуда сыну, чтоб забирал и внуков, и пожилого «тяжелоатлета», который со своей «становой тягой» угробил спину. Самостоятельно сесть за руль Петр Петрович уже не сумел.

Дачный сезон шел своим чередом, Людмила Борисовна, ворча, ухаживала за мужем, помидоры некому было полить – дети с утра до вечера работали. Прописанные врачом притирки, компрессы и даже уколы ненадолго облегчали боль, но проблему не решали.

– Да заживет. Растяжения всегда долго болят, – сказал хирург, приходивший смотреть своего коллегу.

– А когда пройдет? – уточнял терапевт. – Сам же знаю, что долго.

– Ну, к сентябрю‑то точно пройдет, – «обнадежил» хирург.

– К сентябрю, – грустно проговорил Петр Петрович. Перед его глазами проносились малоприятные картинки садово-огородных катастроф. Помидоры, кабачки, огурцы. Все медленно чахло, скукоживалось, усыхало.

– Слушай, помнишь, в прошлом году нам Люба подарила аппарат? – как‑то вечером сказала Людмила, растирая спину мужа муравьиным спиртом.

– Какой?

– Ну этот, для суставов!

Люба – сестра Людмилы. Физик-доцент из новосибирского Академгородка. Петр Петрович холодно относился к ней. Сам себе объяснить не мог – бубнил что‑то, но в глубине души понимал – от зависти. Он ведь не всегда планировал работать терапевтом в простой районной больнице. В молодости горел надеждами, хотел горы свернуть, мечтал писать кандидатскую, но – увы – больничная суета закрутила, закружила врача. Диссертация откладывалась, откладывалась, а потом перестала и откладываться – осталась миражом, который часто снился. Не получилось у Петра Петровича, а вот у Любы из Новосибирска получилось, и еще как.

– Штуковину‑то? Магнит?

– Ну да, вон он лежит, – Людмила показала бутыльком с муравьиным спиртом на шифоньер.

Там, наверху, между плюшевым слоном непонятной расцветки и ящиком из‑под посылки была втиснута коробка с аппаратом «Алмаг» Елатомского приборного завода.

Людмила и Петр скептически отнеслись к подарку родственницы. Всю свою жизнь они предпочитали лечиться таблетками, уколами, порошками, микстурами, но в случае пожилого «пауэрлифтера» это не помогало. А дачный сезон, между тем, подходил к своему зениту.

– Хуже не будет? – уточнил Петр Петрович. – Я понятия не имею, как этот прибор фурычит.

– Думаю, одно из двух: либо поможет, либо нет, – предположила Людмила Борисовна и полезла на табуретку доставать аппарат.

Следующие несколько дней она обрабатывала спину мужа по всем правилам, которые скрупулезно изучила по инструкции.

Через неделю Петр Петрович уже мог худо-бедно, как бледная тень передвигаться по квартире. Помидоры, трогательные дачные хлопоты словно говорили ему: «Встань, старый пень, разогнись и иди на грядки!» А он не мог, однако чувствовал, что постепенно приходит в себя.

– А ведь помогает, зараза! – весело сказал пожилой доктор, когда смог впервые после травмы самостоятельно завязать шнурки и прогуляться вокруг дома.

– Помогает. Сестра‑то у меня ученая. Доцент. Знает, что дарить, – с важностью сказала Людмила, которая очень гордилась успехами сестры и при каждом удобном случае напоминала, что Люба – доцент из новосибирского Академгородка.

– Дай Бог здоровья, – уже без былой прохлады ответил Петр Петрович.

Еще через неделю он снова погрузил Тайсона и Людмилу Борисовну в машину и отправился в сад. Спина больше не болела.

– Как здоровье, сосед? – уточнил Антон Палыч. Он увидел, что врач загоняет свою «Ниву» во двор.

– Как у огурца! – бодро ответил дедушка.

– Гришка говорил, что вы аккумулятор тащили. Я вон всю жизнь гиревым спортом занимаюсь – и сам еле‑еле его поднял. А я ведь моложе на 25 лет. Не щадите вы себя, Петр Петрович.

– Чуть сезон не прошляпил, – кивнул пенсионер.

Он в самом деле боялся, что этот дачный сезон пройдет мимо него, как проходит последний трамвай или любимая передача по телевизору, которую больше не покажут. С каждым годом Бабушкин все больше и больше ценил эти простые жизненные радости и опасался потерять хотя бы кусочек из них.

Вечером того дня супруги сидели на веранде и пили чай с чабрецом. Аня и Ваня собрали его неподалеку от СНТ, на небольшой сопке, напоминающей профиль Пушкина.

– Завтра надо на почту сходить, письма отправить, – задумчиво сказал Петр Петрович.

– А кому написать хочешь? – уточнила жена.

– Любке в Новосибирск. Если бы не она, упустили бы дачный сезон. Год бы пришлось еще ждать. А вдруг бы не дожил. Мало ли. Спасибо сказать ну и пригласить к нам, в сад. Не была же ни разу, – рассуждал восставший из пепла Феникс.

– Скажешь тоже, не дожил. Ты вон какой крепкий. Становую тягу делаешь, – рассмеялась Людмила.

– Ох, делаю, – Петр вспомнил про аккумулятор и закряхтел. – В общем, напишу. И на завод еще напишу, тоже скажу спасибо. Сделали же аппарат. Аппаратище! Молодцы!

Над супругами горела лампа с зеленым абажуром, темная густая ночь за окном пахла чабрецом, скошенной травой и клубникой.

Людмила и Петр Петрович еще долго сидели на веранде, пили чай и разговаривали обо всём подряд. Такого простого и душевного чаепития у них не было уже много лет.

Борис Михайлович Покрышкин – коренастый, подтянутый 70‑летний мужичок с орлиным веснушчатым носом и щегольскими седыми бакенбардами – был из тех живчиков-пенсионеров, которых можно встретить в любом большом городе с наступлением по‑настоящему теплой погоды.

Они часто передвигаются на своих тяжёлых, скрипучих советских велосипедах вроде «Урала» или «Харькова», в редких случаях на «Туристе». Багажники обтянуты веревками или резинками, под ними – пакеты с покрывалами. Велосипедисты стелют покрывала в самых неожиданных местах и, как армия партизан – солнечных зайцев, светят своими бронзовыми животами на пляжах, лесных тропинках и где угодно. Говорили, что их можно встретить даже на козырьках брежневок и хрущевок – там, дескать, нет тени и никто не мешает.